После крошечных — в десять-пятнадцать домов — горских поселений этот город показался им огромным. Он стоял в низине, уместившись на берегу реки, как спелый плод в чаше.

— Это здесь? — поинтересовался Брехт у Сорки.

Девушка пожала плечами:

— Я не знаю. Я думала, что… что…

— Что за горами ничего нет? — хмыкнул орк.

Понурившись, Сорка последовала за ним, опасаясь даже смотреть на Льора. В самом деле, долгое время троица путешествовала, опираясь на знания девушки об окружающем мире. Отец когда-то давал ей рассматривать карты, рассказывал о том, где живут какие люди и нелюди, особенно напирая на то, что на востоке, за горами, на берегу Внутреннего Моря, расположена родина ее предков. Но то ли старые карты грешили неточностями, то ли у магри не было возможности найти нужную информацию, но только горами знания девушки об окружающем мире и ограничивались. Она была уверена — и заразила своей уверенностью других, — что стоит им спуститься с гор, как их встретит ее мать. Почему-то воображение рисовало ей именно такую картину — берег моря (которое она никогда не видела), небо и песок золотят лучи восходящего солнца, и на их фоне темным пятном проступает силуэт красивой женщины. Она идет навстречу, светлые одежды развеваются за спиной, а глаза сияют любовью и счастьем. Сорка не была готова к долгому пути по предгорьям вниз, в долины, а теперь еще и к этому городу. Впрочем, может быть, тут можно спросить о ее матери? В Эвларе все магри были наперечет. А вдруг здесь та же история?

Чем ближе троица подходила к городу, тем больше Брехт замедлял шаги. Не страх заставлял его сдерживаться, а неизвестность. За десять месяцев, прошедших с тех пор, как покинул Радужный Архипелаг, он успел достаточно узнать об окружающем мире, но этот город так разительно отличался от того же Эвлара, что рука сама поневоле тянулась к рукояти талгата. И дело здесь было вовсе не в странной архитектуре и не в одеяниях стражников на воротах. И даже не в гортанной, немного трескучей речи, которую они успели уже наслушаться в селениях и в которой не понимали ни слова. Они попали в совершенно новый, незнакомый мир, который живет по своим законам и наверняка суров с чужаками.

Не доходя до ворот пары сотен шагов, Брехт свернул с дороги и отошел на обочину, присев под раскидистым деревом, которое было увешано странными мелкими плодами, по форме напоминающими малину, но по размерам и на ощупь сильно от нее отличающимися. Раздавив один в пальцах, Брехт лизнул получившуюся кашицу. Кажется, съедобно.

— А почему мы остановились? — Сорка с беспокойством вертела головой. Дорога со стороны гор была пустынна, лишь несколько пешеходов, как и они, да какая-то повозка с большими колесами, запряженная парой низкорослых лошадок, торопились к воротам.

— Мы не можем войти в город просто так, — Брехт подтянул к себе ветку, сорвал еще несколько плодов, догадавшись, что самые темные и мягкие и есть самые спелые. — Надо осмотреться!

— Да чего там осматриваться! — притопнула ногой девушка. — Там моя мама…

— Ты уверена? Сама же говорила — море…

— Ну может, город стоит не на самом его берегу, а чуть в стороне… Может, его просто не видно за стенами, но оно там. — Сорка махнула рукой.

Брехт задумчиво растер в пальцах один плодик и внимательно посмотрел на темную жижу, испачкавшую пальцы. А потом поднял взгляд на городские ворота. Как раз в этот момент мимо проехала повозка, влекомая двумя остроухими пони, и стражники начали торговаться с возницей. Ветер, доносил обрывки фраз, сказанных на непонятном гортанном языке.

— Мы войдем в город, — промолвил Брехт пару минут спустя.

— Ура! — захлопала в ладоши Сорка. — И я увижу маму!

Льор был настроен более прагматично.

— Что надо делать? — поинтересовался он.

— Тебе — ничего, — ответил орк и коротко, почти без замаха, ударил юношу в челюсть. Эльф рухнул на землю, потеряв сознание.

Рабочий день заканчивался, но радости это не доставляло. День выдался неудачным — то ли из-за жары, то ли потому, что сегодня была середина недели, народа через западные ворота прошло мало и почти ни с кого не удалось слупить лишние гроши. Повезло только с одним богатеем, который слишком торопился, чтобы точно пересчитать всю сдачу, да с крестьянином, которому удалось скормить байку о новом налоге на навоз: «Твои ослы гадят на улицах? Гадят!.. А убирать кто будет? Вот и оплачивай труд уборщиков!» Но этого оказалось мало, чтобы делить на пятерых. Всего-то и хватит, что на кувшин мутной ячменной бузы да на пару лепешек для закуски. Поэтому скучавшие на посту стражники аж встрепенулись, когда на дороге показалась бредущая пешком группка людей.

Впереди шагал высоченный плечистый мужчина, покрытый пылью так, словно извалялся в ней нарочно. Впрочем, это не скрыло от взглядов стражников ни кривого меча странной формы, висевшего на боку, ни чужеземной одежды. Наемник-иностранец, которые иногда попадались в этом городе. Левая рука у него была перевязана. Он нес раненого юношу — у того беспомощно болтались конечности, а голова была обмотана окровавленной тряпкой. За пояс великана цеплялась босоногая черноволосая девушка в рваном платье. Никаких вещей при них не было, разве что на правом плече у великана висел тощий мешок, но стражники переглянулись и подтянулись, нутром чувствуя возможность поживиться.

— Значит, так, — заговорил один. — Парень ранен, а у нас в городе только что открылась бесплатная лечебница. И всего за пару медных монет мы покажем к ней короткую дорогу…

— Ага, а еще скажем, что у нас ввели налог на чистоту. Так что им либо придется из-за грязи ночевать под открытым небом, либо заплатить за то, чтобы вымыться в канале, — добавил другой.

— Кроме того, у него меч на две ладони длиннее разрешенного указом размера, так что с него еще два медяка за «лишнюю» длину. Или пусть укоротит его! — кивнул третий.

— И вообще, — четвертый прищурился на садящееся солнце, — светило уже коснулось дальних отрогов, и типа только что прозвучал сигнал к закрытию ворот! А мы ну вроде как нарочно ради них остались на посту, так что имеем право потребовать дополнительную плату за беспокойство! Итого, — он подсчитал на пальцах, — одиннадцать медяков!

— Дюжина! — быстро поправил первый. — Для ровного счета!

— Вы о чем? — Из караулки вышел десятник, почесывая живот. — С кого дюжина медяков?

— Вон! — заухмылялись солдаты.

Десятник вытаращил глаза:

— Да вы что? Это гурх!

— Чё?

— Горец! Не слыхали? Быстро копья к земле и делаем вид, что нас тут нету! С гурхами связываться — себе дороже!

— Но как же… двенадцать медяков, — чуть не простонал один из стражников.

— Вот он их с тебя и слупит, если рискнешь ему помешать!

Стражники переглянулись. Их четверо, а гурх — один, да с мальчишкой на руках, да еще с перевязанной рукой. Да девка будет У него под ногами путаться. Ничего, справятся!.. Дюжина медяков — серьезная пожива.

Десятник все правильно понял и, сплюнув, отошел в сторонку. Что с них взять! Молодые, жизни не нюхали!.. А его в молодости как-то занесло в горы. По гроб жизни воспоминаний хватит!

Троица тем временем подошла к воротам. Черноволосая девица прижалась к гурху, стреляя глазами из-под спутанных волос. Мальчишка на руках не приходил в себя. Гурх шагал спокойно и остановился, приблизившись вплотную к копьям, которые стражники скрестили перед его грудью. Да и то задержался лишь для того, чтобы, повернувшись боком, попытаться раздвинуть их плечом.

— Стой! Стоять! — Один из стражников шагнул вперед. — За то, чтобы пройти через ворота, ты должен заплатить двадцать! Понимаешь — двадцать! — Он показал растопыренные пальцы. — Двадцать монет!

Его товарищи ждали. Никто не удивился тому, что откуда-то появились лишние восемь медяков — городской казне тоже должно что-то перепасть!

Гораздо удивительнее повел себя горец. Нахмурив брови, он какое-то время сверху вниз смотрел на трясущего растопыренными пальцами стражника, а потом, как куклу, подбросив мальчишку в воздух, ударил ногой.

Стражника смело, как сухой лист. Второй удар пришелся на поставленные на попа козлы, которыми перегораживали ворота в особенных случаях. К ним были прислонены приставная лестница, чье-то копье и брус, которым запирали засов. Удар был такой силы, что вся эта конструкция не выдержала и рухнула… Туда, где только что стоял гурх, но его там уже не было. Спокойно подхватив мальчишку, он успел отскочить в сторону вместе с цеплявшейся за него девушкой и, не целясь, лягнул ногой назад.

Удар пришелся на створку ворот. Послышался треск ломающегося дерева. Створка дрогнула, опасно накренившись, и стражники на всякий случай шарахнулись в разные стороны. Но гурх и бровью не повел — перехватил бесчувственного мальчишку поудобнее, как собачонке, свистнул девушке и зашагал прочь.

— Чего это он? — Стражники переглянулись. — Мы ж ничего еще не сделали!

— Я говорил. — Десятник снова сплюнул на пыльную дорогу. — Дикий народ! Дети гор!

— Долго нам еще? — поскуливала Сорка, цепляясь за пояс Брехта. — Я в жизни столько босиком не ходила, да еще по грязи!.. Ой, камешек!.. Ай, стекляшка…

— Ты еще добавь «бусинки» и «зеркальце», — буркнул орк.

— Чего ты такой злой?

— А ты чего скулишь?

— Я устала, хочу есть, ушибла ногу, — начала перечислять девушка, — и… и во что ты превратил мое единственное приличное платье? На кого я теперь похожа?

— На жертву нападения неизвестных, — спокойно ответил орк.

— Не говоря уже о том, что ты мне волосы в этих ягодах выпачкал, — ворчала девушка. — Меня в таком виде мама родная не узнает… Интересно, эта дрянь потом смоется?

— Смоется-смоется, — пробурчал Брехт, стреляя глазами по сторонам. — А мать на то и мать, чтобы в любом обличье узнать свое дитя! С белыми волосами ты слишком бросаешься в глаза.

— Откуда ты все это знаешь? Это тебе Уртх рассказал, да?.. И вообще, ты здорово изменился! — продолжала бубнить Сорка. — Стал какой-то другой — ворчишь, дерешься… Что с тобой происходит?

Брехт дернул плечом, что могло быть истолковано как угодно — от жеста, мол, не знаю до желания поправить сползающий вещмешок. Уртх мог бы ответить на этот вопрос: все дело было в его ауре, вернее, в том, что от нее осталось. Дыры в ней затянулись, но после общения с горными демонами она стала немного другой, и, возможно, орк уже никогда не станет прежним. Впрочем, тут же добавил бы старый шаман, он еще молодой и справится с любым недугом.

Город почти весь был сделан из камня, хотя попадались и глинобитные хижины, похожие на жилища в деревнях, — соломенное или плетеное из прутьев основание обмазывали глиной. Некоторые строения были сложены из прямоугольных каменных плит, причем нависающие над крыльцом крыши поддерживали колонны. Вообще колонн было много: за все время пути им попалось штук восемь только стоявших просто на перекрестках и возле домов, а двери многих сооружений, открывавшиеся прямо на улицу, с боков тоже были стиснуты колоннами. Дворы все находились на задах: чтобы попасть в них, нужно было пройти дом насквозь и выйти через заднюю дверь.

Ближе к центру города наряду с колоннами — некоторые были целиком украшены причудливой резьбой — стали попадаться храмы и статуи. Храмы отличались высокими постаментами — наверх вели пятнадцать-двадцать ступенек — и отсутствием боковых стен — крышу поддерживали опять-таки вездесущие колонны. В глубине, за их частоколом, виднелись какие-то изваяния, подсвеченные масляными лампами.

Несмотря на поздний час, к храмам тянулся народ. Вечерело, и людей на улицах становилось все меньше. В основном это были нищие, которым некуда было идти, запоздалые прохожие либо праздношатающиеся гуляки. Народа становилось меньше на улицах, но не у храмов!

На глазах у Брехта и Сорки несколько человек поднялись по ступеням. Их встретили бритоголовые служители в мешковатых накидках, задрапированных так, что одно плечо оставалось открыто. Они жестами пригласили людей войти.

Помедлив, Брехт направился следом.

— Куда? — перепугалась Сорка, но было уже поздно.

Слепой расчет оказался верен. Не заметить новичка было невозможно, и сразу два служителя повернули навстречу орку, несущему на руках бесчувственное тело. Что-то говоря на своем трескучем наречии, они провели Брехта и Сорку на зады храма, где между колоннами лежали набитые соломой тюфяки. Несколько человек — в том числе женщина с ребенком — устраивались на ночлег. Между тюфяков ходили другие служители и раздавали из корзин хлеб и ломти сыра.

Выбрав два тюфяка в сторонке — третий показался слишком грязным и был безжалостно забракован, — Брехт осторожно уложил на один из них Льора и похлопал его по щекам:

— Давай уже приходи в себя!.. Артист…

Юноша вздрогнул, вздохнул и открыл глаза, с удивлением озираясь по сторонам:

— Ой, а где это мы?

— Не знаю, — Брехт через плечо смотрел, как к ним приближаются два служителя с корзинами. — Но ночевать будем тут. А с завтрашнего дня начнем поиски матери Сорки.

Подошедшие служители сразу заметили кровь на повязках и жестами предложили помощь раненым. Но Брехт, забрав у них хлеб и сыр, гораздо более решительными и энергичными жестами отослал их назад. Не стоило им знать, что лишь царапина на руке у него — настоящая, а «окровавленная» голова юноши — маскарад, дабы к ним поменьше цеплялись посторонние.

Сдвинув два тюфяка, они улеглись и прижались друг к другу, чтобы было теплее.

Несколько дней спустя Брехт понял, что они крепко влипли.

В чужом городе без знания языка и средств к существованию — в меняльной лавке им, конечно, обменяли остатки серебра на местные деньги, но этого оказалось слишком мало, — среди незнакомых людей, которые никогда не видели живого эльфа и для которых орки — «гурхи», или горцы, как их тут называли, — были дикарями, они практически оказались загнаны в угол. В храме ночевать бесплатно можно было только три дня, потом следовало либо платить за постой, либо уходить куда глаза глядят. Кроме того, чужеземцы имели право находиться в городе бесплатно те же три дня, после чего требовалось либо уйти, либо заплатить за каждый день проживания. А следов матери Сорки не было, как нет. Напрасно они три дня кряду бродили по улицам в надежде увидеть женщину, похожую на Сорку. Напрасно пытались выяснить у служителей в храме-ночлежке, не видали ли они такую. Время уходило, и уходила надежда.

На пятый день, отдав ровно половину наличных за еду и ночлег, Брехт сообщил спутникам, что назавтра они покинут город. Услышав эту новость, Сорка разрыдалась. Она была почти уверена, что ее мать где-то здесь. Девушка считала минуты до встречи — и вдруг такая неудача! Не помогали ни уговоры, ни упреки — с каждой минутой она плакала все отчаяннее.

— Ты это нарочно так говоришь! — восклицала она, размазывая по щекам слезы. — Тебе просто надоело!..

— Да, надоело. — Брехт еле сдерживался, чтобы не надавать девчонке оплеух. Надо же, столько времени держалась молодцом — и на тебе! — Надоело топтаться на месте и терять время попусту!..

— Это поиски моей мамы — потеря времени? — взвилась Сорка.

— Поиски там, где ее нет и никогда не было! — огрызнулся орк. — Попытаемся найти ее в другом городе…

— В каком другом?

— Ну мало ли на свете городов! Ты вообще с чего взяла, что он — единственный?

Девушка на миг застыла с открытым ртом и вытаращенными глазами. В какой-то миг Брехт поверил, что сейчас она признает свои ошибки и успокоится, но Сорка лишь яростно помотала головой.

— Моя мама — здесь! — отчеканила она. — И я это докажу!

Большой торг в городе — кстати, он назывался Тир, и было непонятно, это его название или так на здешнем наречии произносится слово «город», — устраивали раз в десять дней. На всех площадях перед храмами раскидывались палатки торговцев, люди высыпали на улицы, на углах выступали бродячие артисты. Покупали и продавали все — от иноземных экзотических тканей, продуктов питания и оружия до личных вещей, расстаться с которыми заставляла нужда. Здесь же гадали о судьбе, брили и стригли, рассказывали байки, попрошайничали, спорили и просто развлекались.

Базарный день стал последним днем их пребывания в городе. Брехт твердо решил, что если сегодня мать Сорки не найдется, то наутро они покинут Тир и отправятся дальше. Редкая женщина устоит перед соблазном пройтись по торговым рядам и посплетничать со знакомыми. И троица вышла в город в твердой уверенности, что им повезет. При этом каждый лелеял свою надежду.

Сорка смыла-таки черную краску с волос, хотя природный матово-белый цвет они не приобрели и остались тускло-серыми. Но все равно она была единственной светловолосой девушкой в толпе. Не заметить ее было невозможно. Кроме всего прочего, она надела свой «национальный» костюм магри, бережно хранимый именно для встречи с матерью, и шагала, чувствуя на себе десятки взглядов — от мужчин и женщин. Она надеялась, что мать издалека узнает ее.

Мечты Брехта были более прозаичными, и он лишь старался, чтобы привыкшая читать его мысли девушка не догадалась о них раньше срока. Острое орочье обоняние уже подсказало ему, что второй магри тут и не пахло, и он надеялся пристать в роли охранника к какому-нибудь торговому обозу, который отправится дальше в глубь восточных земель. С купцами проще путешествовать — решатся проблемы с деньгами, едой и ночлегом, кроме того, торговцы просто обязаны знать по нескольку языков, чтобы удобнее было общаться с людьми и нелюдями. Да и в географии они сильны. В общем, помогут, подскажут, научат. Многие орки покидали горы, чтобы податься в наемники, именно из-за того, что хотели посмотреть мир и заодно подраться. Старшая сестра вон до-олго замуж не выходила — ждала, пока ее нареченный жених не побродит по свету, охраняя караваны и зарабатывая на свадьбу. Зато потом явился, увешанный трофейным оружием и всякими сувенирами из дальних стран. Брехт был уверен, что его возьмут: по рассказам того же сестрина мужа, орков-наемников с руками рвут. Дело за малым — найти купцов, которые уходят в нужном направлении, на восток.

Мечты Льора… Льор просто мечтал увидеть как можно больше. Юноша вертел головой по сторонам и радовался ярким краскам и громким звукам, как ребенок.

Прислушиваясь к звучащей вокруг речи, Брехт уверенно проталкивался сквозь пеструю толпу туда, где раскинулись торговые шатры. Здесь не было, как на западе, специальных торговых рядов — каждый либо выкладывал товар на земле, либо разбивал шатер. Самые большие шатры принадлежали самым богатым купцам. Рядом с ними обычно устраивали склады, здесь же отдыхали слуги и вьючные животные, так что издалека можно было многое сказать и о самом купце, и о его ближайших планах.

— Сорка, нам сюда, — окликнул орк девушку, сворачивая.

— Почему? Там моя мама?

— Нет, но я так хочу!

— Почему мы делаем только то, что хочешь ты? — притопнула ногой девушка. — Почему ты нами командуешь?

— Потому, что я старше и за вас отвечаю!

— Льор старше, — немедленно заспорила Сорка.

— Льор — мальчишка и сопляк, — отрезал Брехт. — Его леденцом помани — он и побежит! Вот, видишь? Опять!