— Люблю разгадывать тайны, — сказал Чакас. — Я тоже ищу потерянные сокровища, это моя страсть! Будем друзьями, ага?

Я знал, что люди, как существа низшей расы, склонны к обману и всяким хитростям. Тем не менее выбирать не приходилось, мои ресурсы были почти исчерпаны. Так что несколько часов спустя Чакас провел меня темными улицами в соседний район, где обитали чамануши, и представил своему партнеру, серолицему флорианцу. В окружении толпы низкорослого молодняка и двух сутулых, пожилых, как мне показалось, женщин, тот изволил ужинать, поглощая какое-то мясное блюдо с гарниром из фруктов.

По словам флорианца, его предки некогда посещали кольцеобразный остров в центре громадного затопленного кратера. Его называли Джамонкин-Ауф — Вода Великана. По словам Чакаса, остров был настоящим кладезем древностей.

— Тех, что остались от Предвозвестников? — спросил я.

— Это еще кто такие?

— Древние мастера, — ответил я. — Еще до Предтеч.

— Может быть. Очень древние. — Флорианец обвел меня подозрительным взглядом, потом пошлепал себя по губам тыльной стороной кисти.

— Органон? — спросил я.

Ни Чакасу, ни флорианцу это не было известно, но они поспешили заверить меня, что такое вполне возможно.

Тем временем экипаж открыл крышку каллиопы. Чамануш, голова которого едва доставала мне до пояса, помахал поднятыми руками. С помощью его маленьких ловких пальцев они вставили новую деревянную дощечку, усаженную крохотными роговыми шпыньками, потом переустановили набор жильных струн, установили рожок для передачи музыки в воду, прикрепили паровую трубу, перемотали пружину, которая приводила все это в действие.

К корме подошел Чакас, все еще взволнованный.

— Музыка успокоит дикие цветы, — сказал хамануш, поднеся мозолистый палец к губам. — Мы теперь будем ждать и смотреть.

Подбежал флорианец и сел на корточки рядом с нами, обхватив голые щиколотки своего друга. Череп маленького существа был раза в три меньше головы молодого Чакаса, но мне было трудно решить, кто из них умнее… или правдивее.

Я вовсе не собирался делиться со своими проводниками драгоценными знаниями о человеческой истории, которые по крупицам собирал в записях первых Предтеч.

Десять тысяч лет назад люди воевали с Предтечами и проиграли. Центры человеческой цивилизации были уничтожены, а сами люди деэволюционированы и разделены на множество рас. Некоторые считали это наказанием, но большинство сходилось на том, что такая мера была вызвана природной жестокостью человека.

И тут за людей почему-то вступилась Библиотекарь. Именно ей Совет ойкумены поручил курировать Эрде-Тайрин. Библиотекарь переместила на планету остатки человечества, часть которого смогла эволюционировать к своему прежнему состоянию. Что ж, я не был в этом уверен, уж слишком деградировавшими мне показались люди.

Девять тысяч лет назад на планете оказалось больше двадцати рас, некогда принадлежавших единому человечеству. Постепенно дюжие красновато-желтые и коричневые к’тамануши откочевали к северным широтам и обжили тамошние ледники. Они носили грубую одежду из меха и растительного волокна. По экваториальным лугам вокруг образовавшегося на месте гигантского кратера внутреннего моря бродили щуплые, гибкие б’ашамануши, спасавшиеся от хищников на колючих деревьях. Несколько попыток создать примитивные города ждала постыдная неудача.

Из-за близкого сходства в геноме некоторые мудрецы Предтечи считали людей родственным видом, который, как и мы, был сотворен Предвозвестниками. Возможно, именно эту теорию желала проверить Библиотекарь.

Как бы то ни было, сейчас коллекция Библиотекаря грозила уменьшиться на семь особей; на одну особь грозило уменьшиться и число Предтеч.

Мы расположились в самом широком месте палубы, подальше от низкого фальшборта. Чакас сложил пальцы в колыбельку, а потом ловко вывернул их. Он знал, что я очень хочу научиться этому фокусу, и забавлялся, отказываясь раскрыть секрет. Его ироническая улыбка была похожа на улыбку ребенка Предтеч. Маленький флорианец наблюдал за нами не без удивления.

Мерс издал печальный влажный свист, пустив вверх водяные струи. Запахло гниющими водорослями. Издалека существа, окружившие наше судно, казались до смешного примитивными, не сложнее ктенофоров, которых держал в аквариуме мой обменный отец.

Тем не менее они пели друг другу, долгими ночами переговаривались тихим музыкальным бормотанием — а потом, с первым проблеском солнца, погружались в сонное молчание.

Иногда кратер вскипал короткими войнами, после которых берега на долгие недели оставались усеяны лоскутами лоснящейся плоти…

Может быть, в этих слепых спрутах было нечто, недоступное манипуляру вроде меня. Похоже, Библиотекарь доставила их на Эрде-Тайрин и поселила в кратере Джамонкин для каких-то своих целей. А может, она просто любила биологические загадки.

Это игра моего воображения или скрежет внизу и чавканье вокруг нас действительно стали понемногу утихать?

Зашла луна. Некоторое время небо было густо усыпано звездами. Потом кратер вновь заполнился непроглядным туманом.

Чакас сообщил, что слышит слабый плеск волн о берег.

— Мерс, кажется, успокоился, — с надеждой добавил он.

Я потянулся за нательной броней, но Чакас отрицательно покачал головой.

Экипаж наконец рискнул включить двигатель, и мы снова двинулись вперед. Я ничего не видел, кроме мелких флуоресцентных вспышек за фальшбортом. Вода казалась спокойной.

Чакас и флорианец бормотали человеческие молитвы. Флорианец заканчивал их коротким мелодичным звуком, похожим на птичий щебет. Если бы я оставался верен своему воспитанию, то сейчас размышлял бы над предписаниями Мантии, безмолвно повторяя двенадцать заповедей Творения и Изменения и позволяя в унисон с их ритмами мышцам напрягаться и расслабляться, пока не начал бы раскачиваться, как молодое деревце…

Вместо этого я оказался там, где оказался: в компании всякого отребья и с перспективой в самое ближайшее время быть разорванным в клочья зубастыми безмозглыми тварями.

А может, мне повезет и я стану бродить по пустынному берегу священного острова посреди древнего астероидного кратера, заполненного водой настолько чистой и прозрачной, что, испарившись, она не оставляла следов.

Вызов, тайна, опасность и красота. Ради этого стоило рискнуть, даже несмотря на временами накатывающее на меня чувство стыда.

Да, я был манипуляром.

Но при этом в душе куда больше походил на Чакаса, чем на своего отца. Я по-прежнему считал любое проявление эмоций унизительным, но еще не разучился улыбаться. И в то же время в мечтах я видел себя таким же высоким, широкоплечим и сильным, как отец — с его вытянутым бледным лицом, копной волос и выбеленным пушком сзади на шее. Способного пальцами сломать твердую оболочку шроп-арбуза, чтобы добраться до мякоти.

Это противоречие не давало мне покоя: я не верил ничему из того, что касалось моей семьи и моего народа, мечтая мутировать во вторую форму — и в то же время сохранить юношескую независимость. Конечно, это было невозможно.

На корму пришел явно обнадеженный проводник:

— Мерс принимает нас за одного из своих. До кольцевого острова меньше вспышки.

Здешние аборигены измеряли время, поджигая связанные в узлы вощеные фитили, загоравшиеся от наступающего пламени. Даже сейчас, несмотря на опасность, двое членов экипажа зажигали фонари примитивными палочками.

В тумане о борт ударилось что-то крупное. Палубу качнуло, и я с трудом удержал равновесие. Чакас вскочил, улыбаясь до ушей.

— Наш берег, — сказал он.

Экипаж выбросил трап на черный песок. Флорианец спустился первым и принялся отплясывать, щелкая пальцами.

— Ш-ш-ш! — остерег его Чакас.

Я снова попытался надеть нательную броню, но экипаж воспротивился. Я обратился к Чакасу; тот лишь пожал плечами:

— Они боятся, что эта штука может разозлить мерса даже отсюда.

Выбора у меня не было, так что теперь я оказался полностью уязвимым. Мы спустились на берег в тумане. Экипаж остался на судне, как и моя броня. Едва мы оказались на берегу, судно развернулось и двинуло в обратную сторону, оставив нас в мелкой мороси с тремя небольшими пакетами провизии — человеческой, вполне съедобной, если, конечно, зажимать ноздри, чтобы не ощущать зловония.

— Они вернутся через три дня, — сказал Чакас. — Времени, чтобы обследовать остров, достаточно.

Когда судно удалилось настолько, что мы перестали слышать его пыхтящую песню, флорианец сделал еще несколько па. Он явно был счастлив, снова почувствовав под ногами кольцевой остров Воды Великана.

— Остров скрывает все! — Он издал щебечущий раскатистый смешок и показал на Чакаса. — Парень ничего не знает. Ищи сокровище и умри, если не идешь туда, куда иду я.

Флорианец вытянул выразительные розовые губы и поднял над головой ладони с соединенными большими и указательными пальцами.

Эти слова вовсе не задели Чакаса.

— Он прав. Я ничего здесь не знаю.

Я тоже испытывал сильное облегчение, спасшись от мерса, и почти не заметил собственного раздражения. Давно понял, что доверять людям нельзя, уж слишком они деградировали. И в то же время на этом острове, на этом берегу ощущалось столько необычного, что моя надежда вспыхнула с новой силой.