Я качнула головой. Только в будущем.
— Парис родился через три года после меня. Провидец предупредил, что этот ребенок разрушит Трою, когда вырастет, и сказал, что нашим родителям лучше его убить.
Я невольно прижала руку к груди и почувствовала, как часто бьется мое сердце.
— Они поверили, — Гектор поднял глаза к потолку, на котором были изображены лебеди Афродиты на фоне голубого неба, — но не смогли заставить себя сделать это и велели своему главному пастуху убить мальчика. Он забрал ребенка, а затем принес им его язык. Мама рассказала мне, что оплакивала его целый год.
Я нервно сглотнула.
— Нет! Мать и отец ни за что не пошли бы на такое!
Гектор погладил меня по спине.
— Но это правда.
Майра лизнула мою руку. Я рассеянно потрепала ее по голове. Брат мрачно улыбнулся.
— Я рад, что в этом предсказании не говорилось еще о ком-то из нас.
Я едва могла дышать.
— Я простил их. Уверен, принимая решение, они думали обо мне, своих нерожденных детях и всех остальных жителях города.
— Но разве нельзя было сделать что-нибудь еще? Принести жертву Зевсу? Отправиться в Дельфы и спросить, возможно ли умилостивить кого-то из богов, чтобы они спасли и его, и нас?
— Вероятно, они принесли жертвы всем богам и отправились в Дельфы, но это не изменило пророчества. — Он помолчал, затем тихо спросил: — Сможешь ли и ты простить их? Они любят нас.
Когда нам с Геленом было по шесть, и мы месяц страдали от лихорадки, мама ни на минуту не отходила от нас. Она разрешала нам есть медовый пирог по три раза в день, если мы были способны проглотить хоть кусочек. Отец тоже часто проведывал нас, надолго задерживаясь, чтобы рассказать древние истории о Трое.
— Думаю, что смогу простить их. Но… — Мне в голову пришла одна мысль, и я умолкла.
Как тогда возможно, что Парис до сих пор жив?
Гектор ушел. Мы с Майрой поднялись по лестнице в женские комнаты.
Этот наш брат, Парис, приведет в ярость двух богинь. Если он зол на родителей из-за того, что те пытались его убить, попробует ли он направить гнев богинь на Трою?
Наверху мама оказалась единственной, кто еще сидел за ткацким станком. Я остановилась прежде, чем она заметила меня. У ее ног стояла горящая лампа и поднос с ужином, который она приберегла для меня, включая два толстых ломтя медового пирога. Как добра она была ко мне и моим братьям и сестрам! Как, должно быть, она ужаснулась, когда услышала пророчество провидца много лет назад. Я слишком сильно любила ее, чтобы осуждать.
Мама подняла глаза.
— Ты все это время была в священной роще?
— Еще я успела поговорить с Гектором.
— Мои достойные дети. Пожалуйста, съешь весь пирог сама, не отдавай ничего Майре. Твоя гончая уже вполне упитана, а вот ты слишком худая.
Я обняла маму и уткнулась лицом в ее плечо.
Она сказала, что завтра я могу вернуться в священную рощу.
— Ты можешь ходить туда, когда захочешь. Родителям женихов нравятся благочестивые девушки, но не пренебрегай и работой у станка. Мастерство они тоже хотели бы видеть в будущей невестке, — Она рассмеялась. — Самих женихов не слишком заботит мастерство или благочестие, если речь идет о настолько хорошенькой девушке. — Она легко прикоснулась к моему подбородку, поднимая лицо. — Еще и с такой улыбкой, как у тебя.
Мне удалось улыбнуться в ответ.
На следующее утро я целый час проработала за ткацким станком, а затем заглянула в кладовку рядом с кухней и наполнила корзину подношениями и еще одной мясистой косточкой для Майры. У ворот она выглядела скорее довольной угощением, чем опечаленной тем, что я снова ее покидаю.
Добравшись до священной рощи, я поставил чашу с миндалем на алтарь Аполлона и снова попросил прощения за то, что обидела его.
— Пожалуйста, позволь мне повернуть корабль судьбы.
Тот так и не появился.
«Значит справлюсь без тебя», — подумала я.
Стоило мне направиться к поляне Эвра, как в спину подул ветер, подгоняя вперед.
Бог уже ждал меня, сидя на своем алтаре.
— И все это — мне? — Он широко улыбнулся, глядя на корзину.
Опустив ее на траву, я отошла в сторону.
Бог склонился над подношениями, вытаскивая одно лакомство за другим и называя каждое.
— Ячменная лепешка. Овечий сыр, завернутый в листья. Сладкий лук, размятый с чечевицей.
Я скрестила руки на груди. Меня мучил вопрос и мне не терпелось его задать.
— Маринованный угорь. Я не пробовал его шесть лет и двенадцать дней. М-м. Грецкие орехи. Что это? — Он посмотрел на меня, держа последнее угощение. — Целая запеченная курица? Для меня? — Оторвав куриную ножку, он впился зубами в сочное мясо и добавил с набитым ртом: — Присоединяйся.
Я откусила маленький кусочек лепешки.
— Может ли твой ветер унести меня на гору Олимп? — Если Зевс окажет мне милость, все закончится, так и не начавшись.
Эвр запрокинул голову, я почувствовала дуновение ветра.
— Без приглашения? Зевс так разозлится, что создаст нового Эвра мне на замену.
Ох.
Я позволила его ветру унести прочь мое разочарование. Придумаю что-нибудь еще — сама или вместе с Эвром.
— Я узнала, кто такой Парис. Но как могло получиться, что он все еще жив?
Эвр поднял палец, давая мне знак подождать. Доев куриную ножку, он попробовал угря и закрыл глаза, смакуя угощение.
Наконец он вытер руки о тунику и произнес:
— Мой ветер летает повсюду. Подобно твоим родителям, главный пастух не смог убить младенца собственноручно, так что оставил его на горе умирать от холода или когтей и клыков диких зверей. Вот только малыша нашла и пригрела медведица. Когда пастух обнаружил, что Парис все еще жив, то сдался и вырастил его, — Эвр ухмыльнулся. — Царевич Трои, воспитанный как пастух!
— А как же язык, который пастух принес моим родителям?
— Язык оленя, — Эвр пожал плечами. — Хотя у оленей большие языки. Наверное, это был язык олененка.
— Парис знает, что он урожденный царевич?
— Его жена рассказала ему, — Эвр поведал, что мой брат женился на Эноне, горной нимфе, которая также была провидицей.
Нимфы были божествами, но не обладали бессмертием, хотя их жизнь могла длиться сотни лет. Я никогда раньше не видела нимфу. В нашей священной роще не было их статуй, а Эноны не было в моих видениях, потому что та была одновременно и богиней, и прорицательницей.
Эвр добавил:
— Парис строит из себя невесть что, но на деле он не так уж и хорош. Трус. Ленивый. Он позволил волку задрать ягненка, когда присматривал за стадом.
Я заглянула в будущее, которое наступит через час. Парис возлежал на кушетке в пещере, которую я впервые увидела, когда получила дар Аполлона, вот только в этот раз он, кажется, был один. Неужели суд уже закончился?
Заглянув еще на час вперед, я увидела в пещере вместе с ним мальчика. Еще через час произошла сцена, которую я наблюдала у конюшен после ссоры с Геленом. Видимо, именно тогда Парис и вынесет свой вердикт.
— Эвр? Может ли твой ветер донести меня до горы Ида?
— Да я донесу до нее целого быка!
Я рассмеялась, представив, как он поднимает на ладони огромного быка.
— Бык не стал бы пытаться спасти Трою. — Я пожала плечами. — Хотя о том, как это сделать, я знаю не больше него.
Я не понимала, какое отношение выбор прекраснейшей богини имеет к Елене — женщине, из-за которой, по словам моего близнеца, начнется война.
— Идем! — Эвр зашагал прочь, направляясь по тропинке к дальним воротам рощи, которые выходили на восток.
Я последовала за ним, подгоняемая ветром. За воротами раскинулись наши поля.
Бог остановился и присел на корточки. Ветер утих.
— Держись крепче за мою голову.
Его кудри были мягкими, как перышки.
— Обхвати меня ногами за талию. Готова? — Он подпрыгнул в воздух, не дождавшись ответа.
Вокруг нас закружился вихрь. Я услышала голос Эвра:
— Нельзя ее уронить.
Священная роща отдалялась, словно это она падала, а не мы поднимались. Меня дернуло вперед.
— Держи ее крепче, глупец! — обругал себя Эвр.
Только бы пережить эту поездку верхом на ветре!
Я прижалась к богу так крепко, как только могла, но ветер дул все сильнее и сильнее. В какой-то момент моя хватка ослабла, и нас раскидало в разные стороны.
За пределами потока, несущего бога, воздух был спокоен. На мгновение я словно повисла в пустоте. В этот миг перед глазами пронеслись образы матери, отца, Гектора, Гелена, Майры. Я начала падать.