ДЕРЕВЬЯ

Новогодняя елка —

прообраз вселенной.

...

Перед нами возникает стройная молодая ЖЕНЩИНА в несколько фантастическом зеленом одеянии. Действие происходит, может быть, не в таком уж далеком будущем.

Светлее стало в мире. Люди стали
под Новый год, как елки, наряжаться.
На лбу развесят радости свои
и ходят — развеселые деревья.
Идут, звенят стеклянными шарами,
издалека лучатся мишурой
Встречаясь, поражаются друг другу:
«Как ты сверкаешь! — новая любовь?»
«С надеждой поздравляю, не разбей
нечаянно — надежды очень хрупки».
«Что ж ты навесил на себя, чудак,
чужие достиженья и восторги?..»
«А это — грусть о прошлом, о прекрасном —
блестит слезой, но выше подними…»
И все стоят, окружены детьми,
и светятся…


          Рождественская ночь.
На улице спешит куда-то снег,
спешат глаза роскошно распахнуться,
торопятся знакомства завязаться.
События, постойте за дверьми!
Сейчас для вас нарядной елкой стану,
есть руки, пальцы, пуговицы, крючки,
на всякий случай — волосы и уши,
и даже ноздри — в нос тебе кольцо! —
и можно между ягодиц зажать
какую-нибудь ленту, погремушку
в подарок новорожденному году.

...

(Ставит перед собой цветную корзинку, опускает туда руку, перебирает.)

Надежда, радость, сожаленье, грусть…
Но есть и необычное, иное…
Незримое меня украсит пусть!

...

(Достает из корзинки б а с т а н.)

Магический б а с т а н — вот украшенье!
Пусть на макушке будет — в волосах.

...

(Прикалывает б а с т а н к волосам.)

Когда наступит полночь, мой б а с т а н
раскроется и станет б а с т а р а к о м.
Со мной случится все! — под этим знаком.

...

(Вынимает из корзинки м е ф у н и ю.)

М е ф у н и я — зеленая с крючками
приснилось мне… Проснулась, на подушке —
зеленая… С тех пор ее храню.

...

(Цепляет м е ф у н и ю за пуговицу.)

От дураков и от недобрых глаз,
от политических переворотов
обережет рогатый черный б у с и к.

...

(Вынимает из корзины б у с и к.)

Я этот б у с и к на ухо повешу.

...

(Вешает б у с и к на ухо.)

На Кубе сумасшедший журналист
в седых усах, с косматой сивой гривой,
мне эту к а м е р а д у подарил.

...

(Берет к а м е р а д у, вешает ее на другое ухо.)

Она всегда стреляет синим, если
твой собеседник искренен и добр.
И этот отблеск падает в бокалы —
и сразу в них шампанское кипит.

...

(Из корзины вынимает л а п и д, показывает его публике.)

Из космоса упал ко мне л а п и д
багряный — он почувствовать дает,
что чувствует на свете все живое:
страх, радость, боль — но интенсивней вдвое.

...

(Украшает себя л а п и д о м.)

Люблю с в и р е и золотые нити.

...

(Украшает себя с в и р е е й.)

А вот м а с т а м а г о н и я, взгляните.

...

(Набрасывает на себя м а с т а м а г о н и ю.)

Лети сюда, блуждающий огонь.
Сейчас он сядет на мою ладонь,
живой и полосатый, будто зебра.

...

(Протягивает ладонь, на которую спускается ф и о л а н н ы й э б р а.)

Все! — даже то, чего на свете нет,
ты мне покажешь, ф и о л а н н ы й э б р а.


Я — дерево на брегу Земли.
Я — дерево и простираю ветви
к вселенскому — в неведомое — древу,
к горящим солнцам и шарам планет.

КОЗЛОБОРОДЫЙ КОНТРАБАС

...

Перед нами возникает худосочный СУБЪЕКТ: жидкие усики, козлиная бородка. Несколько истеричен.

Когда я так вытягиваю шею —
козлиный профиль мой похож на гриф
гитары, только менее красив.
Невзгоды в шее вырыли траншею,
вот и похож я на картину ту…
Как ухвачу себя рукой за шею
и проведу смычком по животу!..
Да если бы не дека и не лак,
я был бы точно — репинский бурлак.
Жена меня убьет. Так мне и надо.
Общественность жует меня, жует.
Начальство топчет башмаками гада.
Терплю и пью — червяк во мне живет.
Нет! хочется подняться и сказать:
«Не рвите струны — нервы не трепите!»
Гипнотизер мне: «Спите, спите, спите» —
И сонно закрываются глаза.

...

(Закрывает глаза, начинает двигаться на сцене, как в замедленном кинофильме.)

И снится мне: кругом шумит толпа
прекрасных инструментов. Без ошибки
определяю: там — альты, здесь — скрипки,
вот пробуют фаготы, чу! Труба.
Настраиваются мои соседи
на что-то грандиозное. Я сам,
прислушиваясь к дольним голосам
и согреваясь в солнце на рассвете,
какой-то подколенною струной
дрожу. Меж тем свой ровный голос строю
в строю других, как важный контрабас —
и если я подонком был порою,
то отрешен и выверен сейчас.
Как метроном — похож на человека,
но выше и прекрасней во сто крат —
я золотой и пламенный — и небо
открыто мне, где ангелы парят!
Вот херувимы к скрипкам полетели
и сходит серафим к виолончели.
Вознес трубу архангел Рафаил
и как подсолнух солнцу протрубил.

...

(Говорит со страстью.)

Я слышу: чья-то тень меня покрыла,
на гриф легла огромная ладонь.
Как напряглись мои витые жилы! —
и я исторг исчерни — золотой
крик ярости! Я понял: мой соперник
могуч, как Прометей или Коперник,
что у престола он один из первых.
И стали мы бороться: я и он…
И был я вознесен. И т а м, заплакав,
признал: «ты победил меня, Иаков» —
средь ликов и зверей, очей и знаков —
и гласов, и хвалы со всех сторон!

...

(Играет беззвучно, водя рукой поперек живота, как смычком. Пальцы другой руки пробегают от затылка к шее и обратно. Козлобородый контрабас.)

Не правда ли, я здорово звучу?
Не слышите?.. Хотя бы смутно, краем…
Навстречу к вам сходящему лучу
откройте слух… Себе не доверяем.
В глухой вселенной каждый одинок.
Звучит звезда. И рыба. И цветок.

...

(Как бы прислушивается к затихающей музыке.)

Недавно — случай. Еду я в вагоне
метро. Напротив — женщина. Глаза
Вкось — с желтизной. В зрачках играют БОНИ —
М, дальше в перспективе — два ряда.
Послушай, мы летим сквозь фугу Баха.
Здесь — вздохи лошадей и очи сов,
а там, в тоннеле чистых голосов
ликует хор…
Конечно, дернул бес —
придвинулся к ней: «Слышите аллегро?»
В ее зрачки влетел я — и исчез.
Гражданка отшатнулась, как от негра.
«Нет, говорю, не надо ставить щит,
вы слышали, как яблоко пищит?»


Вы слышите, возможно слышать все:
«Лета и лица. Мысли. Каждый случай,
который в прошлом может быть спасен
и в будущем из рук судьбы получен» [Борис Пастернак (Прим. автора).].