— Кто ж они такие?.. — в голосе Оддо прозвучала неприкрытая опаска.

— Обычные люди, как и мы с тобой. Разве что лишённые досужего взгляда на жизнь.

— Лишённые досужего взгляда на жизнь?

— Они не ценят уют и нагую женщину в своей спальне, готовую приласкать их. Не ценят тёплое прибежище, вкусную еду и сладкий сон. Они знают, что никто не помешает им. Жителей Дервара устраивает беззаконие.

— И причём тут Лускас?

— Говорят, что когда-то он любил подолгу прогуливаться перед сном. И всех, кого он встречал на прогулке, находили мёртвыми, истерзанными и обезображенными почти до неузнаваемости.

Вспомнив пристальный взгляд охранника, Оддо поёжился, но не подал виду, что ему сделалось не по себе.

— По ночам он охраняет «Закрытый кошелёк». Когда бы он умудрялся мародёрствовать? Получается, он отошёл от дел.

— Да, если верить слухам. Вероятно, тогда же, когда Бернадетта наняла его охранять трактир.

— У неё, значит, вышло помешать ему?

— То Бернадетта, — Габинс причмокнул губами с некоторой завистью. — Её влияние поразительно сумасбродно.

— Действительно, сумасбродно. Хотя я бы назвал её влиятельность идиотской промашкой болванов, что верят в неё. Почему бы тем, кто так печётся о своих секретах, не прикончить Бернадетту? Лускас, может, и неприятен на вид, но способен ли он одолеть всех, чьи тайны хранит трактирщица? Мне так не кажется. Почему же тогда они обнажили клинки в её поддержку?

Мелочная обстановка Дервара начинала сказываться на Оддо. Ему то страшно не нравилось, и всё же он ничего не мог с собой поделать. Расчётливый разум в таком месте как Дервар являлся скорее достойной гордости привилегией, чем постыдным недостатком.

— Это мне также неизвестно.

— Ну ещё бы. Откуда пьянчужке знать о таких вещах?

Оскорбился Габинс или нет, показал он лишь скупую усмешку.

— Действительно. И можешь не говорить мне, по какому вопросу ты идёшь к Дэйдэту. Мне об этом знать незачем. Но опасаться ты должен, если только это не твоё собственное намерение. А я так разумею, это просьба дражайшей Бернадетты. Если можно назвать просьбой хоть что-то, что срывается с её языка. Пойдём, если ты ещё не передумал.

Особняк Дэйдэта располагался недалеко, несмотря на это, Оддо вряд ли наткнулся бы на него, если бы не Габинс. Тот указал дымящейся трубкой на старинный трёхэтажный дом, возвышающийся на восьмифутовом фундаменте. Крышу покрывала поколотая черепица цвета влажного мха. Глубоко посаженные окошки предоставляли хозяину возможность наблюдать за городом и скрывали его от любопытных глаз. По стенам расползались густые плети винограда с красно-бурыми листьями. Ступени из тёмного металла подходили к самому порогу двери, украшенной железными виноградными гроздями.

— Ну и домик, — Оддо оглядел особняк с безмолвным восхищением. — Значит, здесь и живёт Дэйдэт. Что ж, Габинс. В этот раз мне придётся тебя поблагодарить.

— Не за что, Оддо, — отмахнулся пьянчужка. — Я к твоим услугам, если то потребуется.

С этими словами он удалился, напевая. И ещё долгое время после его ухода в воздухе чувствовался едкий запах табака.

Оддо стоял перед лестницей в раздумьях, Ясности так и не последовало. Она проявлялась нежданно. Оддо представил, что перед ним зияющий чернотой вход в Ключную башню. «Щёлк-щёлк, старина», — слышится из дыры голосок Блейгота. Кем он был? Мастером-ключником, о котором рассказывала Арда? Или простым безумцем? Эйлавер вонзила Блейготу в глотку ключ из белой стали, теперь уже не узнать наверняка.

Оддо постучался в литую дверь. По особняку разнёсся гул железа, а потом тишина. Но вот шаги. Хозяйская неторопливая поступь, слегка недовольная, что её беспокоят. Такой поступью идут снимать с огня рассвистевшийся чайник.

Дверь с лязгом отворилась. Заспанный Дэйдэт предстал перед Оддо в домашнем халате, достающем ему до лодыжек.

— Ты что здесь? — спросил он, удивившись. — Или не спелся с трактирщицей?

— Это от неё, — сказал Оддо и сунул Дэйдэту свёрток.

— Заходи уж, — тот жестом пригласил внутрь. — Я не собираюсь вскрывать это на пороге. Вдобавок тут ни зги не видно.

Оддо так глубоко задумался, что не заметил, как его поглотил закатный сумрак. До того, как окончательно стемнеет, оставалось не больше часа.

— У меня не так много времени, я должен успеть обратно до темноты.

— Я не уверен, что это понадобится.

Дэйдэт повторно поманил Оддо рукой.

— Не думаю, что это обязательно. Близится ночь.

— Бернадетта послала ко мне именно тебя.

— И что с того?

— Ты выродок. Отпускать тебя одного ко мне очень неразумно. Я бы даже сказал, это идиотизм. Если же Бернадетта попросила тебя наведаться ко мне, у неё имелись на то серьёзные причины. Посему ты, Оддо, как-то связан с этим посланием. Ещё не знаю, как именно, но это, безусловно, так. Не бойся, я никоим образом не причиню тебе вреда. Помнишь, я говорил тебе о значимости выродков?

Оддо подозрительно глянул на Дэйдэта. Как ни удивительно, ему показалось, что тот говорит правду.

— Ненадолго.

— Конечно-конечно, дорогой Оддо. Ненадолго.

Дэйдэт распахнул дверь настолько, насколько не требовалось, чтобы в неё войти. В прихожей на тёмных стенах уютно мерцали лампы. Оддо почему-то почувствовал себя закупоренным в пузатой бочке, правда вот, ощущал он себя в ней как нельзя более комфортно. При виде резных столиков, усыпанных короткой чёрной шерстью, и крючков для одежды ему сделалось так спокойно, как не было уже давно.

Он проследовал в уютно-сумрачную гостиную вслед за Дэйдэтом. Раздалось хрипящее мурлыканье. На большом кресле со снисходительным видом восседал роскошный полноватый кот. Его чёрно-коричневатая шёрстка обильно осыпалась, когда он спрыгнул на ковёр и приблизился к хозяину, ненавязчиво обращая на себя внимание. Дэйдэт наклонился и потрепал кота за ухом.

— Присаживайся, — он стал разворачивать свёрток. Оддо уселся в кресле и поглядел на него. Дэйдэт держал в руке кусочек ткани и записку. Непохоже, что он удивился, но и радости, по-видимому, не испытывал. — Вот оно что. Не знакомые ли цвета? Коричневый и зелёный. Ты же не запамятовал, как выглядела Инка?

— Вроде как, багрово-чёрные волосы и…

— Двуцветные брючки. Да, и её дружки носят такие же.

— Мне-то что с того? Ну носят и носят.

— Тебе не стало любопытно, почему они хотели забрать тебя с собой?

— Опять из-за этой треклятой ценности выродков?

— В некотором смысле, — Дэйдэт взял со стола кувшин и небольшую кружечку и поставил их на столик возле кресла, где сидел Оддо. — Прошу прощения, я пойду чего-нибудь накину. Не пристало встречать гостей в халате, да и холодновато здесь. Камин потух, а возиться с ним мне не хочется.

Когда Дэйдэт вышел из гостиной, Оддо взял в руки кувшин и заглянул в него. Внутри плескалось густое вино. Запах был отменный и пьянящий, но он не решился отпить, потому как начал скептично относиться к подобному радушию.

— Его обычно пьют, а не разглядывают, — сказал Дэйдэт, вернувшись в гостиную. Теперь на нём красовался шёлковый жилет вместо халата. Оддо про себя усмехнулся: «Сказал, что накинет чего-нибудь, но сейчас на нём ещё меньше одежды». — Это вино из моего собственного виноградника.

— Мне как-то не хочется.

— Тем лучше. Отпей ты хоть глоточек, потом бы нос воротил от кислятины, которую наливают в «Закрытом кошельке». По виду, ты не распечатывал свёрток. Неужто не любопытно? Ну да ничего, — Дэйдэт налил себе вина и отхлебнул. — В записке сказано: «Сырость завелась среди винограда». Тебе это о чём-то говорит?

Оддо покачал головой. Дэйдэт загадочно хмыкнул:

— А вот мне это говорит о многом. Инка зашла излишне далеко. С этим нужно что-то делать. И ты мне поможешь.

— Я?

— Именно что ты, дорогой Оддо. Возможно, ты единственный, кто способен разрешить эту неурядицу.

— Неурядицу с Инкой?

— Нет, Оддо. Неурядицу с моей тёткой.

Дэйдэт мрачно устроился в кресле. К нему на колени тут же прыгнул кот и вцепился когтями ему в ногу, чтобы не упасть.

— Милостивые боги! — Дэйдэт скорчился, но всё равно погладил кота с болезненной нежностью. — Моя тётушка Дэйда. Инка повинуется её приказам. И ещё целая навозная куча таких же головорезов, как и она. У нас с тётей непростые отношения. Она не из тех родственников, кто чтит семейные узы.

— Значит, Инка хотела отвести меня к твоей тётке?

— Полагаю, что да. Навряд ли, конечно, Дэйда об этом знала. Полагаю, Инка хотела не услужить Дэйде, а насолить мне.

— То есть ей не нужен выродок?

— Ей — вряд ли, а вот её хозяйка догадывается о твоей ценности.

— Жаль только, я не догадываюсь. Объясни ты, в конце концов, толком, что вам всем до меня? Я выродок, простой уродец. Ничего больше.

— Намного больше того, дорогой Оддо. Ты настолько же ценен, насколько недальновиден, — тон Дэйдэта сделался зловещим. — Старики пугают детей рассказами про тусклые выродочьи глаза. Вечно пялящиеся, вечно следящие. Говорят, выродки убивают детей и любуются их обезображенными ужасом лицами. От этого белки выродочьих глаз темнеют, окрашиваясь в цвет гниющей плоти. Их зрачки кромешнее непроглядной темноты, скованные кровавыми колечками, как кандалами.