Мы прошли чуть дальше вглубь острова и присели на камни, дрожа от холода и сырости.

— Сначала объясни, почему ты на самом деле хотел попасть сюда, — потребовал Чакас. — Расскажи нам о Предтечах и Предвозвестниках.

В темноте я не мог разобрать ничего, кроме слабого мерцания накатывающих на берег волн.

— Предвозвестники были всемогущими. Они оставили свой след во многих небесах. Некоторые говорят, что давным-давно они создали Предтеч.

Даже то имя, которое мы дали себе сами, Предтеча, подразумевало меняющееся место в Мантии, признавая тот факт, что мы — всего лишь этап в служении живому времени. После нас придут другие. И эти другие будут лучше нас.

— А мы? — спросил флорианец. — Хамануш и чамануш?

Я отрицательно покачал головой, не желая придавать вес этой истории… или верить в нее… и продолжил:

— Я здесь для того, чтобы узнать, почему исчезли Предвозвестники. Понять, не оскорбили ли мы их чем-нибудь… и, возможно, найти причину их могущества, их силы и разума.

— Вот как? — сказал Чакас. — Ты здесь, чтобы найти великий дар и угодить отцу?

— Я здесь, чтобы обрести знание.

— Что-то такое, что доказало бы, что ты не глуп. Гм… — Чакас открыл сумку и протянул мне несколько хлебцев — плотных, черных, воняющих рыбьим жиром.

Не скажу, что съел их с удовольствием, но это лучше, чем ничего. Всю жизнь окружающие считали меня глупым — но, когда животные-деграданты приходят к тому же выводу, мне становится не по себе.

Я швырнул камушек в темноту.

— Когда начнем поиски?

— Слишком темно. Сначала нужно развести огонь, — сказал флорианец.

Мы сложили костер из веток и полусгнивших пальмовых обломков. Чакас, казалось, задремал, но тут же проснулся и улыбнулся мне. Он зевнул, потянулся, посмотрел на океан.

— Предтечи никогда не спят, — произнес он.

Это верно, но только если на нас нательная броня.

— Ваши ночи длятся долго? — спросил флорианец.

Он скатывал хлебные шарики и выстраивал их в линию на гладком, как стекло, плоском черном камне. Теперь он принялся хватать их один за другим и, причмокивая, забрасывать в рот.

— Так вкуснее? — спросил я.

— Рыбный хлеб — дрянь, — скорчил он гримасу. — Фруктовая мука лучше всего.

Туман рассеялся, но тучи все еще нависали над кратером. Рассвет был не за горами. Я лег на спину и посмотрел на серое небо, впервые за долгое время чувствуя себя в ладу с самим собой. Я был глуп; я предал собственную манипулу; но я был в ладу с самим собой и наконец-то делал то, что хотел делать всегда.

— Даова-маад, — сказал я.

Оба человека вскинули брови, отчего стали похожи друг на друга, как братья. «Даова-маад» — человеческое слово, обозначающее расширение и сжатие вселенной. Довольно точно это переводилось на язык Предтеч-строителей так: «Твои напряжения разрывают тебя, и ты падаешь».

— Ты знаешь об этом? — спросил Чакас.

— Анцилла научила меня.

— Это голос в его одежде, — объяснил Чакас флорианцу. — Женщина.

— Она хорошенькая? — спросил недомерок.

— Не в твоем вкусе, — улыбнулся я.

Флорианец доел последний хлебный шарик и опять скорчил гримасу. Столько мышц для выражения эмоций.

— Даова-маад. Мы охотимся, растем, живем. Жизнь простая штука — мы живем просто. — Он толкнул Чакаса. — Этот Предтеча начинает мне нравиться. Назови ему все мои имена.

Чакас сделал глубокий вдох:

— Этот чамануш, что сидит рядом с тобой, чье дыхание пахнет рыбьим жиром и черствым хлебом, зовется семейным именем Дневной Стайер. А его личное имя Утренний Райзер. Его полное имя Дневной Стайер Заранее Прокладывает Тропы Утреннему Райзеру. Длинновато для такого короткого парня. Ему нравится, когда его зовут Райзер. Ну вот. Как ты просил.

— Все в порядке, все верно, — удовлетворенно сказал Райзер. — Мои праотцы построили здесь стены, чтобы защищать и направлять нас.

— После восхода ты их увидишь. Пока — слишком темно. Хорошее время, чтобы узнавать имена. Как твое настоящее имя, Предтеча?

Для Предтечи открыть свое настоящее имя кому-то за пределами манипулы… да еще и людям… Прелестно. Идеальная фига всему моему семейству.

— Звездорожденный, — ответил я. — Звездорожденный, Созидающий Вечность. Нулевая форма, манипуляр, несертифицированный.

— Полный рот, — кивнул Райзер. Он широко открыл глаза, подался вперед и выгнул губы, изображая полный рот. Потом хитро усмехнулся, что у флорианцев означало огромное удивление. — Но у него приятный перекатывающийся звук.

Я откинулся назад. Я все больше привыкал к его быстрой мелодичной речи.

— Мать называет меня просто Звезд, — сказал я.

— Чем короче, тем лучше, — заметил Райзер. — Значит, Звезд.

— День наступает. Скоро будет теплее и ярче, — сказал Чакас. — Нужно идти, не поднимая ног. Не хочу, чтобы нас могли найти по следам.

Я подозревал, что если кто-то с Эдома или даже сама Библиотекарь со своей орбиты решит отыскать меня, то это не составит труда, как бы мы ни скрывали свои следы. Но моим спутникам знать этого не стоило. За короткое время на Эрде-Тайрине я успел понять, как высоко среди бедных и забитых ценится глупая храбрость.

Я, конечно, был глуп. Но похоже, мои спутники теперь верили, что я не трус.

Следы мы заметали пальмовыми ветками, найденными на берегу.

— Далеко ли до центра острова? — спросил я.

— Ноги длиннее, путь короче, — отозвался Райзер. — Увидишь фрукты — не ешь. Будет понос. Отдавай мне.

— Будет неплохо, — доверительно заметил Чакас, — если он что-то оставит и нам.

— Мы не пойдем в горы, — сказал Райзер. Он продирался сквозь заросли. — Пересекать внутреннее озеро нет нужды. Лабиринт, немного тумана, спираль, потом прыжок или два. Здесь жил мой дед, еще до того, как появилась вода.

Все любопытнее и любопытнее. Я знал — еще раз спасибо анцилле, — что кратер был затоплен, а озеро засеяно мерсом уже доброе тысячелетие.

— Сколько тебе лет? — спросил я.

— Двести, — ответил Райзер.

— Среди своих он еще мальчишка, — пояснил Чакас, потом произвел щелкающий звук языком и щеками. — Короткий народец, долгие жизни, долгая память.

Флорианец прыснул со смеху:

— Моя семья расселилась по всем островам. Мы строили стены. Моя мать уехала отсюда до встречи с моим отцом. Она рассказала ему, а он передал мне, песня-щелкунчик и взгляд со свистом. Вот откуда мы знаем лабиринт.

— Песня-щелкунчик?

— Тебе повезло, — сказал Чакас. — Чамануши редко делятся этими истинами с посторонними.

— Если они истинны, — сказал я.

Никто из них, кажется, не обиделся. Люди, с которыми я сталкивался, были удивительно толстокожи. А скорее, мнение Предтечи просто ничего не значило на планете, которую они считали своей.

Наконец посветлело, и произошло это быстро. Цвет неба в считаные минуты изменился со светло-оранжевого на розово-голубой. Из невысоких джунглей не доносилось даже шороха листьев.

В моей короткой жизни было не так уж много островов, но уверен, что ни на одном из них не стояла такая кладбищенская тишина.

Глава 2

Я следовал за человечком, быстро скользящим сквозь невысокие заросли, мимо голых чешуйчатых стволов многочисленных пальм с их щетинистыми ветвистыми кронами. Подлесок был негустой, но подозрительно правильной формы. Тропинки, если только они вообще здесь были, оставались для меня невидимыми.

Чакас шел в нескольких шагах позади. Почему-то я был уверен, что он все так же широко ухмыляется, будто собирается отпустить очередную шутку в наш адрес. Я еще не слишком хорошо понимал выражения человеческих лиц. Ухмылка могла означать как легкое удивление, так и готовность к агрессии. Или просто хорошее настроение.

Воздух был влажный, солнце стояло высоко, и вода, которую мы несли в трубках, сделанных из толстых полых стеблей какой-то местной травы, успела нагреться. А еще она кончалась. Чамануш пустил по кругу одну из последних порций. Предтечам не передаются человеческие болезни, а в нательной броне мы вообще не болеем, но пить теплую жидкость после дикаря было неприятно.

Мое хорошее настроение начало портиться. В воздухе витало что-то странное. Без нательной брони я обнаруживал в себе инстинкты, доверять которым, казалось, нет никаких оснований. Древние таланты, древние реакции, задавленные до поры современными технологиями.

Мы остановились. Флорианец заметил мое растущее раздражение.

— Сделай шапку, — сказал он Чакасу, шевеля пальцами. — У Предтечи волосы как стекло. Солнце обожжет ему голову.

Чакас посмотрел, прикрыв глаза, как козырьком, ладонью и кивнул. Он оценивающим взглядом прошелся по моей голове, прикидывая ее размер, а затем взобрался по стволу пальмы к кроне. На полпути остановился, отломал и сбросил засохшую ветку.

Низкорослый одобрительно запыхтел.

Оказавшись наверху, Чакас вытащил из-за веревочного пояса нож и срезал зеленую ветку, которую тоже швырнул вниз. Потом он спустился, причем последнюю треть пути преодолел в прыжке, приземлившись на согнутые и широко расставленные ноги. Он победно поднес ладонь ко рту и издал громкий напевный вопль.

Мы стояли в тени пальмы, пока Чакас колдовал над моим головным убором. Предтечи любят шапки — каждая форма, каста и манипула имеет собственные церемониальные уборы, которые носят по надлежащим поводам. Но в день сезона великой звезды все надевают одинаковые шапки. Конечно, они выглядят куда представительнее, чем то, что в конечном счете протянул мне Чакас. Тем не менее я водрузил подарок себе на голову и с удивлением понял, что он идеально подходит.