— Не вижу в этом никакой ценности, — Оддо нервно усмехнулся. — Детей можно пугать выродками и без их участия.

— Ко всему прочему, ты говоришь. В основном полную несуразицу, правда, но это не умаляет твоего умения.

Дэйдэт в заключение почесал коту подбородок и снял его с колен. Питомец вывернулся, упал на ковёр и уставился на хозяина. От этого пронзительного взгляда, хоть и не ему предназначавшегося, Оддо сделалось не по себе. Но Дэйдэт не обратил на то никакого внимания и прошёл к столику с кувшином, очевидно, уже попривыкнув к подобному изъявлению недовольства своего шерстяного приятеля. Он вылил оставшуюся порцию выпивки в кружку и вновь устроился в кресле. И, несмотря на явно уязвлённую гордость, кот вновь запрыгнул к нему на колени.

— У набожных людей есть очень забавное свойство, — продолжил Дэйдэт. — При всей своей всепоглощающей вере в богов, их справедливость и мудрость, они до смерти боятся её зримого проявления. То есть они могут молиться об исцелении или об ином благе, но получи они то, о чём молятся — их возьмёт страх и недоумение, которые уже не в силах будут развеять их боги, ибо они и являются тому причиной. Люди молятся не для того, чтобы услышать ответ, а чтобы переиначить тишину так, как им угодно. Нет вернее способа управлять набожником, чем позволить ему узреть божественное могущество.

— И причём здесь я?

— Моя тётушка работает на человека по имени Венвесатте, она его приближённейшая помощница. Венвесатте безумец, хотя то, во что он верит, куда безумнее, чем он. Дэйда всеми силами старается угодить ему, но за её преданностью кроется нечто иное. Послание Бернадетты подтвердило мои подозрения.

— Инка подчиняется Дэйде, Дэйда работает на Венвесатте. Я слышал, что в Дерваре нет властителей, видать, мне соврали.

— В Дерваре нет властителей, но влияние нельзя искоренить, просто уничтожив титул. Хоть бы эти толстосумы и дальше строили козни и отправляли подложные письма, дело далеко не в этом. Кошелёк безумца неопасен до той поры, пока его обладатель не верит в собственное сумасшествие. Венвесатте был торговцем рыбой. Каждый месяц он наведывался в Таргерт ради очередной сделки. Не знаю, что именно натолкнуло его на безумство, но однажды его повозка вернулась в Дервар с пустыми бочками. Он перестал вести дела, уединился в своём доме, а спустя какое-то время я узнал, что он уверовал в божественный промысел.

Оддо снисходительно вздохнул.

— Дэйдэт, похоже, ты забыл, что большинство людей во что-нибудь да верят. Люди склонны молиться время от времени.

— Да, но не сырости.

Оддо непонимающе свёл брови.

— Вроде бы, сырость это болезнь.

Впервые он услышал о ней от Ойайи. После того, как вайчеры с его помощью осуществили ритуал Ясности на болотах в Двуозёрье, Оддо незамедлительно покинул Таргерт. Ему не представилось возможности удостовериться в том, как именно проявляется эта хворь. В близлежащих селениях она ещё не так расплодилась. Ему довелось разузнать о ней поподробнее разве что из придорожных слухов. И то скудных и незначительных.

— Болезнь, — Дэйдэт почесал кота. — В этом-то и штука.

— Какой-то идиотизм. Зачем молиться болезни?

Дэйдэт прокашлялся.

— Сырость, вообще говоря, сложно назвать болезнью. Это тебе не чих, и не чесотка какая-то. Сырость поглощает рассудок.

— Я, по правде, не особо наслышан.

— Вот оно, что. Тогда твоё недоумение весьма понятно. Эта хворь сводит человека с ума. Если сыростный не кончает с жизнью сразу, то начинает разлагаться, пока не умирает. Тут уж зависит от сыростного.

— И они не пытаются исцелиться?

— Нет, — кот тревожно мурлыкнул и подлез головой под ладонь хозяина. — То-то и оно. Не пытаются.

— Убиваться-то зачем? Должно же найтись какое-никакое лекарство.

— Единственное известное мне лекарство от болезни рассудка — выпивка, — Дэйдэт неприятно усмехнулся. — Нет, недуг совсем иного рода. Они словно в один момент разочаровываются во всём, что им драгоценно, а значит, и в лекарстве перестают нуждаться.

— И причём здесь я?

— Забавно, — Дэйдэт хлебнул вина, подержал его во рту какое-то время и только потом проглотил. — Выродки сырости не подвержены. Поэтому ты столь ценен. Венвесатте убеждён, что сырость несёт людям благо. А для вас, выродков, это благо недоступно. Получается, вы нечисты. Помнишь, что я говорил про набожников? Домыслы Венвесатте способны ой как навредить Дервару. Не то чтобы меня сильно волновала его судьба, но я живу здесь. Больше мне некуда податься, а посему не хотелось бы, чтобы это местечко скопытилось. Оно и без того на грани. Я оберегаю не Дервар, а себя в нём. Разница, по-моему, ясна. А ежели и ты здесь, то впору бы и тебе призадуматься о собственной безопасности.

Последние слова Дэйдэта заставили Оддо вскочить с кресла и подбежать к окну. Дервар окутал мрак. Предостережения Бернадетты, пугающий рассказ Габинса вспыхнули в памяти. «Недоумок!»

— Что такое? — Дэйдэт не повернул головы.

— Темнота, — Оддо обречённо вздохнул. — Бернадетта предупреждала меня, чтобы я успел вернуться до темноты.

— Ночное Ворьё поразительно настойчиво в нашем ремесле, но у тебя нет поводов для беспокойств. Тебе не надо возвращаться, — Дэйдэт снял кота с колен. — Не переживай, Оддо. Ночка темна, как и должна. Нам ещё есть о чём поболтать.

Он принёс очередной щедро наполненный кувшин. Сперва вино заструилось в стакан Оддо. Тот всё ещё стоял у окна, вглядываясь в ночную черноту.

— Выпей, — Дэйдэт протянул гостю его порцию. — Вино и впрямь недурно. Что глядеть на темень? Светлей она от этого не станет.

Оддо, горестно вздохнув, уселся в кресло и пригубил напиток.

— Неплохое. Почему мне не нужно обратно в «Закрытый кошелёк»?

— Если Бернадетта отправила тебя ко мне, не думаю, что она нуждается в твоей помощи. Да и потом, не про тебя эта грязная работёнка.

— А какая тогда про меня? У Бернадетты я мыл тарелки. Ты же толкуешь о делах божественных. Неравнозначно как-то.

— Что ж, по-твоему, кухарки не молятся?

— Может, и молятся. Мне о том неизвестно. Я имею в виду, что я могу сделать? Я простой выродок и далёк от вельможных сумасбродств. Тем более от божественных.

— Но не от людских, — Дэйдэт хитро улыбался, прихлёбывая вино. — В этом и заключается прелесть Дервара. Здесь нет знати. Есть только люди, обладающие влиянием или нет.

— Я-то уж им и вовсе не обладаю.

— Как и Венвесатте.

— То есть как? Я думал, Венвесатте значительная персона.

— Он и впрямь очень значительная персона. Да вот только об этом мало кто знает, кроме меня и моей тётушки. Я содрогаюсь от мысли о том, что на уме у этого человека. А ведь я, без сомнений, догадываюсь лишь о малой толике его планов. Дэйда же с ним в тесных отношениях. И если она до сих пор остаётся подле него, это значит только одно — её цель оправдывает его средства. Мне нужно знать, в чём они состоят. Дэйда слишком скрытна и осторожна, но Венвесатте… Он может увидеть в появлении говорящего выродка божественную задумку. Посему ты идеально подходишь для этого дельца, но есть небольшая оговорка. Я не знаю, что он предпримет, когда увидит тебя.

Оддо задумчиво насупился. Ему сделалось страшно при мысли о смерти, но чувство вины, непрерывно разъедавшее его изнутри, почему-то утихло. «Что бы со мной ни случилось, я этого заслуживаю. Умру — пусть, ладно. Останусь жить — значит, расплата придёт позднее. Я всё равно должен был умереть там, на болотах. Я должен был умереть. Не Вайтеш. Что бы со мной ни случилось, я это заслужил».

— Я согласен.

Дэйдэт удивлённо прищурился, оторвав заботливый взгляд от кота.