Грег Лумис
Секрет Пегаса
Благодарности
Я благодарен Мэри Джек Уолд, моему агенту, за неоценимую помощь и советы, не говоря уже о тех усилиях, которые она приложила для того, чтобы эта книга увидела свет. Также благодарю за помощь редактора Дона д’Ориа. Очень полезными для работы оказались видеофильм Генри Линкольна о Ренн-ле-Шато, трактовка Ричардом Эдрюсом загадочной латинской фразы с картины Пуссена и книга Пола Шелленберга «Гробница Бога».
Пролог
...Ренн-ле-Шато, юго-запад Франции, 1872 год
Отец Соньер сделал неожиданное открытие.
Свиток тонкого пергамента был настолько старым, что ленточка, связывавшая листы, рассыпалась в пыль, как только священник извлек находку из тайника в алтаре. Никогда еще он не видел такого почерка. Выцветшие строки больше походили на следы, оставленные червяком, нежели на сделанную пером запись.
Он возился в церкви — ремонтировал кое-что. Прихожане никак не могли наскрести денег, чтобы нанять рабочих на это дело. Крыша протекала, часть скамей необходимо было хотя бы сбить гвоздями, чтобы они не рухнули, а алтарь… Что и говорить, тот был намного старше самой церкви.
Священник вновь поглядел на алтарь и нахмурился. Каменный брус, на протяжении многих веков служивший для проведения Святой евхаристии, покосился так сильно, что мог в любую минуту свалиться с поддерживавших его двух коротеньких плиттате. Священник был крепким мужчиной — шести футов росту, более двухсот фунтов веса, — но поднять камень в одиночку ему нечего было и надеяться. Тогда-то он и обнаружил в одной из опор алтаря полость, где лежал этот самый пергамент.
Ни у кого не было ни малейшего понятия о происхождении алтаря. Поблизости имелось множество разрушенных или полуразрушенных замков, и Соньер подозревал, что алтарную плиту когда-то принесли из каких-то руин. Искусная резьба, украшавшая камень, была слишком роскошна для бедной тесной церквушки, где на службу редко собиралось больше десятка прихожан.
А вот история местности была очень древней и насыщенной событиями. Римляне. Тамплиеры. Вероятно, даже мавры — когда эти места входили в состав Каталонии. Алтарь вполне мог прежде находиться в каком-то из их храмов. Или же у гностиков, а то и у катаров [Гностики — от греческого слова «gnosis», «знание». Они считали Христа смертным сыном Марии, который лишь впоследствии был отмечен Богом. На небо, согласно их теории, вознесся лишь Его дух, но не материальное тело. Катары же полагали, что Христос был ангелом и вообще никогда не существовал в материальном человеческом облике. (Здесь и далее прим. пер., кроме особо оговоренных.)].
От мысли о том, что на алтаре могли когда-то проводить свои обряды еретики или язычники, Соньер досадливо поморщился. Одному Господу известно, какие языческие изуверства могли твориться на этом камне. Он оглянулся, словно ожидал, что кто-то сейчас сурово выговорит ему за такие мысли.
Священник напомнил себе, что предметы сами по себе не могут нести зла. Все же оттого, что он держал в руках эти древние листы, скрученные в тугую трубку, ему стало не по себе. Возможно, было бы лучше, если бы они вовсе исчезли. Нет, даже если и так, то не ему принимать такое решение. Вот приедет епископ во время очередного объезда епархии, тогда и нужно будет показать ему находку. Пусть решают власти.
Да и вообще, какой вред может исходить от этих неодушевленных бумажек?
Ответ на этот вопрос он получил, когда служил вечернюю мессу: к двери кто-то приколол клочок бумаги, навсегда перевернувший церковную жизнь.
Часть первая
Глава 1
1
...Париж. 02:34
Взрыв сотряс не только площадь Вогезов, но и чуть ли не весь район Маре. Будь тридцать шесть особняков, по девять с каждой стороны площади, построены из менее прочного материала, чем кирпичи, слепленные вручную четыре века назад, разрушения оказались бы куда большими. Но все же везде, даже в самом внушительном из этих зданий, бывшем особняке Роганов, где когда-то жил на втором этаже Виктор Гюго, не осталось ни единого целого стекла.
Впрочем, серьезно пострадал лишь дом 26, где и случился взрыв. Когда двенадцать минут спустя примчались pompiers [Пожарные (фр.)], бригада Одиннадцатого arrondissement [Административный округ (фр.)], здание представляло собой четырехэтажный огненный ад. Спасти дом или кого-то из его обитателей было невозможно.
Тут же подъехали и жандармы. Некоторые из них оцепили пожар, чтобы не подпускать на опасное расстояние зевак, другие опрашивали местных жителей, высыпавших на улицу в домашних одеяниях. Какой-то мужчина, по-видимому, страдавший бессонницей, подробно рассказывал полицейским, что он сидел себе, смотрел повтор матча прошлогоднего чемпионата мира, и тут как зазвенит разбитое стекло, как полыхнет что-то, да так ярко!.. Он такой вспышки никогда в жизни не видел, бегом рванул к окну и чуть не ослеп — так там пылало.
— А не могло ли разбиться стекло просто оттого, что что-то кинули в окно? — спросил полицейский.
Мужчина зевнул во весь рот, прикрывшись кулаком. Самая любопытная часть неожиданного представления кончилась, и его интерес к случившемуся убывал с каждой минутой.
— А как, по-вашему, я мог бы различить на слух, разбилось стекло от чего-то брошенного внутрь или выкинутого наружу? — Он выразительно, как это умеют одни только французы, пожал плечами, желая показать, что происходящее его на самом деле вовсе не интересует, а вот дурацкие вопросы изрядно раздражают. — Je ne sais pas [Я не знаю (фр.)].
Данный субъект повернулся, чуть не наткнулся на мужчину средних лет, одетого в строгий костюм, и побрел домой, подумав мимоходом, что в такое время обычный человек так не разоденется. Не просто в костюме, а в только что выглаженном, с совершенно свежей накрахмаленной сорочкой. Он снова пожал плечами и решительно направился к себе, думая уже о том, не повредило ли пожаром телевизионную сеть в районе.
Жандарм с полупоклоном прикоснулся рукой к козырьку фуражки — получилось это совершенно невольно, — почтительно приветствуя вновь прибывшего.
— Bon soir [Добрый вечер (фр.)]
Даже со стороны легко было заметить, что жандарм сразу подтянулся и разговаривал уже не так, как со свидетелями. Не каждый пожар привлекает внимание ГУВБ — Генерального управления внешней безопасности.
Человек из ГУВБ чуть заметно кивнул в ответ, отвернулся от жандарма и пристально уставился на то, что сейчас представляло собой лишь обугленный, дымящийся остов дома. Перекрученные от жара трубы торчали в пустоту, словно воздетые в мольбе руки. Соседние дома, покрывшиеся уродливой черной патиной копоти, смотрели на площадь оставшимися без стекол окнами. Пожарные заливали уголья, светившиеся янтарным светом, вода шипела, над пепелищем поднимались клубы пара. На том месте, где недавно стоял старинный дом, будто распахнулось окно прямо в ад.
— Есть какие-нибудь соображения? — спросил человек из ГУВБ.
Пожарный, к которому он обратился, не сомневался, что национальная служба внешней разведки вряд ли стала бы интересоваться утечкой газа или спичкой, случайно упавшей в банку с керосином.
— Нет, мсье, никаких. Кстати, вон идет старший инспектор, — указал он пальцем на кого-то.
Представитель внешней разведки постоял секунду-другую, словно упорядочивал в уме полученную информацию, и двинулся навстречу приземистому человеку, казавшемуся еще меньше ростом из-за объемистой огнестойкой одежды и сапог почти до колена. Больше всего он походил на мальчишку, обрядившегося в отцовскую одежду.
— Лувер, ГУВБ. — Разведчик предъявил удостоверение. — Есть какие-нибудь соображения по поводу случившегося?
Пожарный, слишком уставший для того, чтобы реагировать на появление, ладно, чего уж там, еще одного бюрократа, только покачал головой:
— Не знаю, что там загорелось, но огню помогли. Если в итоге окажется, что это случайность, то я буду очень удивлен.
Лувер кивнул, по-видимому, он думал так же, а потом поинтересовался:
— Может быть, эфир или что-нибудь в этом роде?
Пожарный хмыкнул, не скрывая скептического отношения к подобной гипотезе. Эфир применялся для изготовления из кокаинового порошка «камней», как в среде наркоманов называли сильнодействующий крэк. Мало кто из торговцев наркотиками знал — а если и знал, то ему до нее дела не было — технику безопасности обращения с высоколетучим анестетическим средством. Процесс проходил при повышенной температуре, ошибки при нагревании не только могли, но и частенько приводили к весьма впечатляющим, даже трагическим, результатам.
— В этом районе? — Он повел рукой, указывая на поистине бесценные дома.
В 1615 году здесь проводился растянувшийся на три дня рыцарский турнир, посвященный женитьбе Людовика XII. На этой площади жили кардинал Ришелье и другие высшие аристократы. Посреди площади дворяне сражались на дуэлях, за которыми наблюдали зрители, укрывшись под аркадами, протянувшимися вдоль домов. В 1962 году президент де Голль объявил площадь памятником национальной истории. Цены на жилье — в тех редких случаях, когда оно освобождается, — здесь такие, что подпольные фабриканты крэка их наверняка не потянут.
Лувер прищурился и проследил за жестом пожарного, указывавшего на идеально симметричные строения, выложенные из розового кирпича.
— Пожалуй, вы правы.
— Кроме того, ГУВБ вряд ли полезет в дела распространителей дури, пусть даже с тяжкими последствиями, — произнес пожарный. — Так что же вас интересует на самом деле?
— Можно сказать, что интерес личный. У меня есть друг, очень давний знакомый из Штатов. Он попросил меня встретить его сестру и показать ей Париж. Она остановилась у школьной подруги в этом самом доме номер двадцать шесть. Мне позвонил один человек, с которым я познакомил ее, и сказал, что здесь стряслась беда. Вот я и приехал.
— Если она там находилась… — Пожарный потер лоб ладонью, перепачканной в копоти. — Чтобы точно опознать то, что осталось, нашим экспертам понадобится несколько дней. Возможно, придется делать анализ ДНК.
— Не думал я, что все так обернется, когда говорил по телефону. — Человек из разведки вздохнул и ссутулился.
Пожарный кивнул, теперь уже с искренним сочувствием, и предложил:
— Оставьте мне вашу карточку. Я лично прослежу, чтобы вам отправили экземпляр отчета.
— Благодарю вас.
Лувер еще раз взглянул на черный провал, зиявший там, где всего несколько часов назад находился один из самых фешенебельных домов Парижа. Сильно ссутулившись, словно на его плечи внезапно легла вся тяжесть мира, он прошел мимо желтых пожарных машин, в которых шумно чавкали насосы, отчего они походили на громадных дышащих животных. Еще несколько шагов по узкой улочке — и вот у тротуара стоит поджидающий его «Пежо».
2
...Париж. Через три дня
Водителю пришлось перегнуться через спинку сиденья и встряхнуть уснувшего пассажира за плечо. Американцы, которых таксист отвозил из аэропорта Шарль де Голль, в большинстве своем имели усталый вид после трансатлантического перелета, но этот небритый мужчина в помятом костюме и несвежей сорочке казался совершенно измотанным. Когда же он проснулся, стало ясно, что это впечатление не случайное. Глаза с воспаленными от скорби и бессонницы веками словно глядели куда-то вдаль, за тысячи миль, лишь через несколько секунд пассажир сосредоточился и принялся отсчитывать евро.
Таксист, засовывавший деньги в карман, проводил взглядом человека, вышедшего из машины, до входной двери ничем не примечательного дома на площади Оперы.
Войдя в подъезд, американец миновал старомодный лифт и поднялся по истертым ступеням на второй этаж, а там свернул направо и остановился перед обшарпанной застекленной дверью без какой-либо таблички. Впрочем, он знал, что в дверь вставлено пуленепробиваемое стекло наивысшего качества. Мужчина медленно поднял голову и посмотрел на потолок, где, как он догадывался, должна была находиться скрытая в тени телекамера. Дверь бесшумно открылась, и он вошел в тесную комнатенку с еще одной дверью, на сей раз железной.
— Oui? [Да? (фр.)]— прозвучал из невидимого динамика женский голос.
— Лэнгфорд Рейлли к Патрику Луверу, — сказал мужчина по-английски. — Он ожидает меня.
Вторая дверь отворилась так же бесшумно, как и первая, и Лэнг Рейлли оказался в одном из многочисленных отделений французской разведки. Перед дверью стоял, встречая его, мужчина в темном костюме итальянского покроя. Сорочка поражала белизной, а в туфлях отражался свет висевших на потолке ламп. Когда-то Лэнг и Дон, его покойная жена, шутили, что Патрик Лувер, наверное, меняет костюмы по несколько раз на дню, иначе он не мог бы всегда выглядеть столь элегантно.
Лувер с секунду разглядывал Лэнга из-под тяжелых, словно набрякших, век. Тот всегда находил, что глаза у него точь-в-точь как у бассета. Потом француз воскликнул: «Лэнгфорд!» — и обнял гостя.
— Сколько же прошло? Лет десять? Нет, пятнадцать. — По-английски он говорил почти без акцента. — Нельзя друзьям столько времени не видеться. — Патрик отступил на полшага, не снимая рук с плеч Лэнга. — Почему ты не позвонил? Мы прислали бы машину.
— Спасибо. Я решил, что на такси будет быстрее, — ответил Лэнг и кивнул.
Француз опустил руки и произнес:
— Не могу даже выразить, насколько я сочувствую…
— Патрик, я благодарен тебе, но думаю, что лучше будет сразу перейти к делу.
Большинству соотечественников Лувера такая фраза показалась бы крайне бестактной, но он нисколько не обиделся. К тому же всем известно, что американцы славятся прямотой.
— Конечно! — Он отвернулся и сказал кому-то невидимому: — Полетт, будьте любезны, кофе. Лэнг, пожалуйста, сюда.
Рейлли последовал за ним в коридор. С тех пор как он в последний раз побывал здесь, прошло без малого двадцать лет, но в помещении почти ничего не изменилось, разве что ковровая дорожка лежала другая — впрочем, такого же дешевого и казенного вида, как и прежняя.
К счастью, за минувшие годы не изменились и его отношения с Патриком Лувером. Несмотря на бесчисленные разногласия между уважаемыми правительствами их стран, пик которых пришелся на период войны в Ираке, американец и француз остались добрыми друзьями. Когда сестра Лэнга решила приехать в Париж в гости к своей школьной подруге, Патрик с радостью вызвался позаботиться о ней. Джанет взяла с собой Джеффа, своего приемного сына. Француз уговорил ее ежедневно приводить мальчика к нему домой, где он мог играть с его детьми, пока Джанет с подругой гуляли по магазинам улицы Фобур-Сент-Оноре. Именно Патрик сделал тот телефонный звонок, который вторично сокрушил мир Лэнга.
Сотрудник ГУВБ проводил Рейлли в кабинет, который тот помнил, и сел за стол, совершенно пустой, не считая тонкой папки. Почти сразу же появилась немолодая женщина с подносом и поставила на стол кофейные чашки. Лэнг совершенно не хотел ни есть, ни пить, чувствовал себя так, будто совсем недавно умял столько всякой пищи, что хватило бы нагрузить океанский танкер, но сил отказываться у него не было.
— Так, значит, ты стал адвокатом? — спросил Патрик. Было ясно, что он не намерен вести серьезный разговор, пока они с другом не останутся наедине. — Обуваешь финансовых гигантов на миллионы долларов, да?
— Нет, — покачал головой Лэнг, — вообще-то, я защищаю преступников в белых воротничках, когда они попадаются.
— В белых воротничках? Преступников? — поджав губы, переспросил француз. Вид у него был такой недовольный, будто его заставили произнести словосочетание «австралийское вино». — Защищаешь, говоришь, преступников? В белых воротничках?
— Да. Преступления в сфере бизнеса. Никакого насилия: растраты, мошенничества и тому подобное.
— Тех, у кого хватает денег на твой гонорар?
— Конечно.
Женщина вышла из комнаты, закрыла за собой дверь, и Патрик сразу же подвинул гостю папку, лежавшую на идеально отполированном столе.
— Так и неизвестно, кто и зачем? — спросил Лэнг, не прикасаясь к ней.
— Ничего не известно, — с досадой мотнул головой Патрик. — Нашли явные следы алюминия, оксида железа и азотистого воспламенителя.
— Термит? Ведь его используют только военные — против танков. Иисусе, неужели какой-нибудь псих смастерил там в подвале зажигательную бомбу?
— Зато понятно, почему пожар был настолько сильным.
Патрик старательно увиливал от того, что больше всего интересовало Лэнга. Это значило, что новости должны быть плохими.
Лэнг с трудом сглотнул слюну.
— Жильцы… Что вы?.. — начал он.
— Трое, как я и сказал тебе по телефону. Все подтвердилось. Твоя сестра, ее приемный сын и хозяйка, Летти Баркмэн.
Лэнг знал, что все будет именно так, но в иррациональной части его сознания все же сохранялся проблеск надежды на то, что все как-то обойдется, что Джанет и Джефф во время пожара были где-то совсем в другом месте. Получилось так, будто он услышал смертный приговор в конце судебного процесса, вердикт которого был предрешен с самого начала. Случившееся было совершенно невозможно, во всяком случае, если в мире еще не все перевернулось вверх дном. Сейчас он видел перед собой не Патрика, сидевшего за столом, а Джанет, глаза которой сверкали от восхищения тем миром, который она ни за что не желала принимать всерьез. Еще Джеффа, мальчика, которого его сестра после развода отыскала в одной из вечно охваченных лихорадкой стран, лежащих к югу от Мексики, темнокожего, темноглазого, с профилем, точь-в-точь похожим на вырезанные в камне портреты майя. Джеффа в повернутой козырьком назад бейсболке, мешковатых шортах и высоких кроссовках. Десятилетнего Джеффа, чудесного товарища Лэнга, который относился к нему, пожалуй, как к родному сыну.
По щекам Лэнга текли слезы. Он не вытирал их.
— Кому могло понадобиться?..
Патрик извлек откуда-то носовой платок и ответил:
— Не знаю. Баркмэн была богатой американкой, разведена, давно жила в Париже и, насколько нам известно, не имела никаких контактов с политическими экстремистами. Все ее знакомые уверяют, что она вообще не интересовалась политикой. Твоя сестра была врачом…
— Детским ортопедом, — уточнил Лэнг. — Она ежегодно уезжала на месяц работать в страны третьего мира, туда, где нет нормальной медицины. Джефф осиротел во время землетрясения. Она забрала его с собой.
— Джанет ведь тоже была разведена, да?
Лэнг наклонился и принялся помешивать кофе, чтобы хоть чем-то занять руки, а то он все это время держал их неподвижно на коленях.
— Да. Сестра была замужем за неким Холтом. Никто ничего не слышал о нем с тех самых пор, как они разбежались семь… нет, восемь лет назад. Джанет оставила его фамилию, потому что она записана в ее медицинском дипломе.
— Судя по всему, это не могло быть ограбление. Зачем преступникам уничтожать весь дом?
— Если только они не желали, чтобы стало известно, что именно украдено.
— Возможно и такое, — согласился Патрик. — Но в доме мадам Баркмэн была установлена потрясающая система сигнализации, а все окна закрыты решетками. Наверное, ваша нью-йоркская привычка. Дом был укреплен, словно… М-м-м… Как это место называется, где хранится американский золотой запас?
