6
Майра заскулила, когда мы добрались до восточных ворот. Я потрепала ее за мягкие уши и дала мясистую косточку из корзины для пожертвований, которую сегодня несла в руках.
Проигнорировав угощение, она смотрела, как я ухожу. Однако, оказавшись в нескольких ярдах от ворот, я оглянулась и увидела, что она уже радостно вцепилась зубами в косточку.
Четверть часа спустя, немногим позже полудня, я добралась до священной рощи, где жрецы наводили порядок вокруг алтаря Гермеса, бога-посланника. Кивнув им в знак приветствия, я отправилась на поляну Аполлона. Стоило мне там появиться, как три ворона приземлились на статую бога.
Я поставила миску с солеными зелеными оливками на алтарь, затем опустилась на траву в глубоком поклоне. Мой голос был напряженным.
— Аполлон, защитник детей, молю тебя о прощении.
Никакого ответа.
— Если ты не хочешь простить меня, — взмолилась я, — хотя бы спаси остальных. Передай мой дар кому-нибудь другому, кто сможет предупредить моих родителей так, чтобы ему поверили.
Я ждала, но затем, заглянув в будущее, опять увидела пылающую Трою.
Его вороны закаркали:
Нет человеку дела до борьбы
И жизней блох и прочих мелких тварей:
Также и наши просьбы и мольбы,
Звук лиры Аполлона заглушает.
После Аполлона я оставила дары на алтарях Геры, Афины и Афродиты, трех богинь, которые явятся в пещеру к человеку по имени Парис. Я долго обращалась к каждой, рассказывая, как сильно я ими восхищаюсь, воспевая чудеса и красоты Трои, а также справедливость и мудрость моего царственного отца. После чего молила их оставить Париса в покое. Мне казалось, что это положит всему конец, хоть я и не знала наверняка почему.
Но никто не явился и не послал мне знак.
Я перешла к другим великим богам и богиням, оставляя им виноград, изюм, сушеный и свежий инжир, медовые лепешки, вяленую свинину и кувшины с козьим молоком. Каждого я умоляла заступиться за меня перед Аполлоном. Солнце уже начинало клониться к горизонту, а моим единственным ответом оставалась тишина, только более глубокая, чем обычно.
Звуки вернулись, когда я перешла к малым богам и богиням, чьи поляны располагались на самой окраине рощи. Там пели птицы и шелестели листья. У меня оставалось одно-единственное подношение — шерстяной сверток с тремя головками чеснока.
У алтаря Эвра, бога восточного ветра, я почувствовала освежающее движение воздуха. Именно он вчера успокоил меня и вернул к Аполлону. Из благодарности я положила сверток на его алтарь, рядом со статуей, изображающей бога. В отличие от других, она была деревянной, а не мраморной. Я бы села на скамью, но здесь ее не было, так что я просто встала в паре шагов от алтаря.
Насколько же он — или его статуя — отличался от прекрасного Аполлона. Красота Эвра была другой, грубой и суровой, его изобразили коренастым, с явно выделяющейся мускулатурой.
Бог стоял, широко расставив ноги и раскинув руки, словно для равновесия. Его густые волосы казались спутанными, подбородок скрывала кудрявая борода. Нос и щеки у него были круглыми, а левая бровь казалась немного выше правой, и эта асимметричность почему-то успокаивала.
Я собралась было уходить, так и не помолившись о помощи, потому что малый бог вряд ли смог бы повлиять на Аполлона, но, услышав за спиной смех, тут же обернулась. Живой бог сидел, скрестив ноги, на собственном алтаре и смеялся. Его туника развевалась на ветру, вот только я его не чувствовала.
Я побежала. Пусть он был малым, но все же богом.
Когда я уже приблизилась к местам, посвященным великим богам, ветер принес голос.
— Я глупец. Я не хотел тебя напугать.
Я остановилась, не зная, что делать.
Легкий бриз медленно кружился вокруг моей головы.
— Ты сделала мне подарок, а я тебя напугал. Поэтому я и глупец. Осел! Пустоголовый!
Этот бог ни капли не напоминал мне Аполлона. Я невольно задумалась, упрекал ли себя бог истины, хоть раз, хотя бы в те времена, когда он был действительно, а не навеки молод.
Я вернулась к алтарю Эвра.
Он расхаживал взад-вперед на том месте, где совсем недавно стояла его статуя.
— Она вернулась, и я наверняка снова сделаю что-нибудь до одури глупое. Она должна знать, что это я не со зла.
Все еще немного напуганная, я тем не менее сказала:
— Я больше не боюсь.
— Правда? — Его лицо мгновенно посветлело. Из-за широкой улыбки глаза превратились в маленькие щелочки, а круглые щеки стали еще круглее. Никогда прежде я не видела никого, кроме Майры, настолько счастливым.
Мой страх развеялся как дым, и я улыбнулась в ответ.
— О! — Его это явно удивило. — Ты улыбаешься.
Я не удержалась от вопроса:
— Вы с Аполлоном ровесники?
Он мотнул головой.
— Нет! Я — самый молодой ветер, немногим старше тебя. Ноту надоело дуть и на юг, и на восток, так что он попросил себе еще одного брата. Обо мне даже поэты еще не знают. Братья называют меня наименьшим богом.
Мы были равны, насколько только могут быть равны бог и смертная. Моя улыбка стала шире.
— Ты не наименьший!
Он выдохнул струю воздуха.
— Я же не поблагодарил тебя, отведав твое подношение. Глупец! Как я и говорил. — Отправив в рот головку чеснока, он несколько секунд жевал ее, а затем взмахом руки вызвал порыв ветра, отбросивший меня на некоторое расстояние.
К глазам подступили слезы. Я закашлялась, задыхаясь от ветра, в котором чеснока, кажется, было больше, чем воздуха. Ветер стих, и я снова смогла нормально дышать.
— Мне редко приносят дары. Этот был неплохим.
— Я рада.
— Почему ты делаешь подношения сегодня, хотя праздник был вчера? — Он наклонился ко мне.
Еще один порыв чесночного ветерка. Интересно, он любит мяту?
— Великим богам без разницы, что ты мне скажешь. И что бы ты ни рассказала, я не причиню тебе вреда. Ну как?
Он ведь может решить, что я заслужила наказание Аполлона. Может передумать, и тогда, где бы я ни оказалась, мне придется идти против его ветра.
— У тебя большая корзина. Должно быть, ты сделала немало подношений, прежде чем добралась до меня.
— Я принесу еще! Могу пойти прямо сейчас.
— Я не сержусь!
Вот только внешний вид его говорил об обратном.
Бог снова принялся расхаживать из стороны в сторону.
— Я бы не причинил ей вреда, даже если бы сердился! Я не сделал ей больно, когда привел ее к Аполлону. Разве она не заметила? — Он остановился передо мной. — Люди не обращают внимания на малого бога. Даже у бога вашей реки Скамандр есть несколько поклонников. Но думаете ли вы о нас, богах ветра, когда начинается буря?
Покраснев, я качнула головой.
— Вы думаете только о Зевсе и его молниях. Вам и в голову не приходит, что нам это может быть неприятно.
Мой рот приоткрылся от удивления.
Он закричал:
— Что Аполлон сделал с тобой? — Затем добавил, уже тише: — В смысле, если ты хочешь мне об этом рассказать.
Я снова улыбнулась. Эвр уселся на своем алтаре.
— У бога истины не хватает воображения.
Аполлон не смог представить, что я почувствую, когда увижу будущее Трои. Я объяснила богу ветра, что произошло.
— Я должна была понять, о чем он говорил, чего хотел.
— Это он должен был увидеть, что ты его не поняла.
— Из-за его проклятия ты не поверишь моим пророчествам.
— Аполлон не может околдовать меня. Наверняка он имел в виду только смертных.
Я не была в этом уверена.
— Между греками и троянцами разгорится война.
— Продолжай.
— Ты мне веришь?
— Войной сложно кого-то удивить.
Я переплела пальцы вместе. Не было похоже, что он именно верит.
Хотя, возможно, все было совсем наоборот. Мои сестры начали спорить с моим предсказанием о том, что Миртес сыграет нам сегодня, а ведь это происходило каждый день, и шансы были велики.
Я рассказала ему все, включая разговор с Геленом.
Каким-то чудом мне удалось сдержать слезы. Однако, к моему удивлению, услышав рассказ о моей смерти, Эвр обхватил голову руками и зарыдал. Я разжала пальцы. Передо мной находился бог, который не считал страдания смертных ничтожными. Напряжение в груди отступило.
Помедлив, я рискнула сесть рядом с богом. Теплый воздух, казалось, нагрелся еще больше. Я не знала, как его утешить, но все же попыталась:
— Я спасу свою собаку.
— Я рад. — Голос у него все еще дрожал, и руки по-прежнему сжимали голову.
— Это был бы хороший дар, если бы не проклятие. Я была бы рада возможности предупредить людей, — я сомневалась, что он способен на это, но все же спросила: — Ты можешь заставить других поверить моим пророчествам?
— Нет, — он посмотрел на меня, в его глазах до сих пор стояли слезы. — Я управляю только восточным ветром. Если я попробую выполнить твою просьбу, это наверняка вызовет гнев Аполлона. Тот может попросить Зевса низвергнуть меня, а повелитель богов ему не откажет. Тогда я не смогу поднять даже самый легкий ветерок и не принесу тебе никакой пользы.
— А если ты поможешь мне совсем немного?
— Не знаю. Возможно.
Как?
— Я не поняла самое начало, ту сцену в пещере с человеком по имени Парис. Боги и богини в моих видениях остаются незримы, и я не вижу ближайшее будущее других провидцев, включая свое собственное.