— Мою клетку Фарадея?

Наконец-то в голове проблеснуло что-то!

— А, это та штука, что ты из проволочек скрутил? Как там ты ее называл? «Вуаль времени»? Конечно, помню! Ну, давай за твои эксперименты!

И — выпил. Раз водка налита, что с ней еще делать? Нечего ей выдыхаться.

Радик пить не стал. Спросил вместо этого:

— Помнишь, ты сидел возле «вуали», ждал меня, а я успел и кошелек у тебя вытащить, и в магазин сбегать, и булку умять? Ты тогда сказал, что в мою теорию о добавочных квантах времени это не вписывается. Так вот, ты был прав, а я нет.

— Значит, ошибся ты тогда? Нету никаких «невидимых квантов»? Но шарик же падал! И хронометр, и мыша…

— Есть Гена, в том-то и дело, что есть. Я их теперь «быстрыми» называю. У меня получилось установить взаимосвязь квантов времени и электромагнитного импульса. Теперь я умею управлять потоками квантов времени. Их скоростью и направлением.

— Чего? — Я едва не поперхнулся. Нельзя же так — под руку! — Чего ты умеешь?

— Путешествовать во времени, грубо говоря.

Он начал объяснять. Делать это Завадский любил и умел. Сочно, красочно. Беда в одном: чтобы понять, нужно образование иметь хоть на уровне институтского физмата. А я с точными науками и в школе не дружил. Потому доходило до меня туговато. По его теории получалось, что время не просто состоит из отдельных частичек-квантов, но вдобавок три измерения имеет. Потому двигаться в нем можно в любом направлении. А движемся мы исключительно вперед потому, что несет нас течение этих самых квантов — «течение времени». Но кроме обычных существуют еще и быстрые кванты — «ветер времени». Радикова «вуаль» ловила встречный ветер, и время для всего, что она «прикрывала», начинало течь медленнее. Потому-то шарик мгновенно падал на пол, часы за несколько секунд натикали два года, а Радик успел сходить в магазин.

Но ветер может не только останавливать, но и разгонять! Он способен сдвинуть экспериментатора в любом направлении. Когда скакнувшее напряжение пережгло выпрямители, «вуаль» превратилась в «парус».

Мы приняли по третьей, «за науку». Я принял — как положено, до дна. Уважаю я ее, науку. Себе Завадский вроде и не доливал.

— Слушай, а как же ты вернулся? — дошло до меня внезапно. — «Вуаль» же твоя на месте осталась, в квартире? Потом выкинули ее вроде, жалко…

— Ничего не жалко, она все равно неуправляемая была. Повезло, что ветер тогда не сильный дул, а то бы… — Он махнул рукой так выразительно, что у меня мурашки по спине пробежали. И добавил: — Я вместо нее настоящий парус собрал.

Вначале я не понял, чего это Радик тычет мне под нос свои часы. Крутые, наворо-о-оченные, мне таких видеть никогда не приходилось. Все в кнопочках малюсеньких, и три циферблата. Большой и круглый, а в нем два поменьше, скибочками. Присмотрелся я к ним, а они полдень показывают. Это как же так — полдень, — когда мы в час сели только? Я сразу на ходики, что в шкафу пустом, обернулся. Нет, все верно, половина третьего.

— Они у тебя стоят, что ли?

Радик с минуту на меня таращился. А затем захохотал. От души так, во весь голос. Хорошо, стакан поставить успел, а то расплескал бы.

— Гена, это и есть «парус», о котором я тебе говорю. Хронобраслет. Первый раз мне удалось добиться эффекта «ветра времени» в нашем с тобой девяносто девятом. Правда, именно такого результата я не ожидал. Думал сместиться на пару дней вперед, а получилось… В общем, унесло меня в область, лежащую за горизонтом событий. Туда, где я не работал в школе, не заканчивал физмат. И с тобой мы знакомы не были. Очень далеко. И возвращаться пришлось долго.

Он вновь налил мне до краев. Подумал, и себе добавил чуть-чуть. Для уважения. Поднял стакан:

— Вот такая история.

Мы выпили по четвертой. Я молчал, не зная, что и сказать. С одной стороны — не мог поверить я в подобную штуку. С другой — не верить не мог. В той, прошлой жизни Радик не стал бы мне врать. Внезапное его исчезновение и такое же внезапное появление сегодня, квартира эта пустая, нежилая, явно снятая на день-другой. А утром, когда мы встретились? Как он пиво-то пил, хорошее холодное пиво? Кривился, морщился. Потому что не любит он пиво. Десять лет назад не любил и сейчас не любит, ни пиво, ни водку. А пьет, чтобы расслабиться хоть немного, потому как хреново ему, ох как хреново!

Я внимательно посмотрел на приятеля. С чего я решил, что он абсолютно не изменился? Изменился, да еще и как! Грустные складки появились в уголках рта, морщины вокруг глаз, скулы выступили. И седина на висках засеребрилась. Видно, и Радика жизнь потрепала. Не так, как меня, но потрепала.

— Ладно, предположим. И как эта штука временем управляет?

— Не временем, им управлять невозможно. Передвижением во времени. Вот смотри: на большом циферблате стрелки направление течения и ветра показывают, на малых — положение угла атаки в двух плоскостях. В будущее переместиться — не проблема. Просто опережаешь течение времени. С прошлым сложнее. Идти против течения не получится — в лучшем случае застрянешь на месте. Но способ попасть за точку настоящего есть. Ты никогда парусным спортом не занимался? Что такое лавировка, знаешь?

— Нет, не довелось. Ты, что ли, занимался?

— Было дело.

Уточнять, когда это он успел поматросить, Радик не стал. Вытащил из пачки свежую салфетку, разложил на столе, начал ковырять ногтем.

— Смотри, это — направление времени. Идти против течения нельзя. Но так, под углом, можно. Курс называется бейдевинд. А в следующий раз идешь вот так. Понятно?

Я поразглядывал выдавленный на салфетке зигзаг с перечеркивающими его диагональками. Чего ж тут непонятного? За это мы тоже выпили. За хронобраслет, в смысле. Потом — за бейдевинд.

Который был тост, я уже со счета сбился. Телом завладевала приятная теплая легкость. Прекрасно знаю это ощущение — норма моя. Больше пить не стоит, плохо будет, особенно утром. Хоть наш «сабонис» и опорожнился едва на половину, но я свою долю честно употребил. Радик, чертяка, филонил. Вон, первый стакан еле высосал. Ну, коль ты трезвый, тогда развлекай гостя дальше!

Я прищурился и подначил:

— А теперь продемонстрируй, как твой браслетик работает. Хочу снова быть этим… как его… сторонним наблюдателем!

Завадский перестал улыбаться, посмотрел на меня внимательно. Затем вдруг налил себе добрых полстакана и залпом выпил, аж кадык на горле ходуном заходил. Такого я от него не ожидал! Смотрел, рот разинув. А он поставил опорожненную тару, выдохнул. И вместо того, чтобы закусывать, объявил:

— Нельзя. На пьяную голову со временем баловаться опасно. — Подумал и добавил: — Да и на трезвую тоже. Все, что я тебе рассказывал, — не больше чем теория, практикой не подтвержденная.

Такого поворота я не ожидал:

— Так ты… это ты насочинял все?!

— Да. Расскажи лучше о себе. У тебя что случилось? Что-то совсем нехорошее? С семьей? С дочкой?

Меня будто холодной водой из брандспойта окатили. Хуже — будто обухом в темя хрякнули! Мгновенно Радиковы сказки о путешествиях во времени отступили, и сегодняшняя реальность навалилась. Память девяти лет, разделивших нас.

Соленый комок подкатил к горлу. Но я сдержался. Эти слезы я уже выплакал. Сотню раз выплакал.

Радик заметил, как я переменился в лице, вновь разлил водку, пододвинул мне стакан.

— Расскажи, сразу легче станет.

Легче? Да понимает ли он, о чем говорит? Мне — легче?!

Я схватил стакан, опрокинул в рот, высушил одним долгим, большим глотком. Это был лишний стакан, не мой уже. И черт с ним! Хочет послушать?! Изволь!

Выложил я все, как есть. О Ксюше, о злосчастном июле две тысячи первого, о пацане-ментенке, решившем полихачить, о том, как в наших судах красный свет неожиданно меняется на зеленый, а зебра уползает на шесть метров в сторону. О том, как я пытался найти правду… И о том, как эта самая «правда» нашла меня, тоже рассказал.

Потом я еще выпил. Больше не думая, лишним будет стакан или нет.

— Ты меня спрашивал, почему я в школе не работаю? Статья у меня неподходящая, понимаешь ли. С такой к детям и близко не подпустят. Хорошо хоть, дворником взяли! Директор ЖЭКа «облагодетельствовал». Сказал, когда заявление подписывал: «Повезло тебе, что я мужик. Мужик к мужику в таких делах всегда сочувствие проявит. Была бы на моем месте баба, погнала бы тебя взашей». Поинтересовался еще: «И как она, стоило того?» Гад.

Радик слушал меня, все более хмурясь. И когда я замолчал, переспросил:

— Гена, но это же ерунда какая-то? Не мог ты так поступить. Если бы она тебя даже спровоцировать попыталась, ты бы не поддался. Выставил бы ее, и все.

Я разозлился. Он что, не слышал, что я ему рассказывал? Или сомневается, что это подстава была?! Конечно, молодая смазливая кукла сама себя предлагает. Какой мужик устоит? И друг Гена не выдержал, позарился на свеженькое…

Рука моя сама собой сжалась в кулак. Врезать бы от души, чтобы не вякал!

Я испугался такой своей мысли. Это все из-за водки, лишний стакан. Или два? Завадский ведь не виноват, совершенно не виноват. Вот сучке той малолетней я бы врезал, дряни мокрохвостой. Ох, врезал бы! Изуродовал бы, чтобы на всю жизнь запомнила, как другим эту самую жизнь ломать ни за что ни про что. Потом опять на зону, но и хрен с ним!