— Ваше величество, прошу простить мне невольную дерзость, которую я, возможно, проявил, не зная…

Поток извинений Нейла прервал недовольный голос короля:

— Ты ходила в портовую церковь, Мюриель? Одна, без охраны?

— Мои телохранители все время находились поблизости, и Эррен ждала меня за дверями церкви. К тому же я закрыла лицо капюшоном. Узнать меня было невозможно.

— Мюриель, поступать так — это чистой воды безрассудство. Особенно в нынешние беспокойные времена.

— Прости, если я заставила тебя волноваться.

— Как я мог волноваться, если я ничего не знал о твоем опрометчивом поступке? Но теперь я действительно встревожен. Отныне ты никуда не будешь выходить без охраны. Прошу тебя. — Король, как видно, почувствовал, что избрал чрезмерно резкий тон, и последние его слова прозвучали почти умоляюще. — Впрочем, мы обсудим это потом, — поспешно добавил он. — Я не хочу, чтобы наши дорогие гости в свой первый день при дворе стали свидетелями семейной склоки.

— Кстати, о семейных склоках, точнее, о семейных делах, — заметила королева Мюриель. — Я вынуждена просить у вас всех извинения, но мне придется вас покинуть. Здесь есть кое-кто, с кем мне необходимо поговорить. Молодой МекВрен, прошу прощения за то, что утром ввела вас в заблуждение. Но, право же, я получила огромное удовольствие, увидев сейчас ваше изумленное лицо. — Она повернулась к своему супругу. — Я буду здесь, неподалеку, если вас это интересует, — бросила она, повернулась и пустила лошадь вскачь.

Нейл был рад, что королева сменила тему разговора, ибо в душе у него царил полный сумбур… По причинам, которые он сам не мог определить, юноша чувствовал себя виноватым.

— Наверняка выходка с розой — дело рук Фастии, — заявила Энни.

Они с Острой пустили лошадей вскачь по поросшему фиалками Выгнутому лугу. Воздух наполняли упоительные весенние ароматы, но Энни была слишком взволнована, чтобы наслаждаться ими.

— Фастия не любит ходить вокруг да около, — возразила Остра. — Она не стала бы тебя изводить исподтишка. Если бы она увидала розу, то спросила бы напрямик, откуда цветок.

— Может, ей и спрашивать не надо. Вдруг она уже все знает?

— Откуда? Ни одна живая душа вас не видела, за это я отвечаю.

— Ну а кто тогда? Неужели Лезбет? Это на нее не похоже.

— Она очень изменилась, — заметила Остра. — Стала такой… осмотрительной. И все время думает о политике. Может, она теперь — точная копия Фастии, только мы еще этого не заметили.

Энни заерзала в седле, пытаясь устроиться поудобнее. Она презирала дамские седла, заявляла, что, сидя боком, далеко не уедешь. И в самом деле, она постоянно с них соскальзывала. Будь они с Острой наедине, Энни, наплевав на свои пышные юбки, немедленно уселась бы по-мужски.

Но они были далеко не одни. По лугу разъезжала едва ли не половина благородных рыцарей королевства.

— Нет, я не верю, — покачала головой Энни. — Лезбет никогда меня не предаст. Я доверяю ей, как тебе.

— А может, ты и меня подозреваешь? — ехидно предположила Остра.

— С чего ты взяла, дурочка? Я только что сказала, что тебе доверяю.

— Надеюсь. Но все же кто выкинул с тобой такую злую шутку? У кого есть ключи от твоей комнаты? Только у Фастии.

— Может, она забыла запереть дверь?

— Забыла? Нет, Фастия никогда ничего не забывает, — покачала головой Остра.

— Это верно. Значит…

— Значит, остается твоя мать.

— Ты права. У матушки, конечно, есть ключ от моей спальни. Но…

— Тише. Она здесь, совсем рядом.

Энни вскинула голову и невольно вздрогнула, увидев, что ее подруга и фрейлина права. Мюриель Отважная, урожденная де Лири, королева Кротении, оставив свиту, приближалась к ним рысцой на свой гнедой вителлианской кобыле.

— Доброе утро, Остра, — с приветливой улыбкой сказала она.

— Доброе утро, ваше величество.

— Если ты не возражаешь, мне хотелось бы немного поговорить с дочерью наедине.

— Разумеется, ваше величество.

Едва успев сказать это, Остра натянула поводья и повернула прочь, напоследок бросив на Энни извиняющийся и встревоженный взгляд. Если над головой Энни сгустились тучи, значит, Остре тоже приходилось ждать неприятностей.

— Вы обе, похоже, сегодня чем-то обеспокоены, — заметила Мюриель. — И предпочитаете держаться в стороне.

— Я видела дурной сон, матушка, — призналась Энни. Впрочем, это была лишь часть правды. — И никто не сообщил, где именно мне следует держаться.

— Дурной сон? Но ты уже взрослая девушка, тебе стыдно переживать из-за таких пустяков. Однако я скажу Фастии, чтобы сегодня на ночь она дала тебе целебный отвар. Тот, что не дает Черной Мэри приближаться к спящему.

В ответ Энни лишь пожала плечами.

— Но я полагаю, дело не только в дурном сне, — продолжала королева. — Фастия считает, что у твоего скверного настроения есть более глубокие причины.

— Фастия только и думает, как бы мне досадить, — вздохнула Энни.

— Ты не права. Твоя сестра любит тебя, и ты это прекрасно знаешь. Но если ты ведешь себя не так, как подобает принцессе, она не может этого одобрять.

— Похоже, все вокруг сговорились меня не одобрять, — буркнула себе под нос Энни.

Королева устремила на дочь пронзительный взгляд изумрудно-зеленых глаз.

— Не забывай, Энни, что ты занимаешь высокое, исключительно высокое положение. И это налагает на тебя определенные обязанности. Пока ты была мала, тебе многое сходило с рук. Но ты уже вступила в возраст, когда девушке следует думать о замужестве. О детских привычках и проказах пора забыть. Своей нелепой выходкой с грефтом Остгартом ты поставила в крайне неловкое положение и своего отца, и меня…

— Этот ваш грефт — на редкость противный старикашка. Навел на меня такую тоску! Не думали же вы, что я…

— Во-первых, он не старикашка, а пожилой господин. Во-вторых, его политическая поддержка чрезвычайно важна для Кротении. Или тебя не волнует процветание королевства, которым правит твой отец? Может, ты не помнишь, сколько твоих предков пожертвовали жизнью во имя блага страны?

— Но почему для блага страны я должна выходить за старого скучного урода? Это несправедливо.

— Справедливо? Справедливость хороша, когда речь идет о простых людях. А нам часто приходится жертвовать собой. Высокое рождение лишает нас права выбора.

— Лезбет выходит замуж по любви! — Мюриель покачала головой.

— Да, именно этого я и боялась, и Фастия тоже. Лезбет окончательно сбила тебя с толку. Пойми, девочка, она делает выгодную, весьма разумную партию. Что касается любви… Можешь не сомневаться, в ней Лезбет смыслит не больше, чем ты.

— Можно подумать, матушка, вы много смыслите в любви, — взорвалась Энни. — Всему Эслену известно: отец давно уже предпочитает предаваться любовным утехам с леди Грэмми, а ваши покои обходит стороной.

Когда в этом была необходимость, королева двигалась с редким проворством. Энни даже не успела заметить, как мать занесла руку, лишь услышала звук пощечины и ощутила, как ее щека вспыхнула.

Глаза юной принцессы застилали слезы, в горле стоял ком.

«Не смей плакать, — приказала она себе. — Не смей!»

— А теперь слушай меня внимательно, девочка, — как ни в чем не бывало сказала королева. — Сегодня среди гостей присутствуют три молодых человека, все по-своему очень милые и достойные внимания. Зовут их Уингальн Катсон из Авлхама, Уильям Фуллхэм, баронет Уинстона, и Дункат МекАвэн. Запомнила? Каждый из них мог бы стать для тебя отличной партией. И противных скучных старикашек, которых ты так презираешь, среди них нет. Надеюсь, ты дашь себе труд быть с ними обходительной и любезной. Они приехали специально для того, чтобы с тобой познакомиться.

Энни ехала молча, угрюмо потупившись.

— Ты поняла меня? — возвысила голос Мюриель.

— Да. А как я их узнаю, этих ваших женихов?

— Можешь не беспокоиться, тебе их представят.

— Хорошо. Я все поняла.

— Энни, надеюсь, ты поняла также, что все это делается для твоего блага?

— Я рада, матушка, что вы так хорошо знаете, в чем заключается мое благо.

— Твои колкости излишни, Энни. И твой надутый вид сейчас совершенно неуместен. Не забывай, сегодня день рождения твоей сестры. Постарайся выглядеть веселой — если не для меня, то хотя бы для нее. И давай забудем о нашей маленькой ссоре, хорошо, дорогая?

Последние слова Мюриель сопроводила натянутой холодной улыбкой, которой Энни никогда не доверяла.

— Хорошо, матушка, — буркнула она, старательно избегая пронзительного взгляда матери.

Однако, несмотря на неприятный разговор и на то, что щека у Энни все еще горела, на душе у нее стало легче. О Родерике мать ничего не знает, а это главное.

И все же кому-то ее тайна известна. Кто-то нашел ее розу. Черную розу.

«Возможно, кошмар, который мне привиделся, вообще не имеет отношения к Родерику, — размышляла про себя Энни. — Ведь его-то не было ни на поле, среди черных роз, ни в жутких темных зарослях…»

— Что это за диво? — раздался за их спинами раскатистый и звучный мужской голос. — Две прекраснейшие женщины королевства разъезжают без охраны?

Энни и Мюриель обернулись одновременно.

— Здравствуй, Роберт, — сказала королева.

— Здравствуй, здравствуй, милая невестушка! До чего ты хороша, смотреть больно! Сегодня даже солнце медлило выходить на небо, опасаясь, что ты его затмишь.

— Ты очень любезен, — процедила Мюриель.

Не обращая внимания на ее ледяной тон, Роберт повернулся к Энни.

— Ты тоже восхитительна, моя обожаемая племянница! — громогласно возвестил он. — Боюсь, в самом скором времени ты разобьешь немало мужских сердец. Не прими мы сегодня меры предосторожности, этот праздник превратился бы в состязание молодых рыцарей, готовых сложить головы из-за твоей благосклонной улыбки.

Щеки Энни вспыхнули. Дядюшка Роберт частенько приводил ее в смущение. Он был молод и красив, строен, широк в плечах, тонок в талии. На его лице, слишком смуглом для представителя рода Отважных, сверкали жгучие черные глаза, а бородка и небольшие аккуратные усики очень шли к насмешливому выражению и ироничной улыбке.

— Позаботьтесь лучше об Элсени, дядюшка, — ответила Энни. — Она намного красивее меня, и, кроме того, сегодня день ее рождения.

Роберт подъехал ближе и бесцеремонно схватил Энни за руку.

— О прекрасная леди, у моего брата три дочери-красавицы, и хотя ты самая младшая, но отнюдь не уступаешь сестрам по красоте, — заявил он. — А если кто-то полагает иначе, покажи мне этого наглеца. Можешь не сомневаться, я сумею его проучить. Вороны выклюют его бесстыжие глаза прежде, чем сумерки вновь спустятся на землю.

Конец ознакомительного фрагмента