— Золотые слова, — раздался ровный, размеренный голос, и шторы у дверей раздвинулись вновь. — Не ожидала, что ты дашь моей легкомысленной сестрице столь разумный совет, Лезбет.

— Привет, Фастия.

Из всех собравшихся в комнате Фастия была самой старшей — вскоре ей исполнялось двадцать три. Ее каштановые шелковистые волосы были убраны в сетку, безупречно правильные черты лица отличались тонкостью и изяществом. Ростом она была примерно с Энни и Остру, почти на полголовы ниже Лезбет. Но в осанке Фастии ощущались надменность и властность.

— Милая Фастия, я только что сообщила Энни важную новость, — сказала Лезбет.

— Насколько я понимаю, ты рассказала ей о своей помолвке.

— Ты уже знаешь о моей помолвке? Но откуда? Я говорила об этом только с братом Уильямом. А с тех пор как я попросила у него разрешения вступить в брак, прошло всего несколько часов.

— Боюсь, ты успела отвыкнуть от Эслена, милая Лезбет. Ты забыла, с какой скоростью здесь распространяются новости. Так или иначе, прими мои поздравления. Замужество — это великое счастье, и, уверена, ты скоро в этом убедишься.

Однако ледяной тон, которым Фастия произнесла эти слова, позволял предположить, что сама она отнюдь не убеждена в их истинности. Внезапно Энни почувствовала приступ острой жалости к своей суровой и непроницаемой старшей сестре.

Лезбет с готовностью кивнула головой.

— Я тоже уверена, что меня ждет счастье, — сказала она. — Не зря я ждала так долго.

— Святые вознаградят тебя за терпение, — изрекла Фастия и перевела разговор на другую тему: — Вы готовы ко сну, юные леди? Надеюсь, вы не забыли умыться и прочесть молитвы?

— Когда я вошла, они как раз молились, — с самым искренним видом солгала Лезбет.

— Мы уже почти спали, — торопливо добавила Энни.

— Ты вовсе не выглядишь сонной, — заметила Фастия.

— Я так обрадовалась, увидев Лезбет, что с меня слетел весь сон. Она рассказала нам о Шанифаре, стране, где правит ее жених. Название, по-моему, очень красивое…

— Да, только это государство называется Сафния, а вовсе не Шанифар, — поправила Фастия. — Тысячу лет назад она была одной из пяти провинций Гегемонии. А теперь это процветающая страна, и, насколько я слышала, там много интересного.

— Ты совершенно права, — подхватила Лезбет, словно не замечая снисходительных ноток, прозвучавших в голосе Фастии. — Там есть на что посмотреть.

— Мне кажется, это необыкновенная, экзотическая страна, — вмешалась Энни.

— Многие страны кажутся нам необыкновенными и экзотическими до тех пор, пока мы там не побываем, — отрезала Фастия. — И не убедимся собственными глазами в их заурядности. Ладно, юные леди, вам пора ложиться. Мне вовсе не по душе строить из себя мегеру, но я должна была убедиться, что вы привели себя в порядок. Лезбет, мне бы хотелось поговорить с тобой.

«Врешь ты все, Фастия, — подумала Энни. — На самом деле ты обожаешь строить из себя мегеру. Вот только непонятно, почему эта роль так пришлась тебе по душе». Вслух же она произнесла:

— Побудьте с нами еще немного. Мы так долго не видели Лезбет. Если мы сегодня ляжем чуточку позже, в этом не будет большой беды.

— Нет, час уже поздний, — непреклонно заявила Фастия. — На сегодня разговоров более чем достаточно. Завтра, на дне рождения Элсени, мы вдоволь наговоримся с тобой, Лезбет. Нам, женщинам, есть о чем поболтать.

— Мы тоже женщины, — вставила Энни.

— Ты станешь женщиной, когда будешь помолвлена, — возразила Фастия. — Спокойной ночи. Или, как сказал бы жених Лезбет, «бона ноча». Остра, надеюсь, после моего ухода вы обе немедленно уляжетесь.

— Разумеется, архигреффесса.

— Спокойной ночи, мои дорогие, — сказала Лезбет, послала девушкам воздушный поцелуй и вслед за Фастией двинулась к дверям.

Несколько мгновений спустя Энни и Остра остались вдвоем.

— И почему только Фастии нравится быть такой занудой? — пробормотала Энни.

— Не будь она занудой, твоя матушка не доверила бы ей за тобой приглядывать, — заметила Остра. — Она считает, для такого дела только зануды и годятся.

— Да уж. Знала бы ты, как этот постоянный надзор меня бесит…

— На самом деле я рада, что они ушли так быстро, — сказала Остра.

— Почему? — спросила Энни. Ответом ей послужил удар подушкой.

— Потому что ты до сих пор не рассказала мне, что произошло там, в саду, негодница! А я умираю от любопытства!

— Ах, Остра, знала бы ты! Это было так… просто словами не выразишь. Он… Я думала, что сгорю заживо, честное слово! И он подарил мне розу, замечательную черную розу… — Внезапно Энни осеклась: — Слушай, а где моя роза?

— Понятия не имею. Когда мы вошли в спальню, ты держала ее в руке.

— Да, но сейчас я ее не вижу! А мне обязательно надо ее засушить, или что там делают с розами…

— Прежде чем с розой что-то делать, ее необходимо найти, — возразила Остра.

Девушки обшарили всю спальню, но розы нигде не было — ни на полу, ни на кровати, ни под кроватью. Не оказалось ее и в соседней приемной.

— И куда только она могла деться? Мы найдем ее утром, при ярком солнечном свете, — пообещала Остра.

— Надеюсь, — откликнулась Энни, но в голосе ее звучало сомнение.

Во сне Энни видела, будто стоит на поле, сплошь покрытом черными розами. На ней черное атласное платье, расшитое жемчугами, которые тускло поблескивают в ярком лунном свете. В воздухе витает такой густой аромат, что у Энни едва не перехватывает дыхание.

Полю, поросшему розами, не видно ни конца, ни края; оно тянется до самого горизонта, и легкий ветер слегка колеблет цветочные стебли. Куда бы Энни ни посмотрела, перед глазами у нее стояла одна и та же картина.

Но вот она медленно поворачивается и видит, что у нее за спиной поле обрывается. Всего в нескольких шагах возвышается стена деревьев, их исполинские черные стволы покрывают острые толстые шипы. Верхушки деревьев уходят в небо и теряются там в сумрачной вышине. Лианы, толщиной с руку Энни, обвивают стволы и ползут по земле, подобно змеям. А за тесным переплетением деревьев и лиан — тьма, непроглядная тьма. Энни чувствовала, что эта тьма опасна, что она наблюдает за ней, ненавидит ее, желает поглотить. И чем дольше она вглядывалась в тревожный сумрак, тем больший ужас наводили на нее мелькавшие там тени, доносившиеся оттуда едва различимые звуки — не то шорох шагов, не то шелест крыльев.

И когда ужас охватил ее всю, достигнув предела, Энни поняла — кто-то приближается к ней, продираясь сквозь шипы и лианы. Лунный блик выхватил из темноты руку с протянутыми вперед пальцами, руку, несущую зло.

А потом она увидала высокий остроконечный шлем, увенчанный черными рогами, шлем, скрывающий гигантскую голову. Забрало было поднято, и взору Энни открылось нечто, заставившее ее испустить пронзительный жалобный крик. Никогда прежде не видала она столь жуткого зрелища. Энни повернулась и побежала по полю, поросшему черными розами, и их колючки цеплялись за ее платье, словно хотели остановить, а луна равнодушно смотрела на нее сверху, тусклая и холодная, как глаз дохлой рыбы.

Энни проснулась в холодном поту и долго не могла понять, где она и что с ней. Наконец, стряхнув с себя остатки кошмара, она села на кровати и обхватила дрожащими руками плечи.

— Это сон, — прошептала она, тихонько покачиваясь и вглядываясь в знакомые очертания своей спальни. — Это всего лишь сон.

Однако воздух в комнате по-прежнему был пропитан удушливым ароматом аниса и сливы. В бледном свете луны, льющемся из окна, Энни увидела черные лепестки, разбросанные по одеялу. Она чувствовала, что лепестки запутались в ее волосах. По щекам текли слезы, она ощущала на губах их соленый вкус.

В эту ночь Энни больше не сомкнула глаз. Сжавшись в комочек, она сидела в постели и ожидала, когда первый крик петуха возвестит восход солнца.