— Бледные кодляк собирают, — ответил Пью. Мы с Киром переглянулись и недоверчиво на него посмотрели.

— Кто их, блядь, в «Семерки»-то пустит? — ругнулся Кир. — Там же обычно клубняк крутят.

— Не, кто-то подмазал Абрека, он разрешил провести сходку бледных.

«Бледными» в нашем городке называли немногочисленных на тот момент готов. Они сторонились остальных неформалов, тусили или на квартирах, или на кладбище на окраине Речки, если не боялись получить пизды от сторожей и гопоты.

— Там банда их выступать будет. «Silver Queen» вроде, или как-то так. Неплохие, кстати, ребята. Легкий готик-рок рубят. Если пойдете, я маякну тогда. Чужих не пускают, типа закрытое мероприятие и вся хуйня.

— Пойдем, — кивнул Кир. — Дома один хуй делать нечего, а концертов нормальных давно не было. — Нас с Дьяком запиши.

— А остальные ваши чо?

— Жаба в больничке, ногу сломал. Ирка с матерью в деревню поехала, а Балалай пропал куда-то. Наверняка нажрался и отходняки ловит, — ответил я.

— А, ну и заебца. Хуй знает, сколько там своих пригласить можно, — задумался Пью. — Но вас я впишу, не ссыте. Только без чудилова, пацаны. Абрек такой хуйни в клубе не терпит, а мне потом отвечать, раз вписываюсь за вас.

— Не бзди, — перебил его Кир. — Будем вести себя прилично.

В кои-то веки Кир не соврал, и вечер прошел без битья морд и доебов до других. Еще на входе в клуб мы увидели невдалеке компанию гопарей, который скалились и подъебывали подходящих к клубу бледных. Те с истинно мертвым похуизмом сообщали охране — двум здоровенным кавказцам — свою фамилию и проходили внутрь. Гопота на парней Абрека предпочитала не залупаться, потому что разговор обычно был коротким и жестоким.

Мы тоже сообщили свои фамилии, дали обыскать торбы и, когда охрана вытащила у Кира нож из-за пояса, смогли тоже пройти внутрь. А внутри нас ждал настоящий карнавал.

Повсюду проплывали девушки в черных платьях и с большим количеством белой краски на лице. Они были обвешаны цепями и кольцами, как готические елки из журналов по тяжелой музыке, которые иногда покупал Кир или Ирка. Пацаны, которых было немного, больше походили на облитых краской долбоебов. Половина ходила в майках «HIM», а вторая половина щеголяла в балахонах «Lacrimosa». Правда встречались и такие, что были на стиле: в черных дорогих викторианских рубашках, черных брюках и тяжелых говнодавах, обшитых металлом. К таким тёлки сами липли, игнорируя тех, что были одеты победнее.

Мы стояли возле барной стойки и потягивали самое дешевое пиво, потому что денег на коньяк и водку не было, как и на закуску. На подходящих к стойке девушек мы внимания не обращали, потому что они не задерживались. Брали бокал вина, оставляли деньги и возвращались на танцпол, где томно дрыгались под неспешный готик-рок. Лишь одна, подошедшая в середине сета музыкантов, подошла к стойке, да так там и осталась, вежливо отсылая прочь подкатывающих к ней пацанов в майках «HIM».

— Девушка, подкатывайте к нам, — бросил я, когда поймал её блуждающий взгляд. И добавил, когда тонкие черные брови вопросительно изогнулись: — Так вам хоть мешать не будут.

— Возможно, ты прав, — отстраненно буркнула она и, подойдя ближе, уселась на свободный стул рядом со мной, после чего без стеснения оглядела мой прикид: черную майку с принтом «Каннибалов», черные джинсы с внушительной хромированной цепью на боку и папкины старые армейские берцы. — На готов вы не похожи.

— В точку, солнце, — улыбнулся Кир, смотря на сцену. — Мы так… культурно отдохнуть пришли. Будешь пиво?

— Спасибо. Я лучше вино, — скромно улыбнулась девушка, поднимая в руке бокал. — Вы откуда?

— С Окурка. А ты? — ответил я.

— Отсюда. С центра, то есть. На Ленина живу. Мой папа как раз помог организовать концерт. До этого только на квартирах собирались. Но тут вход по приглашениям. Кто вас пригласил?

— Слепой Пью, — ответил ей Кир.

— А одноглазый… — кивнула девушка. — Он интересный человек. Где-то тут бегает.

— Да, видели, — отмахнулся я. — Пью как до клуба доберется, то все, пиздец, пропал. Начинает бегать, знакомства заводить, до девок доебываться. Но у вас тут неплохо. Музыка приятная, компания, правда, странная, но мы первый раз на сходке готов.

— Оно и видно. Как вас зовут?

— Солёный, — представился Кир, протягивая руку. Девушка чуть подумала и осторожно пожала протянутую ладонь.

— Дьякон. Можно Дьяк.

— Лаки, — представилась она.

— Удачливая, типа? — хохотнул Кир, делая глоток пива. — Ну, будем знакомы, Лаки.

— Нет. Это от латинского «lacrimae». Слеза, — рассмеялась она, с интересом смотря на Кира. Я улыбнулся. В который раз Кир перехватывал женское внимание. — Сокращенно — Лаки. Привыкла уже. А в миру вас как зовут?

— Чего? — не понял Кир, снова заставив Лаки рассмеяться. — В миру?

— Ну, настоящие имена, — пояснил я. Лаки кивнула. — Миха. А это Кирилл.

— Оля. Но предпочитаю имя темной стороны, — серьезно ответила она. Кир стер ухмылку с лица и вздохнул.

— Любой каприз, солнце. Лаки, значит, Лаки.

Лаки была готом снаружи и внутри. Более холодная, чем мы, утонченная и эрудированная, она почему-то выбрала нашу компашку и поначалу бесила Жабу и Ирку. Жаба ревновал её к Киру, который частенько заигрывал с Лаки, а Ирка считала её выебистой мажоркой, пока Олька на одной из встреч не выпила с ней на двоих бутылку водки и еще три часа после этого болтала на темы андерграундной поэзии девятнадцатого века.

Олька жила в центре, в самом благополучном районе нашего городка. Её соседом по подъезду был мэр, а папка водил дружбу со всеми влиятельными людьми города. Более того, даже отмороженная гопота, которой похуй на все запреты и влиятельность, старалась обходить Ольку стороной, словно зная, что пиздец за этим последует настоящий и воистину адовый. Правда, она и сама старалась лишний раз не искушать судьбу. На Окурок она приезжала и уезжала исключительно на такси. И очень редко оставалась у кого-нибудь с ночевкой. Все же отец хоть как-то, но старался контролировать слишком уж независимую дочь.

Потом выяснилось, что Лаки учится по соседству с политехом, и мы частенько коротали время, сидя в одной из многочисленных кафешек. Иногда обсуждали музыку, а порой просто сплетничали о неформальской тусовке нашего города.

— Лаки, а хуль ты забыла среди такого быдла, как мы? — подъебал её однажды пьяный Жаба, когда мы тусили у Кира дома в лютые морозы. Олька, оторвавшись от разговора с Иркой, посмотрела на Жабу, как на дурака, и, закатив глаза, вздохнула. Но Жаба не успокоился. Разгоряченного алкоголем, его снова обуяла ревность, как это частенько бывало. — От портвейна и картохи нос воротишь, на такси катаешься, с мэром здоровкаешься по утрам…

— Во первых, я не голодна, — медленно, словно полоумному, объяснила она Жабе. — Во-вторых, я предпочитаю нормальный алкоголь, а не ту бурду, что вы у соседки покупаете. В третьих, ценю себя и свое время, поэтому катаюсь на такси…

— И в четвертых, иди на хуй, Жаба, — перебила подругу Ирка. — Любишь ты влезать, блядь, в разговоры. У нас свобода. Кто как хочет, тот так и выебывается. К тому же быдло тут только ты. Кир вон в изучение запрещенных веществ ударился, Мишка с Лакиной подачи демонологию изучает, хотя ему химию зубрить надо. Балалай блюзы ебашит, когда в настроении. Один ты говно, вот и не залупайся.

— Чо ты Жабу обижаешь? — рассмеялся Кир, когда Жаба надулся. — Иди сюда, братан. Ебнем портвешку, и полегчает. Сам же, блядь, знаешь. К бабам, пока они кости перетирают кому-то, лучше не суйся. Сожрут.

— Угу. Без соли, — поддакнула Ирка и подмигнула надувшемуся Жабе. — Или отпиздят за доебы.

— Вот, вот. Раздавай давай, — кивнул я на карты, и Жаба нехотя подчинился. Все же он привык, что Кир за него заступается. Но перед Лаки Кир почему-то тушевался. «Дохуя умная», как он часто любил повторять и загадочно улыбался в эти моменты.

Солёный, Жаба, Ирка, Лаки, Балалай. Мои друзья. Пусть странные, порой дикие и жестокие, но они были моими друзьями, когда я только начинал свой путь неформала. Пусть это звучит пафосно, но так оно и было на самом деле.

Мы через многое прошли вместе. Был и смех, были и слезы. Было предательство и раскаяние. Много чего было. Веселого и не очень.

Тридцать первого декабря две тысячи первого года мы сделали совместное фото. Кир сидит на диване и держит в руках советскую пивную кружку, в которую до самого верха налито шампанское. Рядом с ним бледная Лаки, которая все же улыбается. По другую сторону от Кира стоит надувший губы Жаба, а за ним, обнявшись, стою я, Ирка и Балалай. На фото Кир вывел канцелярской замазкой — «Братство Окурка». Тогда все увлеклись Толкиным и его «Властелином колец» с моей подачи, и Кир не мог не отметить сходство между Братством Кольца и нашим братством, что озвучил сразу после боя курантов и поздравления президента.

— А чо нет-то? — возмущался он, когда мы подняли его на смех. — Братство Окурка же. Даже Лаки, хоть и центровая, а все равно своя, окурковская, как и Балалай. Я вот типа Леголас…

— Ты страшный, что ядерный пиздец, Солёный, — перебила его Ирка и заржала так, что затмила своим смехом треск петард с улицы. — Какой из тебя эльф, нахуй? Из говна вылупленный?