«И когда только я успел состариться?» — вздохнул он про себя.

Королю исполнилось всего сорок пять, но выглядел он старше, чем многие из тех, кто разменял шестой десяток зим.

Уильям вытер лицо льняным полотенцем и позвонил в колокольчик. Несколько мгновений спустя появился камердинер — круглый, лысеющий человек, облаченный в черные рейтузы и расшитый золотом алый камзол.

— Сэр?

— Джон, проследи, чтобы моему брату подали вина. Ты знаешь, какое он предпочитает. И пришли Пафела одевать меня.

— Да, сэр. Сэр, осмелюсь ли спросить…

— Что?

— Вы хорошо себя чувствуете?

В голосе Джона звучало искреннее беспокойство. Он служил камердинером короля без малого тридцать лет и был человеком, которому Уильям доверял безраздельно, а таких во всем королевстве насчитывалось совсем немного.

— Честно говоря, Джон, мне немного не по себе, — признался король. — Сам не понимаю, что со мной. Я все время ощущаю… какой-то страх, предчувствие беды. Никогда, даже на поле боя, со мной не было ничего подобного. И хуже всего: Роберт заметил, что со мной творится неладное. Теперь мне необходимо обсудить с ним неотложные дела. А после состоится прием… За весь день у меня не бывает свободной минуты. А иногда так хочется…

Король внезапно осекся и покачал головой.

— Мне очень жаль, сэр, что вы нездоровы. Могу я как-нибудь помочь вам?

— Боюсь, что нет, Джон. И все равно спасибо.

Джон кивнул и направился к двери, но вдруг резко повернулся:

— Некоторые страхи и дурные предчувствия, сэр, трудно объяснить. Бывает, человек по непонятным причинам испытывает такое чувство, словно летит в пропасть.

— Да, Джон, я чувствую что-то в этом роде. Но я не лечу в пропасть. Я твердо стою на ногах.

— Да будет мне позволено заметить, сэр, каждого из нас подстерегает множество пропастей.

Несколько мгновений король пристально смотрел на своего верного слугу, затем губы его искривились в усмешке.

— Ступай, Джон. Подай моему брату вина.

— Да хранят вас все святые, сэр.

— И тебя тоже, дружище.

В спальню вошел Пафел, румяный молодой человек, говоривший с сильным деревенским говором. За ним следовал его новый помощник, Кент.

— Сегодня я не собираюсь облачаться в парадное одеяние, — непререкаемым тоном сообщил им король. — По крайней мере, сейчас я предпочитаю более удобный костюм.

И он раскинул руки, чтобы слуги могли снять с него халат.

— Как вам будет угодно, сэр. Осмелюсь заметить, сегодня день святого Тиффа, и, разумеется, цвета этого святого наиболее предпочтительны. Но сегодня также равноденствие, которому покровительствует святая Фесса, поэтому…

Под неумолчную болтовню Пафела слуги облекли короля в расшитые золотом черные рейтузы, красный шелковый, украшенный вышивкой в виде цветов камзол с высоким воротником и мантию из черного горностая. Привычная процедура одевания благотворно подействовала на Уильяма.

«В конце концов, этот день ничем не отличается от всех прочих», — пришла ему в голову успокоительная мысль.

Он и не думает умирать, и для тревожных мыслей нет никаких оснований. К тому времени как туалет короля был завершен, руки и ноги у него перестали дрожать, и лишь смутная необъяснимая тоска, томившая Уильяма в последние несколько месяцев, по-прежнему шевелилась в глубине его души.

— Спасибо, джентльмены, — кивнул он головой слугам. Когда те удалились, король сделал несколько глубоких вдохов, словно собираясь с силами, и направился в Голубиный зал.

То было просторное, достаточно светлое помещение — настолько, насколько комната с каменными сводами может быть светлой.

Алебастровые стены сплошь покрывали гобелены и драпировки светло-зеленого и золотистого оттенка. Большие окна были широко распахнуты: какая нужда в узких бойницах — ведь если королевская армия позволит неприятелю ворваться за стены замка, битва все равно будет проиграна.

Едва заметное пятно на сверкающем чистотой полу напомнило Уильяму о событии, некогда случившемся в этом зале. Именно здесь более ста лет назад упал замертво Тизвальд Фрам Рейксбург, известный также под именем Волчья Шкура. Меч первого Уильяма Отважного, монарха, правившего тогда в Эслене, рассек врага до печенок.

Уильям благоговейно перешагнул через пятно. Роберт восседал в кресле — королевском кресле и делал вид, что читает молитвенник. Заметив брата, он вскинул голову и насмешливо произнес:

— Тебе не было необходимости так наряжаться ради встречи со мной, Уильям.

— О чем ты хотел поговорить со мной, Роберт? У тебя опять какая-то просьба?

— Просьба? Вот уж нет!

Роберт встал, лениво потянувшись своим длинным, тонким телом. Ему минуло всего двадцать зим, он был намного моложе брата и, чтобы подчеркнуть это обстоятельство, носил маленькие усики, козлиную бородку и коротко стриг волосы, что было в моде среди самых отчаянных придворных франтов. Его правильные черты нередко искажала кривая самодовольная ухмылка.

— Это ты должен просить меня, Уилм, — бросил он. — Просить, чтобы я рассказал тебе о том, что мне удалось узнать.

— И что же тебе удалось узнать?

— Вчера вечером я неплохо повеселился в обществе лорда Реккарда, досточтимого посла из Салтмарка.

— Представляю, что это было за веселье. Впрочем, мне нет никакого дела до твоих попоек.

— Ошибаешься. Как я уже сказал, мы славно развлеклись. Сначала пошли в «Кабанью бороду», потом в «Говорящего медведя», потом пересекли канал и отправились в «Дочь скупца».

— Впечатляющий поход, ничего не скажешь. Надеюсь, твой спутник остался жив? И благодаря твоим развлечениям мы не окажемся втянутыми в войну с Салтмарком?

— За посла не волнуйся. Он жив-здоров. Хотя, возможно, сейчас его мучают угрызения совести. Что касается войны… Но дай же себе труд меня дослушать.

— Я весь внимание, — кивнул головой Уильям, стараясь сохранить на лице непроницаемое выражение.

При всем желании он не мог доверять своему младшему брату и сейчас, как всегда, ждал от него подвоха.

— Помнишь жену Реккарда, очаровательное создание по имени Сеглаша? — продолжал Роберт.

— Конечно помню. Если я не ошибаюсь, она ведь из Хериланца?

— Да, и она истинная дочь этой варварской страны. Тот супруг, что был у нее до Реккарда, по ее милости лишился мужской силы. А до этого у нее был еще один — этого бедолагу ее братья разрубили на куски за то, что он на людях обошелся с ней неуважительно. Реккард, надо сказать, весьма опасается своей прелестной женушки.

— И похоже, имеет на то веские основания, — усмехнулся Уильям.

Роберт насмешливо выгнул бровь.

— Тебе нелегко его понять. Ведь ты женат на женщине из рода де Лири. Она, по крайней мере…

— Не смей говорить неуважительно о моей супруге, — рявкнул Уильям. — Я и слушать не буду.

— Вот как? А со своими любовницами ты так же строг? Разве с ними ты не обсуждаешь свою обожаемую половину? Дело в том, что на днях я слышал от леди Берри несколько весьма нелестных отзывов о твоей супруге. И у меня создалось впечатление, что сия очаровательная особа лишь передавала чужие слова.

— Роберт, я надеюсь, ты не собираешься учить меня хорошим манерам и достойному поведению. В твоих устах подобные наставления звучат слишком лицемерно. Если не сказать — дико. Не уподобляйся козлу, который дразнил барана лохматым.

Роберт прислонился к алебастровой колонне и скрестил руки на груди.

— Нет, дорогой братец, я не намерен тебя учить, — ухмыльнулся он. — Я хотел лишь спросить, известно ли тебе, что Ханза направила в Салтмарк тридцать военных галер и тысячу пехотинцев.

— Что? Откуда ты это знаешь?

— Как я уже имел случай тебе сообщить, бедняга Реккард до смерти боится своей жены. Мне не составило труда догадаться: он отнюдь не желает, чтобы наши маленькие шалости с веселыми девицами во дворце Ларка стали ей известны. И я дал ему понять, что буду нем как рыба, если… если он, напротив, кое о чем проговорится.

— Иначе говоря, ты решил его шантажировать. Представители рода Отважных никогда не опускались до низких интриг.

Роберт пренебрежительно хмыкнул.

— Насколько я понимаю, теперь ты решил преподать мне урок хороших манер и достойного поведения? Должен заметить, в твоих устах подобные наставления звучат не менее лицемерно. Если не сказать — дико. Тебе необходимы мои «низкие интриги», Уильям, и ты сам это прекрасно знаешь. Именно благодаря им ты сохраняешь видимость безупречной добродетели и одновременновласть в королевстве. Но, возможно, ты не пожелаешь узнать сведения, которые я раздобыл столь бесчестным и коварным способом?

— Ты понимаешь, что я не могу себе позволить подобной разборчивости. И всегда это понимал.

— Ты прав. И поэтому впредь воздержись от упреков, Уилм.

Король тяжело вздохнул и бросил тоскливый взгляд за окно, на безоблачное голубое небо.

— А кто еще знает об этом? Об этих ханзейских судах?

— Ты имеешь в виду, при дворе? Только ты и я. Ну и, конечно, посол.

— Но почему Ханза ввела свои войска в Салтмарк? И почему Салтмарк это позволил?

— Не притворяйся дураком. Причина может быть только одна. Они действуют заодно. Ведут приготовления.