— Иди, дорогая, так в чем же дело? — более мягким тоном спросил доктор. — Что так тебя тревожит?

Иден смущенно взглянула на отца:

— Неужели ты не понимаешь? Я… я хочу найти… кого-нибудь.

— Кого?! — в нетерпении вскрикнул он.

— Я сама еще не знаю. Того, кого я смогу любить.

— Так вот, значит, ты о чем, — удивленно пробормотал доктор.

Иден еще ниже склонила голову, пряча вспыхнувшие румянцем щеки и мечтая провалиться сквозь землю от стыда, однако отец с энтузиазмом захлопал себя по бокам и воскликнул:

— Чудесно! Ведь решение этой проблемы все время было у нас под носом!

Иден с надеждой подняла на отца взгляд. Доктор мотнул подбородком в сторону, куда удалился Коннор.

Лицо Иден вспыхнуло.

— Папа, прошу тебя, не начинай все сначала! — прошептала она.

— Ну почему же нет? Если все эти разговоры лишь оттого, что тебе нужно найти мужа, не надо далеко ходить. Если тебе нужен мужчина, возьми Коннора.

— Папа! — в отчаянии вскрикнула Иден.

— Он боготворит тебя. Да ты и сама знаешь. — На губах доктора появилась улыбка, в голосе звучали гордость и легкая насмешка, словно бы Иден была четырехлетним ребенком, без запинки прочитавшим греческий алфавит. — Он действует с моего благословения. Мы по-прежнему будем вместе и продолжим работу. Очень удобно. Чем он плох?

Отец явно забыл случай в лесу, когда Иден было шестнадцать лет.

Иден опять склонила голову, не желая напоминать ему, ей так не хотелось говорить об этом.

— Ты нравишься Коннору, Иден. Тут все ясно. Он тысячу раз это показывал. И он подходящая для тебя пара, разве нет? Бесстрашный, деятельный — настоящий мужчина. Сильный, здоровый, с хорошими инстинктами. И ум у него острый. — Отец продолжал перечислять многочисленные достоинства своего протеже, а Иден подняла голову, скрестила на груди руки и смотрела на отца, словно бы умоляя того замолчать. — Конечно, здесь нет священника. Но что значит какая-то формальность в подобном месте? Вас может поженить местный шаман. Или вы можете обручиться на шотландский манер — по договору. Не беспокойся, девочка, в этом нет ничего постыдного. Природа берет свое. Все существа, достигая репродуктивного возраста, находят себе пару.

— Отец, я больше не могу! — воскликнула Иден, вконец расстроенная этим заявлением ученого натуралиста. — Неужели в твоей душе нет места романтике? Идея размножения хороша для лягушки, или обезьяны, или рыбы. Но я-то — молодая, красивая… во всяком случае, достаточно привлекательная леди. Пока молода, я хочу цветов, стихов, бонбоньерок с конфетами, прогулок в парке. Неужели это так много? Хочу, чтобы за мной ухаживали денди. Хочу внимания, поклонников. Может быть, я действительно смогу назвать все виды семейства Aracaceae, но это лишь доказывает, в какую чудачку я здесь превратилась.

— Коннор ведь тоже. Так что два сапога — пара.

— Ну поговори же со мной серьезно! — Иден со вздохом присела на табуретку. — Мне он не подходит. Папа, я надеюсь хотя бы со временем насладиться плодами цивилизации, а Коннор думает об этом еще меньше, чем ты. Он так мучается, когда мы отправляемся с визитом к нашим друзьям в Кингстоне. Ни с кем не разговаривает. Задумавшись, сидит в углу и даже не пытается вписаться в общество.

— Что ж, Иден, он застенчив.

— Я знаю и очень ему сочувствую, но я не хочу выходить замуж за человека лишь потому, что ему сочувствую, — яростно зашептала она, чтобы Коннор с его острым слухом не услышал и не обиделся.

— Ну что же, — вздохнул доктор, — решай сама. Но, боюсь, здесь ничего нельзя поделать. Теперь, когда финансирование прекратилось, мы не можем заплатить за дорогу.

— Неужели ты не можешь договориться о кредите?

— И влезть в долги ради того, чего я сам не желаю? Ты хочешь, чтобы я стал таким же расточительным, как лорд Пембрук?

— Мы могли бы расплатиться, когда ты получишь место в колледже.

— Нет, Иден. Я не приму это предложение никогда. — Он резко поднялся и отвернулся, избегая ее взгляда. Иден пораженно застыла на месте. — Я хорошо все обдумал, — резким тоном продолжил он. — Следовало, наверное, рассказать тебе раньше. Знай, я не смогу выполнить обещание, которое ты заставила меня дать в прошлом году. Мы не вернемся в Англию, а что касается Лондона, то я скорее отправлюсь в ад.

— Что? — побледнев, выдохнула Иден.

— Мне приходится нарушать слово, данное тебе, дочка, но ты — все, что у меня осталось. Будь я проклят, если позволю затянуть тебя в эту вонючую, греховную сточную яму, убившую твою мать, — закончил он с горечью, от которой сердце Иден сжалось.

Доктор Фарради усталым жестом отшвырнул перо. В свете лампы лицо его выглядело страшно осунувшимся.

Иден никак не могла поверить услышанному. Нет, он не может, просто не может так поступать! Отец до сих пор не оправился после смерти матери. Глаза Иден наполнились слезами сочувствия, ведь он так и не справился с болью утраты, круто изменившей их жизни. Иден подошла и положила голову ему на плечо.

— Папа, — прошептала она. — Ты же не виноват, что так случилось. Ты не мог ее спасти.

— Иди, я был ее мужем и ее врачом. Кого еще я могу винить? Бога? — Голос отца зазвучал спокойнее, он словно бы признавал поражение. — Успокойся, детка, успокойся. Сейчас я возьму себя в руки.

«Не возьмешь. Не возьмешь. Прошло уже двенадцать лет». Чувствуя пронзительную боль в сердце, Иден обняла отца.

— Папа, мы не можем оставаться здесь вечно.

Доктор молчал.

— Я знаю, ты пытаешься уберечь меня, но неужели ты веришь, что мама действительно хотела бы этой участи для нас обоих?

— Должен тебе напомнить, что именно в твоей маме причина нашего пребывания здесь. — Он глубоко вздохнул и выпрямился. — Все лечебные средства, которые мы здесь открываем, посвящены ее памяти.

— Перестань истязать себя, — прошептала Иден. — Мама ни за что не захотела бы, чтобы ты навеки изолировал себя от мира. — Она не стала добавлять, что отец отрезает от мира не только себя, но и ее. — Я знаю, своей работой ты хочешь воздать маме честь, но, по-моему, больше всего она хотела бы иметь… внуков.

Уже через секунду Иден поняла, что не следовало этого говорить, не следовало. Прямо у нее на глазах отец словно окаменел, покачал головой, а потом, подобно моллюску, захлопнул створки раковины, повернулся к ней спиной и склонился над микроскопом, скрываясь от боли страшной потери в своем знакомом, упорядоченном мире, который уже много лет давал ему приют.

— Экспедиция на Амазонку выступает, — бесстрастным тоном произнес он. — Жаль, что тебя это не радует, но приходится чем-то жертвовать. Желания индивидуума — ничто по сравнению со всеобщим благом. Ты будешь сопровождать меня, как всегда. Я твой отец. Таков мой ответ. А теперь, извини, я должен работать.

По его тону Иден поняла, что потерпела поражение. Спорить бесполезно, она прекрасно знала это его мрачное, отстраненное состояние. Любой сколько-нибудь важный разговор о матери всегда повергал отца в это тяжелое окаменение, особенно если возникала тема их так и не наступившего совместного будущего.

Иден сдержала слезы и в оцепенении отправилась в палафито.

Коннор встретил ее молчаливым взглядом. Он стоял, опираясь на столб, с которого снял мертвую змею. Иден старалась избежать его вопрошающего взгляда, опасаясь, что Коннор слышал нелепое предположение отца об их браке.

Австралиец наблюдал за ней с угрюмым терпением охотника. Иден покачала головой:

— Он лишился ума! В своем стремлении облагодетельствовать человечество он убьет себя и нас. Амазонка!

Однако Коннор, разумеется, знал о планах отца. Иден подозревала, что это вообще может быть его идеей.

— Что бы твой отец ни сказал, ты же знаешь, он хочет тебе только добра.

— Знаю, — отозвалась Иден, подошла к перилам и стала смотреть на темную реку.

Коннор подошел и облокотился рядом с ней на перила. Краешком глаза Иден видела, что он на нее смотрит.

— Вам нечего бояться, Иден. Я не допущу, чтобы с вами обоими что-нибудь случилось.

— Я хочу вернуться домой.

— Твой дом здесь.

— Нет, Коннор, нет. Ты здесь — дома, а я нет. — Иден сердито повернулась к собеседнику.

Бронзовое лицо Коннора потемнело. Может быть, до него наконец дошло, что она хочет ему сказать? Он опустил взгляд и в холодном гневе оставил Иден в одиночестве. Она прикрыла глаза, вздохнула, а потом опять стала смотреть на чернильно-темную воду Ориноко. Великая, смертельно опасная река была единственной дорогой в непроходимые джунгли. И единственной дорогой обратно.

Высокий, худой, одетый во все черное лорд Джек Найт прикурил сигариллу от факела у себя в руке, легко нагнулся и поджег фитиль пушки.

Раз… два… три…

— Бум, — без улыбки пробормотал он, когда по аллее раскатился звук выстрела. Огромное ядро, как комета, неслось по темному небу. В черных, будто стеклянных, водах Ориноко отразился его огненный след.

Ядро с грохотом обрушилось с небес и врезалось в гигантскую скалу, торчащую из черной воды, знаменитую Пьедра-Медиа — срединный камень, на котором ежегодно отмечали подъем воды в реке, — очень удобную цель.