Еще в советском самиздате я предсказывал, что новый правящий класс придет из редакций журнала «Мурзилка» и «Огонек», из задних комнат продмагов, из райкомовских инструкторов и столичных мажоров — бесхребетной публики, периферийно функциональной для режима. Тех, кто был верткими советскими маргиналами.

РФ возникла при отказе ее руководителей нести ответственность за прошлые сталинские и советские преступления. Это случилось на пике попыток гуманизации Советского Союза и готовности союзного руководства нести ответственность за прошлое. Процесс был прерван Беловежскими соглашениями и не возобновлялся. Новая государственность сняла с себя ответственность за Союз, сохранив зато регалии, активы и инструменты искусственного общества, которым была учреждена.

О включении РФ в униполярный мир

Взглянем на возникновение РФ как на сумму требований извне к тому, что возникало на месте бывшего СССР.

Искусственное советское государство при попытке стать человечески нормальным моральным и европейским впало в коллапс и было упразднено собственным руководством. Это породило развилку — упразднять ли СССР и как именно? Идеология ликвидации могла быть различной, от реставрационной до неосоветской — все модели обсуждались. Выбрана была модель, основанная на идее соответствия западному эталону как «безальтернативному».

Этот выбор проскакивают, а он важен. Он закреплял догму о либерально-рыночном мейнстриме как единственном мировом эталоне. Однако в центре русской доктрины «единственности Запада» скрыто смешение — меланж консьюмеристски понятых черт азиатского капитализма с теологией провиденциальной правоты США. Объединяла их сталинская идея «железной исторической необходимости», которой должно следовать для успеха прорыва в будущее. Западный эталон пришел к советским людям в единственно известной им форме реванша — возвращения стране потерянной «авангардной мировой роли».

Описав Запад как мир-эталон, Россия обязалась в него «включиться», но только на собственных условиях. Неудачи интеграции отвергали как тотальную катастрофу с возвращением в «мрачное советское прошлое». Все, кто сопротивлялся новому утопическому рывку, — враги демократического народа, агенты коммунистического сатаны.

...

Включение в Запад диктует стране экстремальную норму существования. Вернуть авангардную роль надо любой ценой, хотят этого граждане РФ или не хотят

Первым развивают аппаратуру включения — способность страны к нему, то есть власть. Власть понимают как шефство над интеграцией РФ в мейнстрим — нечто великое мировое, чему «нет альтернативы». Иного не дано, если мы хотим вернуть России «мировую роль». Это диктует мандат на чрезвычайную власть.

Эталон либеральной западной демократии в РФ обслуживал силовой нажим власти в борьбе за возвращение «мировой роли». Для этого демократам потребовалось свое модернизированное ГПУ.

Модель демодиктатуры Виктора Орбана опровергла догму авторства силовиков в режимах путинского типа. Венгерская тайная полиция не играла никакой роли в становлении антилиберального режима в Будапеште. Зато сам Орбан с удовольствием уличает либеральных врагов в «посткоммунизме» и связях с тайной полицией. (Феномен венгерского режима, возможно, предвещает ту будущую модель постпутинской Системы, которая установится в РФ после ухода «эпонима».)

В РФ номенклатурные и кагэбэшные связи сыграли лишь роль первичной кадровой арматуры, использованной в 2000-е командой Кремля при бетонировании режима. Старые кадры сработали как сети доверия, но не более того. То же касается первого круга друзей («питерских»). Поучаствовав в сборке и консолидации нового Двора, они стали необязательны для его дальнейшего существования. Впрочем, все они уже там и легко не уйдут.

Режим Путина создан не «силовиками и чекистами». В его идейной основе — либеральное двоемыслие политических схем 1990-х: непопулярные реформы, плюс популярная власть как прикрытие, плюс «технологи-внедренцы». Здесь мало идейного либерализма, но таким было мышление либералов ельцинского периода. Изолированной группы, страшащейся быть раздавленной «кровавой революцией» и «красно-коричневыми националистами» (мемы либерального сознания 1990-х). Демократическая элита потребовала политического комфорта — чтобы реформы не требовалось защищать никогда и ни от кого. Рай плюрализма при молчании населения и иммунитете от расследований.

Вокруг этого сложился путинский консенсус десятилетия «нулевых», где со временем управляемая демократия преобразовалась в идеологему «враждебности либералов» государству.

Превращение систем поддержки демократических институтов в блокирующие их системы

Интересно проследить, как протезы ассистирования слабых демократических институтов перерождались в их блокаторы. Хорошо это видно на примере Думы.

Болью демократов 1990-х годов была неспособность провести через Думу «программу радикальных реформ». Ситуация виделась простой: тексты нужных законопроектов готовы, вот они — а «коммунистическая Дума» их блокирует! Сложилась мечта о форсирующем инструменте, который, ломая сопротивление, проведет через Думу радикальные законопроекты. Проект «думского карбюратора» вынашивался в ельцинской администрации все 1990-е годы, с ним команда Путина пришла к власти. Их первые законы в Думе шли затрудненно, требуя изощренной техники нажима и переговоров. Но далее все стало проще, а затем совсем просто.

Не было красной черты, за которой лоббирование нужных АП законов перешло в думскую полицейщину и захват парламентских прерогатив, — это фазы последовательного развития одного инструмента. Но важно оценить и то, что Дума в конфликтах с властью ни разу не получала должной поддержки общества. Полицейский редизайн Федерального Собрания шел своим чередом, марши несогласных — своим.

...

Теряя свою законодательную власть, общество не пыталось этому воспрепятствовать

Киевская «оранжевая революция» 2004 года окончательно обнулила российский парламентаризм: в глазах оппозиции ее интерес с борьбы за Думу перекинулся к массовым уличным жестам. От уличных акций ждали чудес — идея работы с представительной властью ушла. Возник популистский миф о «миллионе людей на улице», который сметет власть и принесет свободу. Складываются две

Конец ознакомительного фрагмента