Глен Кук
Хроники Империи Ужаса
Нашествие Тьмы
Тень бесконечной ночи
Пролог
Лето 994 года от основания империи Ильказара
Конец охоты
В залитом голубым светом зале, вырубленном в сплошном камне, ждали четверо. Вошел пятый.
— Я был прав. — Усталость и запыленная одежда выдавали тяготы проделанного им путешествия. — Это действительно Звездный Всадник.
Он уселся в кресло. Остальные ждали.
— Двенадцать моих людей отдали свои жизни, но оно того стоило. Я допросил троих, сопровождавших Ученика в Малик-Таус, и свидетельства их были весьма убедительны. Ангелом Ученика оказался Звездный Всадник.
— Хорошо, — кивнул тот, что принимал решения. — Но где он сейчас? И где Джеррад?
— На два вопроса — один ответ. У Громовой горы.
Не услышав ничего, кроме молчания, новоприбывший продолжал:
— Погибла большая часть лучших моих агентов. Но весть дошла: маленького старичка и крылатого коня видели в окрестностях Пещер Древних. Джеррад взял с собой голубей, и сокольничий принес одного из них, как раз когда я вернулся домой. Джеррад обнаружил лагерь старика у подножия горы. У него с собой Рог.
Последнюю фразу он произнес срывающимся от волнения голосом:
— Отправляемся утром.
Рог Звездного Всадника, Виндмьирнерхорн, имел славу Рога изобилия. Человеку, который сумел бы вырвать его из рук хозяина и подчинить своей воле, можно было уже ни о чем не беспокоиться — он мог создавать любые богатства, способные купить весь мир.
Все пятеро мечтали о восстановлении древней империи, похищенной у предков.
Время похоронило их империю, и на свете уже не существовало ниши, которую она могла бы заполнить. Это были не более чем мечты, и большинство присутствующих прекрасно это понимали. Однако они неизменно стояли на своем, движимые силой традиций, желанием принять вызов и страстью, переполнявшей тех двоих, что вели сейчас беседу.
— Там, внизу, — сообщил Джеррад, показывая на погруженное в вечерний полумрак глубокое, поросшее зелеными соснами ущелье. — Возле водопада.
Его спутники с трудом могли разглядеть исчезавший вдали дым костра.
— Что он собирается делать?
Джеррад пожал плечами:
— Просто сидит там уже месяц. Не считая ночи на прошлой неделе, когда он помчался верхом куда-то на восток и вернулся лишь на следующий день перед заходом солнца.
— Знаешь, как туда спуститься?
— До сих пор я не подходил ближе, чтобы его не испугать.
— Ладно, займемся лучше делом. Воспользуемся теми светлыми часами, что нам еще остались.
— Разделимся и нападем на него со всех сторон. Джеррад, что бы ни случилось, не дай ему добраться до Рога. Если понадобится — убей.
Было уже за полночь, когда они напали на старика, а если бы не взошла луна, то все началось бы еще позже.
Проснувшись при звуке шагов, Звездный Всадник стремглав метнулся к Рогу. Джеррад прыгнул первым, с ножом в руке. Старик на полпути сменил направление и с удивительной ловкостью вскочил на спину крылатого коня, который взмыл в небо под звуки, напоминавшие хлопанье драконьих крыльев.
— Сбежал! — выругался предводитель. — Проклятье! Проклятье! Проклятье!
— Вот ведь быстроногий старикашка, — заметил кто-то.
— Какая разница? — сказал Джеррад. — Мы получили то, за чем пришли.
Предводитель поднял объемистый Рог:
— Да, теперь он у нас в руках. Закладной камень новой империи. А Ветер-Оборотень станет ее краеугольным камнем.
— Слава империи! — воскликнули его спутники по подобию предков, хоть и с иным энтузиазмом.
Откуда-то сверху послышался приглушенный далекий звук, похожий на эхо смеха.
1
583–590 гг. от О. И. И
Он вступает на мировую арену
Палачи в капюшонах устанавливали украшенный изящным орнаментом столб, а ребенок плакал у их ног. Когда привели женщину с красными от слез глазами и растрепанными волосами, он хотел побежать к ней, но палач мягко подхватил его и передал удивленному старому крестьянину. Пока люди в капюшонах укладывали вокруг женщины вязанки хвороста, она с немой мольбой смотрела на ребенка и мужчину, не видя ничего, кроме них. Священник совершил над ней соответствующие таинства, поскольку с точки зрения его религии она ни в чем не согрешила. Прежде чем вернуться на предписанное ему место, он взмахнул яркими кистями из конского волоса над нечесаной головой пленницы, осыпав ее усмиряющей боль пыльцой сонного лотоса, и произнес молитву за спасение души. Главный палач дал знак начинать. Помощники принесли горящую головню, и палач поднес ее к вязанкам хвороста. Женщина смотрела на собственные ноги, словно не понимая, что происходит. А ребенок не переставал плакать.
Крестьянин со свойственной сельским жителям грубой нежностью утешал мальчика, неся его туда, где он не мог услышать криков. Вскоре мальчик перестал всхлипывать, словно смирившись с жестокими прихотями судьбы. Старик поставил его на мощеную улицу, не выпуская детскую руку из своей. Ему самому было хорошо знакомо горе утраты, и он знал, что его следует унять, прежде чем оно перерастет в заклятую ненависть. Этот мальчик наверняка однажды станет мужчиной.
Мужчина и мальчик протолкались через веселящуюся толпу — день казни всегда был в Ильказаре праздником. Мальчик бежал вприпрыжку, пытаясь поспеть за быстро шагающим крестьянином и утирая слезы тыльной стороной грязной ладошки. Покинув окрестности дворца, они вошли в район трущоб, а затем двинулись по вонючим улочкам среди развешанного белья, пока не добрались до площади, называвшейся Крестьянским рынком. Старик подвел мальчика к прилавку, за которым в окружении дынь, помидоров, огурцов и кукурузных початков восседала пожилая женщина.
— Та-ак, — протяжно проговорила она. — И что ж ты такое нашел, Ройял?
— Смотри, матушка, какой бедняжка, — ответил тот. — Видишь следы от слез? Иди сюда, иди, получишь сладенькое.
Подняв мальчика, он зашел за прилавок.
Женщина порылась в небольшом свертке и достала конфету:
— Держи, малыш. Это тебе. Садись, Ройял. Слишком жарко, чтобы таскаться по городу.
Взглянув на мужа над головой мальчика, она вопросительно подняла брови.
— День уж точно выдался жаркий, — ответил Ройял. — Люди короля снова сожгли ведьму. Молодую. Черный капюшон велел мне забрать ребенка.
Мальчик стоял в тени старой женщины и жалобно смотрел на них круглыми глазами, левым кулачком прижимая ко рту твердую как камень конфету, а правым вытирая остатки слез. Но он уже не плакал и глядел на них, словно маленький идол.
— Я подумал, что мы могли бы его воспитать, — мягко и неуверенно сказал Ройял, зная, что касается больного для обоих вопроса.
— Это большая ответственность, Ройял.
— Да, матушка. Но у нас самих нет детей. Однако, когда умрем, кому достанется хозяйство? А так — и ему будет на что прожить.
Ройял не сказал этого прямо, но она поняла, что, если у них не будет потомка, он отдаст хозяйство любому встречному — лишь бы не королю.
— Что, теперь будешь притаскивать всех сирот, которых найдешь?
— Нет. Но воспитание этого мальчика — обязанность, которую наложила на нас смерть. Как мы смогли бы ею пренебречь? Кроме того — разве каждую весну и лето, до самой осени мы не жили надеждой, что древо все же начнет плодоносить? Или я должен служить этой земле, словно раб, а ты — продавать здесь ее плоды лишь затем, чтобы оставить после себя немного серебра, закопанного под полом дровяного сарая? Или чтобы хватило на крестьянскую могилу?
— Ладно. Но ты для этого мира слишком добр. Хотя бы потому, что женился на мне, зная, что я бесплодна.
— Никогда об этом не жалел.
— И потому я согласна.
Ребенок все это время молчал. Когда женщина умолкла, он отнял ладонь от глаз и положил ее на лежащие на коленях старческие руки.
Дом Ройяла, расположенный на берегу Эоса, в двух лигах вверх по реке от города Ильказар, наполнился жизнью. Когда-то пустой и покрытый пылью, медленно превращавшийся в руины, он заискрился новым блеском. Муж и жена достали из тайника монету, на которую купили краски, гвозди и ткань для занавесок. Через месяц после появления ребенка дом выглядел как новый. Прежде покрытые коркой застарелой грязи, горшки и сковородки теперь блестели над очагом. Вымели накопившийся сор, под которым появился пол из твердого дерева. На крыше золотилась новая солома. Небольшая комнатка в задней части дома преобразилась в сказочный мир с маленькой кроватью, шкафчиком ручной работы и детским стульчиком.
Перемены были столь отчетливы, что не избежали чужого внимания. Пришел королевский сборщик налогов за причитающейся данью, но Ройял со старушкой едва его заметили.
Однако, несмотря на то что они отдавали ребенку всю свою любовь и душу, тот ни разу не сказал «спасибо». Он был достаточно послушен, не доставлял особых хлопот и любил их некоей печальной любовью, но за все время не произнес ни звука — хотя иногда поздно ночью Ройял слышал, как приемный сын плачет у себя в комнате. Они привыкли к его молчанию и со временем уже не пытались убедить его хоть что-то сказать. В конце концов они пришли к выводу, что, возможно, он вообще не умеет говорить. Подобного рода несчастья не были редкостью в столь жестоком городе, как Ильказар.
