— Новенький? — Юба замерла, услышав голос девочки, которая нарезала колбасу и сыр. Повернувшись, она неловко улыбнулась и кивнула.

— Он не знает порядков, Режа. Прости нас, — буркнула Юба, но девочка неожиданно улыбнулась в ответ и вздохнула.

— Да чего извинять-то. Он, небось, как с Сундука вылез, так ничего и не ел, — ответила она и повернулась ко мне. — Есть хочешь, новенький?

— Немного, — тихо сказал я, а потом удивленно приоткрыл рот, когда Режа, кивнув, взяла с тарелки бутерброд и протянула мне. Мальчик, молча наблюдавший за этим, неодобрительно покачал головой, но молчание так и не нарушил. — Держи. Лопай, пока хлеб горячий.

— Спа-асибо.

— Не за что, — хмыкнула девочка и, усмехнувшись, повернулась к своему напарнику. — Помню, когда я вылезла из Сундука, то готова была быка сожрать.

— Никто и не сомневался, — отозвался мальчик и, скосив на меня глаза, добавил. — Ешь быстрее, пока никто не видит. Нас по головке не погладят, если выяснится, что мы нихилам еду примаров даем.

— Спасибо, Режа, — Юба, жадно глядя на мой бутерброд, снова схватила меня за руку и потащила в сторону, изредка ворча себе под нос, что новенькие совсем ополоумели.

Отойдя в сторону, под укрытие больших столов, я остановился и, подумав, разломил бутерброд на две половинки, одну из которых протянул своей сопровождающей. Та недоверчиво на меня посмотрела, шумно сглотнула слюну и, схватив предложенное, резко вгрызлась в хлеб, роняя крошки на пол.

— Как фе фкуфно! — блаженно промычала она, усердно работая челюстями. Я тоже постарался поскорее расправиться со своим куском, однако Юба оказалась быстрее. Когда я осилил половинку, она уже облизывала пальцы от крошек и колбасного жира.

— Очень, — кивнул я. Девочка дождалась, когда я доем, и, кивнув, повела меня дальше.

— Режа — старший нецес, — пояснила она, пока мы пробирались между столов, шкафов и огромных кастрюль, стоящих на полу. — Среди нецесов есть нормальные, не думай, что все такие, как Унаги. Их мало, но они есть. Режа часто нас подкармливает, а если не будешь тормозить, может и сладким угостить, хоть это и запрещено.

— По-почему? — спросил я, догадываясь, каким будет ответ.

— Ратто считает, что нихилы от сладкого лениться начинают. Да и не так уж его много в кладовой. Сладкое, обычно, на праздники дают или… когда кто-то покидает Комнатку. Вроде, как подсластить уход. Привет.

Приветствие относилось к двум девочкам и двум мальчикам, которые сидели в уголке перед большой кучей картошки и орудовали длинными ножами, изредка переговариваясь. Порой, кто-то из них откладывал нож в сторону, поднимался с пола и шел к металлическому чану с крохотным краником, рядом с которым на тонкой цепочке висела начищенная до блеска кружка.

Увидев меня и Юбу, четверка улыбнулась и указала на два низеньких табурета рядом с кучей овощей. Юба, кивнув, уселась на один из них и жестом показала мне сделать то же самое, а когда я примостился на краешке табурета, грустно вздохнула.

— Знакомьтесь. Это Молчун, — представила она меня новым прозвищем. — Он новенький. Теперь будет с вами.

— Добро пожаловать в Комнатку, — поприветствовал меня от лица всех худой мальчик с длинным, вытянутым лицом. Его подбородок странно выступал вперед и немного загибался, а лоб был слишком выпуклым и скошенным. Голос мальчишки показался мне знакомым, как и сопение другого мальчика — толстого коротышки с большими влажными глазами. Он постоянно шмыгал носом и дышал через рот.

— Вы с-стояли н-надо мной, ко-огда я спал, — с трудом выталкивая слова из горла, сказал я. Худой лишь невесело усмехнулся и повернулся к толстому коротышке.

— Говорил же, что он нас узнает, — улыбнулся он и, отложив нож в сторону, вытер руки и протянул правую ладонь мне. — Меня зовут Месяц…

— А э-это Го-го-год? — спросил я, кивнув в сторону удивленного коротышки. Секунду до всех доходил смысл сказанного, а потом вся четверка зашлась в диком хохоте, остановил который лишь грозный окрик кого-то из нецесов.

— С юмором у тебя в порядке. Я — Месяц. Старший среди нихилов, но работаю, как и все, — снова улыбнулся Месяц и повернулся в сторону толстого. — Это Пухляш. У него с носом что-то, поэтому он так шумно дышит ртом. На будущее совет, новенький. Ешь быстрее, а то Пухляш не дремлет.

— Очень смешно, братка, — буркнул коротышка и протянул мне руку. Я крепко её пожал. Ладонь была влажной и мягкой, как намокший хлеб. — Он шутит.

— Я по-понял.

— Ты странно разговариваешь, — осторожно заметила одна из девочек. С длинной фиолетовой челкой и бритыми висками. Левый глаз у нее казался затянутым серой пленкой, а второй, к моему удивлению, оказался такого же цвета, как и её волосы.

— Заикаешься? — участливо спросил Месяц и, когда я кивнул, пожал плечами. — У каждого свои недостатки. Мы не судим чужие и не даем судить свои.

— Ясно, — ответил я и повернулся к двум девочкам. — А вас ка-ак зо-зовут?

— Фиалка, — ответила «фиолетовая челка». — А это Аши.

— Угу, — кивнула вторая, с круглым лицом, глазами-пуговками и перекошенным ртом, после чего вжала голову в плечи, когда на кухне раздался визгливый голос Унаги.

— Почему еще не готово?! Пир начнется через два часа, а у вас только бутерброды нарезаны! — вопила она. Четверка тут же притихла и принялась быстро чистить картошку. Месяц, заметив, что я сижу без дела, поджал губы, вытащил из-за пояса еще один нож и сунул его мне. Как раз вовремя, потому что голос примары раздался за моей спиной. — А, тебе уже дали работу, новенький? Хорошо, хорошо. Комнатка ленивых не любит. И Ратто не любит. Кто ленится, тот хлебушек на ужин не получает. Хи-хи. Работайте, нихилы!

— Они работают… — тихо, но с плохо скрываемой неприязнью ответила ей Юба и зажмурилась, когда Унаги ядовито зашипела.

— У меня есть глаза, хромоножка. То, что ты Изгой, не дает тебе права говорить с примарами. Ратто будет доложено о твоем поведении. А сейчас… сходи и вылей помои. И новенького возьми. Ему полезно будет, — с издевкой бросила тощая и наклонилась над Юбой. — Еще что-то сказать хочешь?

— Нет, — мотнула та головой и, схватив меня за руку, потащила в другой угол, оставив четверку нихилов молча и сосредоточенно чистить картошку под присмотром злобной примары.

*****

— Теперь понял, почему нельзя с ними говорить? — тихо спросила Юба, пока мы молча шли к огромному баку в углу кухни. — Наказывают за все, Молчун. За косой взгляд. За пререкания. За невыполнение приказа. За нарушение правил.

— «И где здесь справедливость»? — подумал я, но, краснея от смущения, задал другой вопрос. — Ка-аким бу-будет на-аказание?

— Это решит Ратто, — ответила она. Я чувствовал, что Юба ругает себя последними словами за несдержанность, поэтому решил промолчать.

Когда мы дошли до бака, на боку которого кто-то вывел черной краской неровное «Помои», девочка взялась за одну ручку, а я за другую. Затем, приподняв бак, мы направились к узкому коридору, находящемуся в двух шагах от нас.

Бак был чертовски тяжелым и у меня с непривычки заболели руки, затем плечи, а потом и спина. Юба не обращала на тяжесть никакого внимания, лишь на лбу у нее выступили крохотные капельки пота. Однако тяжесть отошла на второй план, когда я понял, что коридор ведет к большому люку, стянутому двумя ржавыми цепями, скрепленными замком.

— Сюда мы выбрасываем мусор и отходы, — пояснила Юба, заметив на моем лице удивление. — Сначала отпираешь замок ключом, потом снимаешь цепи, открываешь люк и выливаешь содержимого бака вниз. Главное правило, новенький — всегда закрывай люк на обе цепи и не забывай про замок.

— Почему? — нахмурился я, услышав в голосе девочки страх.

— Сейчас узнаешь, — невесело усмехнулась та и, присев на корточки, принялась возиться с замком. Затем она отодвинула ногой в сторону цепи, которые глухо лязгнули по бетонному полу, и кивнула мне. Мы приподняли вдвоем крышку люка и меня обдало такой вонью, что к горлу подступила тошнота, а глаза заслезились.

— Ужас, — пробормотал я, зажимая нос пальцами. Юба улыбнулась и пожала плечами. На нее вонь, видимо, не действовала и девочка, вцепившись в ручку бака, ждала, когда я помогу ей его опрокинуть. Пара секунд возни и зловонная жижа с кусками перебродивших отходов с противным шлепаньем ухнула вниз. На миг мне показалось, что внизу кто-то обрадованно заурчал, а Юба, изменившись в лице, вцепилась побелевшими от напряжения пальцами в крышку люка и с трудом вернула её на место. Затем, отчаянно шипя, вдела цепи в толстые кольца и закрыла замок, после чего прислонилась к стене, пытаясь восстановить дыхание.

— Всегда. Закрывай. Люк, — процедила она и замолчала, когда снизу, из-под люка раздалось отчетливо слышимое, пусть и слегка глухое чавканье. От этого жуткого звука у меня волосы встали дыбом, а к горлу снова подкатила тошнота, когда я понял, что чавканье становится громче, словно нечто медленно ползет по широкой трубе, собирая со склизких стенок остатки того, что не упало вниз. Звякнула цепь, и крышка люка пошевелилась, будто чавкающий пытался выбраться. Последовал еще один удар, более настойчивый, а потом что-то шумное и большое плюхнулось вниз, осознав бесполезность собственных попыток.