Генрих Мамоев

Смерть по-соседски

Если Бога нет, значит, все дозволено?..

Ф. Достоевский

Часть первая

… Что-то оглушительно звенело, тревожно врываясь в безопасную гавань сна. Скатившись с дивана, я потряс головой, словно это могло как-то заглушить громкую трель — звонок продолжал долбить своими молоточками, но их противное дребезжание окончательно привело меня в чувство. Я был дома, и звонили в дверь. Обозлившись на собственный испуг, с трудом шевеля разбитыми губами, я раздраженно спросил, обращаясь, черт его знает, к кому именно я обращался:

— У кого там горит?!

Горело у ментов. В смысле, у милиции. То есть полиции. Точнее, у нее-то как раз ничего не горело. Полицейских вызвали соседи по причине смерти другого нашего соседа.

Я открыл дверь, как был, в трусах. Стоявший ближе полицейский хмуро оглядел меня сверху вниз. Потом поднял все тот же нахмуренный взгляд и, уставившись мне прямо в глаза, проговорил:

— Что у вас с лицом? — И не дожидаясь ответа на свой вопрос, тут же спросил: — Ваша фамилия Антипов?

Я не знал, на какой из вопросов отвечать, но согласно кивнул — никогда не нужно сразу лезть на рожон.

— Валентин Исаакович?

Внезапно захотелось зарядить в эту неподвижную физиономию, но, надеюсь, потомки, если они будут, поймут, что меня остановило. Выждав четверть Станиславского, я ответил вопросом:

— А что случилось-то?

Полицейский, теперь я разглядел его лычки — это был сержант, — слегка придвинулся и чуть изменившимся тоном сказал:

— Вы бы оделись.

Я захлопнул дверь. Ну все, началось! Я знал, что рано или поздно это случится и придется отвечать на всякие вопросы, типа: «Когда вы видели вашего соседа в последний раз? Он что-нибудь говорил вам?», и все в таком духе. А что я скажу? Что в последний раз видел его уже мертвым?! Или что он мертв уже три дня?! А откуда я об этом знаю? Никто, вишь, не знает, а я!.. И все, хана! Я же почти не умею врать! Нет, иногда вру, конечно, но верят мне почему-то не всегда. Скажем 50 на 50. Или 40 на 60?

Увидев себя в зеркале, я внутренне содрогнулся — сегодня было не лучше вчерашнего. Попрыскав водой в опухшее до безобразия лицо, я отчетливо вспомнил события трех прошедших суток и, наверное, впервые с начала всей этой кошмарной истории вдруг почувствовал… спокойствие. Это было какое-то новое, редко присущее мне чувство покоя и равновесия. Я будто вернулся из мира, где мои действия оценивались совершенно иначе, чем здесь, из мира, где каждый шаг грозил гибелью. Даже если он был единственным…

Все началось три дня назад, точнее, это случилось в среду ночью. Я не спал, просто лежал на своем продавленном диване и думал. О чем? Да ни о чем. Или обо всем, как посмотреть. О том, что с работы уволился — начальница, мымра, привязалась: что, говорит, вы все время на работу опаздываете, Валентин Исаакович? Или Антипов, опять вчера за воротник заливали? Дура! Какой нормальный мужик водку за воротник заливает? Закладывает надо говорить, закладывает! Еще я думал о том, что нет денег, и взять их неоткуда. Строго говоря, был человек, который по идее не отказал бы, но к нему я обращаться не стал бы ни за какие коврижки. Умирать буду с голода или там от цинги, все равно не попрошу, и тому есть веские причины. Думал, что в остатке сплошные минусы: денег нет, с работы уволили, за квартиру заплатить нечем, и вдобавок меня кинула Кэт. Катька меня кинула!

Ну, это как раз, не самое страшное. С Катей или с Кэт, как она любила себя называть при знакомстве, я стал смертельно уставать в последнее время. Ее постоянные капризы по самым невообразимым причинам могли расшевелить даже зверски уставшего верблюда! А разговоры о киноактерах, прическах, одеждах, макияже и прочие издевательства над моими нервами могли продолжаться бесконечно. До тех пор пока она, возбудившись от таких разговоров, не набрасывалась на меня. А дальше все было как обычно — как в первый раз, как в двадцатый. Я подозревал, что она и слушать не захочет о других возможностях заниматься любовью, кроме как страстного целования и быстрого трах-трах, но однажды все же решился. Она внимательно выслушала меня, потом завела разговор о Мэле Гибсоне и через полчаса вновь, как всегда, скакала на мне, издавая при этом одни и те же звуки. Я запомнил их очередность и как-то шутки ради подыграл ей, издавая те же звуки, но чуть-чуть раньше нее.

И ничего! Она ничего не поняла! Кончив как обычно со свистящим — «Есть!», Кэт упала на бок, а я пошел за водой. Она всегда пила воду после секса. Ее запоздалое: «Воды!» догнало меня уже на кухне. На той самой кухне, где моя девушка бывала лишь когда я звал ее откушать чем бог послал. Все остальное время эта часть квартиры была в полном моем распоряжении.

Да, мы часто ссорились. Обзывали друг друга разными словами, но вновь начинался безумно интересный разговор о Питте или Брэде, и я ловил себя на мысли, что день сурка когда-нибудь закончится, я смогу жить дальше, совершенно не интересуясь в который раз женился Брюс Уиллис и кого там родила Мадонна. Наконец этот день настал. Это была среда, четырнадцатое сентября. Она позвонила с моего мобильного и сообщила, что айфон и мотоцикл оставляет себе, поскольку прожила со мной три месяца и считает это минимальным возмещением причиненного ей ущерба. Мне же остается моя собственная, доставшаяся от отца-эмигранта машина, и я еще должен быть ей благодарен за доброту.

Я подумал тогда, что больше брать у меня, в общем-то, и нечего — разбитый «жигуленок» пятый год ржавел во дворе, в котором заезжие бомжи давно свили любовное гнездышко. Еще я подумал, что она стерва. Без злобы, просто констатировал факт. Попросила утром телефон и мотоцикл, сказала, что ей нужно, а потом позвонила и сообщила, что я лох. Сначала я даже не знал, что ей ответить, но потом в двух-трех словах лаконично высказал все, что думаю. Правда, уже после того как она отключилась. Я долго и обстоятельно перечислял самому себе, какой я идиот и болван, но это занятие быстро надоело, и я лег на диван. Мне хотелось дать ей время одуматься и самой пригнать назад мою спортивную «Хонду» и вернуть смартфон, без которого я был как без рук и даже определил для себя время: до девяти часов вечера.

Девять прошло, потом где-то сказали: «Московское время 22 часа», и я понял, что обманут. В самых лучших своих чувствах обманут и кинут. В одиннадцать я решил действовать.

Есть у меня знакомый в автоинспекции, не друг, но неплохой по-своему парень. Пару раз оштрафовав меня за превышение, он дал мне визитку и странным голосом произнес:

— Это наш клуб. Мотоциклистов. Если хочешь, приходи — там никто не штрафует.

Только потом я догадался, что странность в голосе была вызвана смущением, а смутился он, потому что со второго раза все же узнал меня и, преодолевая внезапную робость, спросил:

— Вы же тот самый… Антипов?

Это сладкое, с едва заметной горчинкой «тот самый», и заставило меня взглянуть на него по-другому. Оказывается, чемпионы 90-х по мотокроссу еще не забыты, народ помнит и знает своих героев. Не помню, что тогда ответил, но в мотоклуб на Дмитровском шоссе я приезжал пару раз. Все красиво, но мне не понравилось. Что-то очень напоминающее «Дикий Запад», так я охарактеризовал этот клуб маменькиных сыночков, приезжающих на дорогущих «Бентли» и «Астон Мартинах» с джипом сопровождения и установленном на нем таком же безумно дорогом «Кавасаки». На худой конец можно было и на последнем «БМВ» прокатиться, с сумасшедшей подвеской, не боящейся никаких препятствий (кроме московских колодцев, разумеется). На мою «Хонду» юнцы смотрели как на раритет далекого прошлого, а ведь я за нее почти все премиальные истратил еще три года назад! Целых семь тысяч зелененьких!

Короче говоря, в клуб я ходить перестал, но с Мишей, так звали инспектора, который, к слову, тоже оказался не лыком шит и его «Ямаха» выглядела не самым допотопным динозавром, отношения поддерживал. Он и сам участвовал в гонках по улицам Москвы и приглашал меня, когда ставки были от 50 000 долларов и выше. Ему-то я и собирался позвонить и проконсультироваться, что делать в такой ситуации.

Но среда, четырнадцатое сентября, не знаю, есть ли такой фильм, был не мой день. Миши не оказалось ни на работе, ни дома, даже мобильный его отвечал женским голосом, сообщая об отсутствии и недоступности. Я повторил попытки через десять минут, потом через пять, но результат был тот же. Ругнувшись, я в раздражении бросил трубку. Немного постоял над телефоном, вспомнил об одном человеке, который мог дать дельный совет, но не любил, когда ему звонят по пустякам. Дернулся искать сотовый, но мобильник был у Кэт! С мотоциклом! Который был практически единственным средством для поддержки штанов! Ну, Катя, едрена вошь!

Я чуть не взвыл! Помню, что отшвырнул от себя идиотского плюшевого мишку, которого любила тискать моя подружка, называя его разными именами. Ну, там, я кричу ей с кухни, мол, кушать подано, а она своему волосатому: «Ну что, Жанчик, пойдем кушать?»

Жанчик! Надо думать, что в тот момент она представляла, что несет на руках Жан-Клода Ван Дамма. Хорошо, не Куценко или, не дай боже, Поренченкова, хотя по мне никакой разницы.