Грэм Макнилл

Фулгрим: образы предательства

Действующие лица

Дети Императора

Фулгрим — примарх

Эйдолон — лорд-командир

Веспасиан — лорд-командир

Юлий Каэсорон — капитан Первой роты

Соломон Деметр — капитан Второй роты

Марий Вайросеан — капитан Третьей роты

Саул Тарвиц — капитан Десятой роты

Люций — капитан Тринадцатой роты

Чармосиан — капеллан Восемнадцатой роты

Гай Кафен — заместитель Соломона Деметра

Ликаон — советник Юлия Каэсорона

Фабий — апотекарий

Железные Руки

Феррус Манус — примарх

Габриэль Сантар — капитан Первой роты

Каптай Балхаан — капитан «Феррума»

Примархи

Хорус — Воитель, примарх Легиона Сынов Хоруса

Вулкан — примарх Легиона Саламандр

Коракс — примарх Легиона Гвардии Воронов

Ангрон — примарх Легиона Пожирателей Миров

Мортарион — примарх Легиона Гвардии Смерти

Другие космодесантники

Эреб — первый капеллан Легиона Несущих Слово

Имперская армия

Тадеуш Файль — лорд-командующий

Прочие персонажи

Серена д'Анжело — художник-портретист

Бекъя Кински — композитор и музыкант

Остиан Делафур — скульптор

Коралин Асеник — актриса театра

Леопольд Кадмус — поэт

Ормонд Бракстон — эмиссар Администратума Терры

Эвандер Тобиас — архивариус на борту «Гордости Императора»

Эльдары

Эльдрад Улътран — прорицатель Ультве

Кираэн Златошлемный — призрак-повелитель Ультве

Часть первая

НЕПРЕВЗОЙДЕННЫЙ ВОИН

Пережитые испытания венчает триумф, а боль в сердце наполняет радостью. Чтобы познать истинное счастье, необходимо многое испытать, двигаться вперед и совершенствоваться. Нельзя достичь успеха без исправления ошибок, попрания невежества и несовершенства. Чтобы увидеть свет, надо пройти сквозь тьму.

Примарх Фулгрим. Достижение совершенства

Совершенство достигается не в том случае, когда нечего добавить, а когда нечего отнять.

Остиан Делафур, мастер камня

Единственно истинный рай — это тот, что для нас утрачен…

Пандор Зенг, философ, предположительно живший в Аютархе-9 Индонезийского блока

1

Сольный концерт

Увидеть сущность

Лаэран

— Для каждого из нас, — говаривал Остиан Делафур в тех редких случаях, когда его вынуждали высказаться о своем таланте, — опасность заключается не в том, что стоящая перед нами цель слишком высока и мы не можем ее достичь, а в том, что цель слишком низкая и мы ее поражаем.

Затем он скромно улыбался, старался отойти на задний план и увернуться от дальнейших разглагольствований, ощущая неловкость от лести и изнемогая от всеобщего внимания.

Только здесь, в захламленной студии, в окружении разбросанных повсюду резцов, молотков и рашпилей, которыми он отсекал кусочки мрамора, творя свои шедевры, Остиан чувствовал себя комфортно. После нескольких часов созерцания он отошел от каменного блока, стоявшего в центре студии, и провел рукой по лицу и коротким, сильно вьющимся темным волосам.

Сверкающий прямоугольник белого мрамора возвышался почти на четыре метра, и его поверхности еще не касался резец скульптора. Остиан обошел вокруг глыбы, провел серебряными руками по шероховатой поверхности, угадывая природную структуру мрамора и намечая место первого удара. Сервиторы доставили мрамор из грузового отсека «Гордости Императора» еще неделю назад, но до сих пор скульптор лишь рассматривал камень, намечая пути освобождения шедевра от каменной кожуры.

Мрамор был доставлен на флагманский корабль Детей Императора из каменоломни Проконессус, что на Анатолийском полуострове, где добывалась большая часть материалов для постройки и украшения Императорского дворца. Глыбу вырубали вручную на горе Арарат, чьи крутые и неприступные склоны были известны богатыми залежами чистого белого мрамора. Ценность этого блока не поддавалась исчислению, и только благодаря личному вмешательству примарха Детей Императора она попала на корабль Двадцать восьмой экспедиции.

Остиан знал, что многие называют его гением, но сам он считал свои руки лишь инструментом для высвобождения уже живущего в мраморе образа. Его умение — скульптор из скромности не называл его талантом — заключалось в том, чтобы еще до первого прикосновения резца к камню увидеть полностью законченное произведение, скрытое внутри. Нетронутый мрамор мог принять любую форму, возникшую в мозгу художника.

Остиан Делафур был худощав, с тонким серьезным лицом и узкими пальцами, заключенными в серебристый металл. Эти пальцы сверкали, словно ртуть, и вечно вертели какой-нибудь инструмент или любой подвернувшийся предмет, словно руки жили своей собственной жизнью независимо от воли их хозяина. Под длинным белым балахоном скульптора скрывались отлично сшитый костюм и кремовая рубашка, и этот официальный наряд совершенно не соответствовал неприбранной мастерской, где Остиан проводил большую часть времени.

— Теперь я готов, — прошептал Остиан.

— Надеюсь, что так, — раздался за его спиной женский голос. — Если мы опоздаем на концерт, Бекья закатит истерику, ты же знаешь, как она относится к своим выступлениям.

Остиан улыбнулся:

— Нет, Серена, я хотел сказать, что готов приступить к работе.

Повернувшись к Серене д'Анжело, похожей на одну из устрашающих матрон, так прекрасно сыгранных Коралин Асеник, он развязал тесемки балахона и стащил его через голову. Женщина недовольно поморщилась, окинув взглядом царящий в студии беспорядок. Остиан знал, что ее мастерская была образцом опрятности. С одной стороны строго по тонам выстраивались тюбики с краской, с другой — кисти, мастихины и палитры, без единого пятнышка и сверкающие, словно только что вынутые из упаковки.

Серена была небольшого роста и обладала тем типом красоты, который заставлял ее недоумевать по поводу любого проявления внимания со стороны мужчин, и вместе с тем она была величайшим художником в ордене летописцев. Кое-кто предпочитал пейзажи Келанда Роже, путешествующего с Двенадцатой экспедицией Робаута Жиллимана, но Остиан был уверен, что Серена превзошла Роже в мастерстве.

«Даже если она сама этого и не подозревает», — подумал он, украдкой глянув на ее руки, прикрытые длинными манжетами платья.

Для сольного концерта Бекьи Кински Серена выбрала длинное вечернее платье из керулеанского шелка, с невероятно жесткой баской, подчеркивающей грудь. Длинные иссиня-черные волосы, свободно распущенные, спускались до талии, обрамляя продолговатый овал лица и темные раскосые глаза.

— Ты прекрасно выглядишь, Серена, — сказал он.

— Спасибо, Остиан. — Серена подошла ближе и поправила его воротничок. — А вот ты как будто спал в своем костюме.

— Это хороший костюм, — запротестовал Остиан, пока она развязывала и вновь старательно затягивала аккуратный узел на его галстуке.

— Хороший — еще не отличный, мой дорогой, — сказала Серена. — Тебе это известно. После этого проклятого концерта Бекья возгордится еще больше, и я не хочу, чтобы она сказала, что мы, художники, смущали ее своим неопрятным богемным видом.

Остиан усмехнулся:

— Да, она скептически относится к прикладным видам искусства.

— Это все от изнеженного воспитания в ульях Европы, — заметила Серена. — Скажи, я правильно поняла: ты готов приступить к работе?

— Да, — кивнул Остиан. — Готов. Теперь я вижу, что скрывается внутри. Мне осталось только освободить его.

— Что ж, я думаю, лорд Фулгрим будет рад это узнать, — сказала Серена. — Как я слышала, он просил изволения самого Императора, чтобы доставить этот камень с Терры.

— О, пожалуйста, не надо на меня давить, — попросил Остиан, когда Серена отошла от него, убедившись, что скульптор выглядит должным образом.

— Все будет прекрасно, дорогой. Ты и твои руки скоро заставят этот мрамор петь.

— А как твоя работа? — спросил Остиан. — Получается портрет?

Серена вздохнула:

— Продвигается понемногу, но лорд Фулгрим так жаждет боя, что у него почти не остается времени, чтобы мне позировать.

Остиан заметил, что Серена бессознательно начала почесывать ладони.

— С каждым днем, пока я смотрю на незаконченную работу, она мне все больше и больше не нравится. Мне кажется, что надо бы начать все заново.

— Не надо, — сказал Остиан, размыкая ее руки. — Ты преувеличиваешь. Все хорошо, и, как только Лаэран будет покорен, лорд Фулгрим сможет позировать тебе столько, сколько нужно.

Она улыбнулась, но Остиан понимал, что Серена с трудом сдерживается. Он пожалел, что не в состоянии развеять меланхолию, овладевшую душой Серены, и предотвратить вред, который она наносит самой себе.

— Пойдем, — только и сказал он. — Нельзя заставлять Бекью ждать.

Остиан не мог не признать, что Бекья Кински, музыкально одаренное дитя из европейского города-улья, была весьма привлекательной женщиной. Буйные синие волосы на ее голове напоминали ясное летнее небо, а черты лица свидетельствовали о хорошей наследственности и квалифицированной хирургической коррекции. Хотя, по мнению Остиана, чрезмерное количество декоративной косметики только отвлекало внимание от ее естественной красоты. Чуть ниже линии волос он заметил вживленные акустические устройства, а с головы свисало несколько тончайших проводков.