Однако с обезьянами, ставшими главными подопытными, все вышло не так. Они сделались умнее. А в один прекрасный день модифицированный вирус вырвался из лаборатории на свободу. Фармацевтическая компания «Ген-Сис» скрывала происшествие до тех пор, когда меры предосторожности было принимать уже поздно. Инфекция беспрепятственно распространилась по всему миру. В считанные дни умерли сотни, потом — тысячи, потом — миллионы. Жестокая болезнь убивала быстро, и лекарства от нее, похоже, не существовало. Что только не пробовали. Когда выяснилось, что медицина бессильна, люди нашли альтернативное решение, возложив вину за пандемию на всё и вся. Появились отряды линчевателей, хватавшие и сжигавшие любого, у кого подозревали наличие болезни, и некоторые из этих шаек превратились в военные группировки. Выжившие разделились на два лагеря. Одни решили действовать сообща, сохраняя хотя бы видимость цивилизации, вторые определили проблему как «мы против них», где «они», кем бы они ни являлись, подлежали истреблению.

Этих вторых было много больше, чем первых. Маккалоу потратил десять лет своей жизни на борьбу с наиболее опасными из них. Некоторые из последних находили оправдание в религии, кое-кто — в идеологии, лженауках, расовых или политических убеждениях. Имелись также обыкновенные бандиты и убийцы — аморальные типчики, снимающие пенку с развалившегося мира. Таких он встретил немало.

Застегивая китель, Маккалоу кое-что понял. Множество раз за последние годы он просыпался с колотящимся сердцем, чувствуя раскаяние, от которого перехватывало горло, бывало даже, со слезами на глазах. Однако сегодня он впервые ощутил себя совершенно свободным. Легким. Видимо, за много лет сражений и смертей, случившихся на его глазах, что-то окончательно ушло. Раскаяние, как и детство, осталось в том, прежнем мире. И ему, Маккалоу, было без него только лучше. Чертовски лучше.

Голубоглазый нашел Эша на твердом полу человеческого здания, куда сбросил его Коба. Полуоткрытые глаза ввалились и затуманились, в ноздрях запеклась кровь, целая лужа которой натекла на холодный камень. На губах и на носу копошились мухи. Голубоглазый взял друга за руку и потянул, но конечность была вялой, точно гнилая лиана. Он дернул сильнее, и вдруг что-то непонятное обрушилось на него, зажало и взорвалось с яркой вспышкой в голове. Он ударил Эша в лицо, снова и снова, все сильнее и сильнее, потом, завизжав, начал колотить мертвого шимпанзе во всю мочь. Бесчувственный, равнодушный ко всему Эш молча сносил удары, что еще больше злило Голубоглазого, и он продолжал мутузить Эша. Тут чьи-то крепкие руки обхватили его и прижали к широкой волосатой груди. Голубоглазый обратил свою ярость против нового противника, он наносил удары до тех пор, пока его руки вконец не обессилели. Тогда он свалился на пол и, хныча, поднес ладонь ко лбу, шевеля пальцами, повторяя один и тот же жест: «Почему?»

В конце концов гнев утих, но лучше Голубоглазому не стало. Ему казалось, что у него отняли часть его «Я», что-то такое, о чем он прежде не подозревал, а теперь этого было уже не вернуть.

Державший его Морис печально смотрел сверху вниз.

— Почему он умер?

— Потому что Коба сбросил его вон оттуда, — орангутан указал на балкон.

Голубоглазый уставился на Мориса, удивляясь, как это старая мудрая обезьяна оказалась такой тупой. Шерсть на голове Мориса была покрыта кровью, там, где его задела пуля Кобы. Кобы-убийцы, застрелившего Цезаря, отца Голубоглазого, и свалившего преступление на людей. Кобы, начавшего войну, уже унесшую множество жизней. Кобы, своими руками убившего Эша.

«Обезьяна не убивает обезьяну, — сердито прожестикулировал Голубоглазый, рыкнув на слове «убивает». — Ты сам учил меня этому».

— Коба был покалечен изнутри. Человек его покалечил. Если бы ты прошел через его жизнь, то понял бы. А почему ты бил Эша?

— Потому что он не встает!

— Он мертв.

— Знаю! Я знаю, он умер, когда ударился об пол!

Просто тогда вокруг творилось такое, что Голубоглазый перепугался. Он боялся выстрелов, непонятных шумов, людей и Кобы. Его так испугала судьба Эша, что он не осмелился подойти к трупу. У него не было времени размышлять и понимать. Слишком много всего навалилось разом.

А теперь, когда бой закончился и он нашел тело Эша, такое тихое, маленькое, утратившее все то, что делало его Эшем, ставшее каким-то пустым…

— Почему? — снова спросил он. — Я знаю, как он умер. Но почему?

— Коба хотел преподать всем урок, — ответил Морис.

— Нет-нет, — отмахнулся Голубоглазый. — Почему он умер? Почему все они умерли? Почему это вообще происходит?

Морис отстранился и немного ослабил хватку, хотя и не выпустил Голубоглазого окончательно. Внезапно Голубоглазый обнаружил, что они окружены обезьянами, внимательно на них смотрящими. Но сразу же все перевели взгляды на мать Эша, Умелицу, которая упала на его тело, обнимая своего мальчика. Рядом с ней присел Ракета, его глаза, словно две черные дыры, безо всякого выражения смотрели на мертвого сына.

— Я не знаю, — ответил Морис. — Обезьяны умирают. Люди умирают. Все умирают.

Голубоглазый чувствовал, что Морис его не понимает. Ему все это было известно. Обезьяны и раньше умирали. Он вспомнил старую Сару, которая однажды просто перестала дышать. И новорожденное дитя гориллы Зары, не дожившее даже до рассвета. Орангутана Келинга, сломавшего руку, а через несколько дней умершего от лихорадки. Голубоглазый знаками показал, что знает, чем является смерть и что отличает живое от мертвого. Однако до сегодняшнего дня он никогда не задумывался, что смерть означает лично для него. Она означает, что Эш никогда больше над ним не подшутит, что они не пойдут вместе ловить рыбу, не будут смеяться, бороться и болтать о девчонках. Эш ушел навсегда.

— Я зол на него, — сказал он Морису. — Очень зол за то, что он прогневил Кобу. За то, что он умер. За то, что покинул меня.

— Понимаю, — кивнул орангутан, почесывая грудь, куда несколько минут назад его бил Голубоглазый.

— Прости, что набросился на тебя.

Большая обезьяна лишь развела руками. Морис дотронулся до раны на голове, а потом прикоснулся к еще не зажившим бороздам от когтей медведя на груди Голубоглазого. Шрамы от них, судя по всему, должны были остаться на всю жизнь.

«Боль здесь, на поверхности, — жестами ответил орангутан и показал на свою голову. — Но внутри, глубже, тоже болит».

Голубоглазый оглянулся на Эша, на его всхлипывающую мать, погруженную в свое горе, на его потерянного отца.

— Куда ушел Эш? — спросил он.

— Далеко. Очень далеко.

— А что мы сделаем с этим? — он кивнул на труп.

— Это так важно?

Почему-то Голубоглазому казалось, что да.

— А что мы делали раньше?

— Решала семья, — Морис склонил набок голову. — Сару дети посадили на дерево в лесу, вместе с ее любимой копалкой. И с Паном поступили так же, дав ему в руки хорошее копье. — Его глаза вдруг расширились. — Знаешь, я никогда не задумывался обо всем этом прежде. Похоже, шимпанзе всегда оставляют тела на деревьях, чтобы волки или собаки не добрались до тела. Но это сейчас. Раньше, когда мы были пленниками людей, они просто уносили наших мертвых прочь. Как делали те, кто родился диким, я не знаю. Не думаю, что они помнят.

— А как поступают люди?

— Не знаю, — Морис похлопал себя по голове. — Спроси у Малкольма. Или у своего отца. Он знает людей с такой стороны, которая не известна никому из нас.

— Мне хочется что-нибудь сделать для него, — Голубоглазый показал на Эша.

— Понимаю.

Но он так ничего и не сделал. Ракета с Умелицей унесли тело сына, а Голубоглазый почувствовал пустоту.

Он вскарабкался на руины башни. Его отец решил уводить войско. Взрывчатка, заложенная людьми, сделала здание опасным. Голубоглазый уселся на покосившуюся ферму, наблюдая за тем, как люди и обезьяны покидают развалины, расходясь в разные стороны. Вдруг он услышал шлепанье мягких лап.

— Цезарь не должен был отпускать людей.

Подошел Лис — шимпанзе чуть моложе самого Голубоглазого. Позади него маячили еще двое, Флинт и Ракушка. Для своего возраста Лис был очень мощным, что как-то не соответствовало его имени, полученному за быстрый, умный и хитрый взгляд.

— Потому что они сопротивлялись Кобе? — спросил Голубоглазый, чувствуя, что гнев в нем разгорается с новой силой.

Лис, мгновенно чуявший такие вещи, отступил. Ракушка же и не подумал.

— Нам придется опять с ними воевать, — сказал он.

— Вовсе нет, — возразил Голубоглазый.

— Людей становится все больше, — продолжил Ракушка, почесывая свое белое ухо, в честь которого и получил имя. — Мы все это знаем.

Голубоглазый начал приподниматься.

— Хватит, Ракушка, — посоветовал Лис. — Он огорчен из-за Эша.

— Эш не должен был… — начал Ракушка, но Лис рыкнул, заставив его замолчать.

Ракушка ретировался на нижнюю балку, вид у него был смущенный.

— Ты чего-то хотел, Лис? — спросил Голубоглазый.

— Я увидел тебя с Эшем. Мне его тоже будет не хватать.

— Тебе? Ты же поддержал Кобу.

— Ты тоже. Мне жаль, что с Эшем так получилось, — Лис поерзал на своем насесте и подал знак: его ладони затрепетали, словно крылья. — Помнишь? Когда мы были маленькими?