После таблетки парацетамола и пары часов сна Арсений возвращается к жизни. В моей толстовке — еле заставил его надеть! — и с собранными в пучок волосами он приобретает поразительное сходство с Чиполино, мальчиком-луковицей из советской психоделической мультипликации.
Треплет мне нервы своими стенаниями о пропущенных парах, о разборе «Илиады». Даже демонстративно садится зубрить конспекты, бунтовщик херов.
Только изредка срывается повтыкать в телефон, который то и дело вибрирует и светится оповещениями. Есть он тоже отказывается. Со страдальческим видом и отстойными объяснениями, что не может проглотить ни ложки.
Короче, к тому времени, когда появляются они, компания с полароидных снимков, я уже почти готов придушить его собственноручно. И если бы я не сбежал накануне в зал и не залип в телек, бездумно щёлкая пультом, Сеня точно отхватил бы сегодня крепкого братского леща.
Гости приносят с собой запах весеннего ветра, кучу углеводной фигни и суету. Они, видишь ли, его потеряли!
— Это чудовище удерживало меня силой!
— Он драматизирует. У нас с ним полнейшая идиллия, — улыбаюсь ребятам и забрасываю руку ему на плечо.
— Герман, — представляется рыжий. Есть что-то аристократичное в его манере держаться. Возможно, всё дело в лёгкой надменности тона или в привычке слегка растягивать слова.
— Кирилл.
При рукопожатии его холодные пальцы мажут по моему запястью, явно не случайно, заставляя меня выругаться. Про себя, но смачно. Не стесняясь в выражениях.
— Арс про тебя рассказывал. Я Алиса.
Она точная копия своего озабоченного братца, только более мягкая, сглаженная. Однако ни её внешним спокойствием, ни милыми чертами, ни пушистыми кудряшками на висках меня не обманешь. Такая вскружит голову на раз.
Перевожу взгляд на последнего гостя, здоровый голубоглазый русый парень, метра два, в свитере грубой вязки.
Представляюсь:
— Кирилл.
— Леонид.
Лёня, значит. Спокойный и приветливый, он нравится мне больше остальных, потому что кажется совершенно обычным в хорошем смысле этого слова.
— Ладно, не буду вам мешать, — возвращаюсь на диван и щёлкаю пультом наобум. Бинго! «Звёздные войны». Эпизод третий. Не самый мой любимый, но выбирать не приходится, так что устраиваюсь поудобнее, совершенно не ожидая компании. И, как оказалось, напрасно.
— Третий эпизод? — сначала ко мне подсаживаются рыжий, потом белобрысый.
— Ага.
— Могу бесконечно пересматривать, — Лёня явно настроен на диалог, а вот Герман, тот молчит и изучает меня с плохо скрываемым любопытством.
— А я не смотрел, — это Арсений, они с Алисой заходят в комнату, нагруженные попкорном и молочными коктейлями.
— Да ты гонишь!
— Не видел ни одного, — он пожимает плечами.
— Ты с какой планеты, чувак?
— Ладно, падай. Займёмся твоим просвещением.
Не найдя свободного места на диване, он устраивается прямо у моих ног, на полу. Хочу возразить — на пол с температурой?! — но тут же затыкаюсь: засмеют. Только проверяю ладонью его лоб. Вроде, горячий. Этот жест тоже не остаётся незамеченным — на лице Алисы играет удивлённая улыбка. Ну и плевать! Кажется, Сеня вообще заснул, прислонившись к моему колену. Измотанный высокой температурой и ночными кошмарами, похоже, он вырубился, как только сел на пол. Не могу знать наверняка, просто чувствую, что его дыхание стало размеренным, а тело — тяжёлым.
Увлекаюсь происходящим на экране и, забываясь, опускаю руку на пучок крашеных волос. Пропускаю их между пальцев. Надо же! Эти яркие — вырви глаз — синие пряди, оказывается, удивительно мягкие на ощупь, и как я раньше не заметил? Только и думал про запах жвачки.
3.2. Арсений
Он думает, что я сплю. Поэтому я могу скользить взглядом из-под ресниц по его голым щиколоткам и босым ступням. Нагло, бессовестно и безнаказанно. Могу облапать его своим взглядом всего, и мне за это ничего не будет. Могу любоваться его пальцами, зажимающими уголки страниц.
Внизу живота становится жарко. Горю от стыда. Рёбра плавятся, пылают лёгкие, пищевод, гортань…
Хочется схватить себя самого за плечи и встряхнуть, а ещё заорать так, чтобы полопались барабанные перепонки. Ко всем чертям. Болван, остановись! Придурок. Идиот. Не смотри на него так. Не влюбляйся. Это неправильно. Это плохо.
Словно почувствовав мой взгляд, он оборачивается и улыбается, широко-широко, а у меня от его улыбки пламенеют щёки и пересыхает во рту, будто с похмелья.
— А знаешь, твой Рембо не так уж и плох. Местами я немного не втыкал, но в целом…
Он хохочет громко и беззаботно, а я вторю ему с нотками обречённости.
Сажусь на кровать, завернувшись в плед, которым он предусмотрительно укрыл мне ноги.
— А где все?
— Уехали.
— Неудобно вышло.
— Почему? Я думаю, они всё понимают.
Вскидываюсь от этого «всё». Что он имеет в виду?
— Всё?
— Ты плохо себя чувствуешь. Они — хорошие друзья. Поэтому вежливо свалили, как только ты захрапел.
Да уж, вежливости и такта ребятам не занимать, зато мне теперь не избежать, подколов и шуточек, стоит только появиться на парах.
— По-прежнему собираешься завтра в универ?
— Не думаю, что смогу.
— Первая здравая мысль за весь день. Значит, будем лечиться, — он кивает на стол, где рядом со стопкой библиотечных книг лежит пакет с аптечным логотипом. Внутри угадываются очертания коробочек с таблетками и каких-то склянок.
— Твой отец привёз. Я позвонил ему, рассказал, что ты простыл, он привёз и уехал обратно на работу.
— Не надо было звонить.
— Глупости. Почему?
— Не хочу отвлекать его по мелочам.
— Ну ты и балбес. Он тебя любит и заботится. Как умеет.
— Ну конечно.
— Подожди, сейчас кое-что принесу.
Кир ускользает на кухню и какое-то время гремит там крышками и посудой. В конце концов появляется на пороге с чашкой в руках.
— Если снова откажешься, волью насильно.
Пялюсь на него с нескрываемым недоумением. О чём это он? Я не отказывался от питья.
— Я приготовил для тебя суп. Тебе надо поесть.
Bay. Приготовил. Для меня.
Аппетит отсутствует, впрочем, как и силы сопротивляться. Беру из его рук чашку с полной уверенностью, что с трудом осилю хотя бы пару глотков. Но вот за первым следует второй, за ним — третий, и мой желудок реагирует на горячий куриный бульон отнюдь не чувством тошноты, а благодарностью.
— Ну вот и славно. Теперь закинем в тебя лекарство, и к утру полегчает. Хочешь, посмотрим что-нибудь?
— Что-то нет настроения, — отдаю ему полупустую чашку и вздрагиваю от случайного соприкосновения наших рук. — Лучше почитай мне.
— Почитать? — Кир явно удивлён моей просьбе, но я не хочу уступать.
— Ну да.
— Есть какие-то предпочтения? — он устраивается рядом на диване.
— На твой выбор.
— Окей.
Хмыкает и снимает блок с экрана телефона. Что-то вводит в поисковик. Улыбается.
Он ещё не начинает читать, но я уже абсолютно уверен в том, что услышу. Можно считать это интуицией или шестым чувством. Закрываю глаза. Жду. Предчувствую. Сейчас.
«Раньше мне очень хотелось увидеть рассвет. Нет, не восход солнца — это уже не рассвет, это начало утра. Мне хотелось уловить тот миг, когда отступает ночь, темное небо становится сиреневым, прозрачным, чуть розовым на востоке. Но поймать мгновение рассвета оказалось так же трудно, как поймать момент наступления сна».
Я знаю эти строки наизусть. «Рыцари сорока островов». Шевелю беззвучно губами, вторя про себя его низкому бархатному голосу. Кир по-прежнему немного картавит, буква «эр» западает, рокочет. Я должен его спросить… не вслух, конечно, только про себя. А лучше загадать, как желание: если дотронется, значит, тоже… Боюсь продолжить. Любит? Боюсь произнести это слово даже в мыслях. Хотя что тут такого, мы же старые друзья! Но нет, мой нынешний вопрос не о дружеской любви. Осторожно протягиваю ему руку, и он тут же накрывает мою ладонь своей. Вцепляется. Держит крепко, а горячие пальцы обжигают…
Не уходи. Не отпускай. Останься со мной.
Полулежу и улыбаюсь в потолок, как дурак, пока он читает, стискивая мои пальцы в своих. Впервые за последние два месяца меня не пугает темнота. Не смотрю, но совершенно уверен, что он тоже улыбается.
Сонно и тепло. Воздух между нами густой и сладкий, словно засахаренный, а в голове — сплошной вакуум. Его глаза цвета бутылочного стекла, зелёного, битого, смотрят ласково, больно, насмерть. И от этого так спокойно и хорошо. Я влюблен в него? Да. Глубоко и бесповоротно.
