Скелеты и не думали останавливаться — топча лакированными туфлями тело, похожее на окровавленный мешок, они двинулись дальше. Чудом избежавшая участи Дейлинки, Барбара смотрела, как долговязые фигуры пересекают порог и как за их спинами развеваются раздвоенные, словно хвосты ласточек, фалды. По инерции скелеты преодолели ещё два или три метра… и попросту рассыпались. Колдовство, скреплявшее сухие кости, испарилось, и гроб с глухим стуком рухнул на пол. Там, где стояли демоны, взявшие облик Барона Субботы, теперь лежали кости вперемешку с одеждой. Шарманщик (Барбара мысленно закрепила за ним это прозвище) был силён, но не настолько, чтобы его слуги спокойно разгуливали по древнему собору, напичканному святынями.
Вокруг здания продолжала колыхаться чёрная завеса. Барбара понимала, что здесь только что произошло убийство и что в момент, когда скелеты снесли дверь, в соборе, скорее всего, сработала сигнализация. Но всё же она предпочитала иметь дело с полицией, а не с Шарманщиком.
Гроб буквально размазал Дейлинку по дверям, смял грудную клетку и раздавил череп. На треснувших досках Барбара увидела клочья рыжих волос, осколки костей и даже зубы. Девушка не хотела приближаться к останкам напарницы и проскользнула в собор боком, прижимаясь спиной к дверному косяку.
Под гулкими сводами царила темнота и тишина, в воздухе витал запах благовоний, намертво въевшийся в дерево и штукатурку. «Здесь безопасно», — сказала себе Барбара, оглядевшись. А после покосилась на гроб. Бронзовые детали, уголки и ручки тускло поблёскивали; на узкой части, там, где обычно находились ноги покойника, виднелись пятна крови. При этом ящик ничуть не пострадал от удара, как будто его отлили из железа, а не сколотили из досок.
«Полиция поймёт, что я не могла этого сделать, — подумала Барбара. — Я жертва, а не преступник…»
В этот момент гроб пересекла тонкая горизонтальная линия — крышка слегка приоткрылась. Барбара приложила ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик. Ей показалось, что под высокими сводами кто-то злобно рассмеялся, хотя, скорее всего, это просто разыгралось воображение. Крышка могла отвориться сама по себе, от удара о пол. Барбара попыталась убедить себя, что внутри лакированного ящика пусто, но инстинкты били тревогу. В глубине души она знала, что сейчас из гроба поднимется Шарманщик и что лицо его будет таким же, как у существ, недавно танцевавших под «Астрономию», — костяным, высохшим, с неживой ухмылкой.
Чёрная линия делалась всё шире. Не дожидаясь, пока из-под крышки покажется бледная рука Шарманщика, Барбара начала отступать в глубину собора. Она приблизительно помнила, где располагалась дверь, ведущая на колокольню, и надеялась только, что на ночь её не запирали. Последней надеждой отпугнуть столь сильного демона оставался Зикмунд. Барбара услышала голос матери так, словно та стояла рядом: «Его звон разорвёт на части любого демона. Ну или хотя бы прогонит».
В обычную ночь здесь наверняка было светлее, но сейчас уличные фонари не горели, и над площадью колыхалась завеса из сжиженной тьмы. Многочисленные витражи мерцали во мраке, но толстое цветное стекло задерживало свет прожекторов, нацеленных на фасад и башни. Девушка достала телефон и включила фонарик. Луч, упавший на пол, почему-то потерял в яркости, да ещё и окрасился розовым. Барбара пару секунд смотрела на тусклое пятно цвета марганцовки, а потом сообразила, в чём дело, сорвала с телефона чехол, отбросила его в сторону и протёрла линзы от засохшей крови. Фонарик вернул себе прежнюю яркость, выхватив из темноты серые колонны и деревянные скамейки.
За спиной что-то шуршало, скрипело и похрюкивало. Потом раздался звук, с каким закрывается крышка рояля… или же гроба, из которого только что выбрался демон.
— In drei Teufels Namen! [Тысяча чертей (нем.). Устаревшее ругательство.] Зачем же так швырять?!
Голос был ворчливый и скрежещущий одновременно. Услышав его, Барбара сорвалась с места. Она бежала туда, где находилась дверь, ведущая на колокольню… вовсе не уверенная, что правильно запомнила её расположение. Луч прыгал, выхватывая из мрака деревянные лики святых, фрески, латунные подсвечники. Проход между рядами скамеек привёл Барбару к исповедальне, похожей на большой шкаф, украшенный резьбой.
— Ты согрешила, — по-змеиному зашипело из-за деревянной решётки. — Убить собственную мать — великий грех. Зайди и покайся.
Барбара застыла на месте, а голос продолжал нашёптывать:
— Ведьма, грешница, убийца… Гореть тебе в аду… Черти заждались, да, заждались…
«Там никого нет. Мне это кажется», — сказала себе Барбара и двинулась вдоль нефа. За её спиной скрипнула дверца, и девушка отчётливо представила, как исповедальню покидает карлик, напяливший облачение католического священника.
В тишине раздавалось недовольное бормотание, раздражённое повизгивание, фырканье. Звуки, не звериные и не человеческие, нагоняли жуть, заставляли кровь стыть в жилах. И всё же Барбаре показалось, что Шарманщик бормотал не для того, чтобы её напугать. Ему здесь не нравилось.
Луч скользил по гладким каменным стенам, время от времени натыкаясь на скульптурные распятия, лакированные изваяния ангелов и богато украшенные витрины, где под стеклом лежали реликвии и святые мощи. Барбара начала сомневаться, что нужная ей дверь действительно находится с этой стороны нефа, когда фонарик осветил неприметную каменную арку и потемневшую от времени дверь в её глубине. Девушка бросилась к ней и потянула за железное кольцо. Не заперто! Переступив порог, она увидела винтовую лестницу. Два раза Барбара поднималась по ней в сопровождении матери, гида и десятка-другого туристов, желающих взглянуть на главную святыню Чехии. Теперь же компанию ей составляло существо, которому вообще не следовало находиться в таком месте, как собор Святого Вита.
Во время экскурсий туристы поднимались на колокольню медленно, успевая выглянуть в стрельчатые окошки, из которых открывался вид на черепичные крыши старого города. Гиды называли точное количество ступеней и предлагали туристам сосчитать их, но Барбара, конечно, не помнила эту цифру. Кажется, где-то около трёхсот, а сама колокольня вздымалась на сотню метров. Сейчас Барбара буквально взлетела по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки. Когда она очутилась на колокольне, сердце выпрыгивало из груди, а лёгкие горели огнём.
Внизу воздух пропитался благовониями и казался неподвижным. Но стоило Барбаре очутиться наверху, ветер взъерошил её волосы и охладил пылающее лицо. Обзорная площадка была огорожена каменными перилами, свод опирался на массивные колонны. Между ними струилась темнота, как будто во всей Праге разом погасло электричество, но Барбара знала: виной всему мрак, затопивший площадь и поднимавшийся вровень со шпилями.
Из-под крыши свешивались колокола, и Барбара двинулась к самому большому. Это и был Зикмунд, и, посмотрев на эту громадину, девушка задалась вопросом: и как же в него позвонить?
Барбара знала, что в православных церквях били в колокола, дёргая за верёвку, привязанную к языку. Но здесь использовалась другая система. Несколько мужчин, взявшись за канаты, раскачивали сам колокол, язык которого оставался неподвижным. Ступая по дощатому настилу, Барбара вошла под колокол. Раскачать его не представлялось возможным, и она прикоснулась к языку, не круглому, как у большинства колоколов, а слегка сплющенному, и оттого похожему на часовую стрелку. Металл холодил ладонь, и девушка толкнула язык. Такой длинный, что почти достигал пола, он даже не пошевелился. Тогда Барбара положила телефон на пол, фонариком вверх, и толкнула уже двумя руками. И снова без толку. Казалось, язык составлял с колоколом единое целое.
Внезапно фонарик мигнул и погас, а из темноты послышалось бормотание и мерзкое причмокивание. Барбара замерла, опираясь двумя руками на язык. Шарманщик (а кто ещё это мог быть?) прошёлся по настилу, шаркая ногами. Он мог сразу наброситься на жертву, но медлил. Барбаре хотелось верить, что демон не может приблизиться к Зикмунду. Ведь если такой знаменитый артефакт не способен отпугнуть демона, то у неё попросту нет шансов спастись.
Мрак, заполнивший обзорную площадку, казался неестественно плотным и вязким. С тем же успехом Барбара могла пялиться в темноту пещеры, где обитают лишь бледные, безглазые насекомые, никогда не знавшие солнца. Она стояла не шевелясь, вся обратившись в слух, и единственное, что придавало хоть немного уверенности, — холодный металл под ладонями.
Шарманщик обошёл колокол по кругу, потоптался на месте и, недовольно хрюкнув, двинулся в обратном направлении.
«Если я сумею ударить в колокол, он исчезнет», — поняла Барбара.
Уже не обращая внимания на демона, который пыхтел, повизгивал, но не решался подойти к Зикмунду, Барбара начала раскачивать язык. Она толкала, упираясь ногами в пол, и наконец ощутила, что неподъёмный маятник отвечает. Сначала его амплитуда была совсем небольшая, всего пару сантиметров, потом увеличилась до десяти-пятнадцати.
Несмотря на прохладный ветер, по лицу и телу катился пот, поясница ныла, но Барбара продолжала толкать. Она уже не слышала звуков, которые издавал Шарманщик, потому что в ушах у неё молотом стучала кровь.
Двадцать сантиметров… тридцать… тридцать пять…
Чтобы язык ударил о купол, требовалось куда больше, а Барбара чувствовала, что выдыхается. У неё попросту не хватало физической силы. В этот момент она вспомнила о рунах, которые мать вытатуировала на её предплечьях. Некоторые сочетания отгоняли нечистую силу, другие привлекали удачу. Имелся там и рунический став, которым пользовались викинги и берсерки. Барбара уже тогда неплохо разбиралась в рунах и спросила, зачем ей это.
Конец ознакомительного фрагмента
