На лифте Козодоев и Фриц поднялись на последний этаж, через лоджию прошли на лестничную клетку. Несмотря на относительно раннее время, подъезд уже не пустовал. На ступеньках, ведущих на крышу, сидели Шакира и Дималог, двадцатилетний парень, каким-то образом второй год уклоняющийся от призыва в армию. Шакира задумчиво перебирал струны гитары, а Дималог внимательно читал этикетку на бутылке вина.

— Что такие довольные? Где были? — безразличным тоном спросил Шакира.

— На Волгоградской, «акцию» провернули, — сухо, по-деловому, ответил Козодоев.

— Да ну! — хором усомнились парни.

— Фриц, покажи им! — внутренне ликуя от произведенного эффекта, попросил Сергей.

Фриц достал из внутреннего кармана первое попавшееся письмо, прочитал адрес:

— Улица Волгоградская, дом восемь.

— Обалдеть! — восхитился Дималог. — Вот вы их, чмырей, сделали! Шакира, хватит бренчать, давай за успешную «акцию» выпьем.

Вожак компании Козодоева оставил гитару, закурил. Дималог зубами содрал пластмассовую пробку с бутылки, сделал несколько глотков из горлышка и послал «огнетушитель» [«Огнетушитель» — бутылки вина из толстостенного стекла емкостью 0,75 л.] по кругу.

От выпитого без закуски портвейна Сергей слегка захмелел. Казалось бы, что такое бутылка вина на четверых крепких парней? Так себе, семечки, легкий разогрев перед интересным разговором. Но после рискованной «акции» спиртное воспринимается по-другому. Глоток, второй — и вот оно, приятное чувство легкой эйфории, расслабленность, блаженное тепло, мягко растекающееся по всему телу.

— Смотрите, что я на этикетке прочитал, — сказал Дималог. — «Произведено в городе Агдам Азербайджанской ССР». Это что, получается, в Азербайджане в честь вина целый город назвали?

— По фигу! — отмахнулся Шакира. — Пацаны, как «акция» прошла? На местных не напоролись?

Об увлекательном приключении первым коротко рассказал Козодоев. По мере того как в подъезд подтягивались остальные ребята и девчонки, рассказ пришлось повторить еще несколько раз. Опьяневший после второй бутылки Фриц стал описывать запоздавшим приятелям скоротечную «акцию» как небывалый по дерзости подвиг:

— Мы выходим из подъезда и видим: стоят волгоградские, кучкуются, человек двадцать, не меньше. Я говорю: «Серега, не дрейфь! Идем спокойно, как будто мы местные. Пока они чухнутся, мы за угол зайдем и ноги сделаем».

Одними из последних пришли Савченко и незнакомая белокурая девушка. Вася глазами показал Козодоеву: «Твоя!» Сергей улыбнулся девушке, встал с ней рядом и через несколько минут уже обнимал ее.

— Все собрались? — спросил Шакира. — Начнем читку. Сколько вы писем добыли?

Фриц достал из кармана конверты.

— Восемь. Одно толстое, из Новосибирска. Наверное, кто-то всю свою биографию изложил.

— Корень, у тебя дикция хорошая, тебе начинать! — предложил Шакира.

Парни и девушки расселись на ступеньках, Корень встал перед ними, вскрыл первый конверт.

— Письмо из Омска, — начал он. — «Дорогая сестра Нина!..»

Пока Корень нудно зачитывал послание одной старухи другой, Сергей успел прошептать новой подруге пару комплиментов и слегка чмокнуть ее в щеку. Второе письмо было таким же неинтересным, третье больше походило на производственный отчет.

— С БАМа какой-то чувак родителям пишет, — прокомментировал это послание Корень. — Видать, у него от мороза совсем мозги отсохли, если он отцу с матерью только о трудовых успехах рапортует и ничего — о себе.

— Да нет! — подал голос Витек Туманов. — Тут не все так просто. Мне кто-то говорил, что всю корреспонденцию с БАМа проверяют, чтобы рабочие правду о стройке не писали. Из армии же солдатские письма цензор просматривает, вот на БАМе то же самое.

— Давай дальше! — загудела толпа. — К черту этого передовика производства! Там из армии письма нет? В прошлый раз классно было. В начале письма он ей в любви объяснялся, а в конце угрожать стал: «Не дождешься — прибью!»

— У меня во рту пересохло. — Корень протянул письмо соседу: — Читай ты.

Козодоев, уже прилично захмелевший, расслабился после недавно перенесенного стресса, обнял девушку, закурил. Содержимое остальных писем его не интересовало. Новая подружка вскружила ему голову своей податливостью: «Эта Светочка Ушакова — классная чувиха! Полчаса, как познакомились, а она уже сама губы для поцелуев подставляет».

— Это открытка! — вскрыв конверт, объявил Леня Чесноков.

— Что нарисовано? — спросили пацаны.

— Мост разведенный. Ленинград.

Леня показал сидящим перед ним приятелям открытку и прочитал первую строку:

— «Любимый мой Котик, поздравляю тебя с днем рождения!»

Все дружно засмеялись. Начало послания было не смешным, но от предыдущих скучных писем ребята устали, им хотелось посмеяться хоть над чем.

— Котик, мать его! — обхохатывался Шакира. — Котик, если ты будешь себя плохо вести, я тебя с этого моста в реку скину! Что там дальше, Леня?

С первых ступенек наверх, где сидел Козодоев с подругой, передали пустой конверт. Обычно все участники посиделок брали с собой или одно письмо, или один конверт, которые, расходясь по домам, рвали на мелкие кусочки и выбрасывали по дороге. Всю пачку писем целиком не отправляли в урну никогда.

Взяв конверт, подписанный своеобразным женским почерком, Сергей вначале свернул его пополам, сунул в карман, потом, словно что-то вспомнив, достал, всмотрелся в буквы и цифры и обомлел.

— «В этом послании я не буду желать тебе ничего, — продолжил чтение открытки Чесноков. — А вот когда мы встретимся, ты узнаешь, как я по тебе соскучилась. Мой лысый боров уедет в ближайшее время. Любимый мой Котик! Сейчас мы с тобой, как пролеты этого моста, разъединены, но пройдет совсем немного времени, и мы соединимся. Люблю, целую, твоя Р.».

К концу чтения Сергей почувствовал, как каменные ступени под ним растворились и он полетел вниз, в бездонную холодную пропасть. Вся его прошлая жизнь была в одночасье перечеркнута. Все, чего он добился на улице: авторитет среди сверстников, благосклонность девушек, заслуженная слава после дерзких «акций», — все пошло прахом. Был он, Сергей Козодоев, начинающим лидером в своей компании, а стал всеми презираемым изгоем.

— Дай посмотреть, что там за открытка! — попросил Савченко.

Послание пошло по рукам, ненадолго задержалось у Козодоева. За те секунды, что открытка была у Сергея, он с фотографической точностью запомнил ее лицевую сторону и женский почерк, так мило обещавший некоему Котику неземное блаженство. Оставить открытку себе Козодоев не мог. Любое действие, выходящее за рамки устоявшегося порядка уничтожения прочитанных писем, могло вызвать нездоровое подозрение: «Чего это ты так заинтересовался какой-то открыткой? Знакомая, что ли, пишет?»

Конец ознакомительного фрагмента.