— Забудь о Гутьерресе! — с досадой молвил Гонсало. — Сейчас меня занимает совсем другой подонок — сержант Муньис!
— Ну и дела, — развел руками Бенито. — Ладно. В гарнизоне у меня есть приятели, они помогут. Будьте спокойны: сержант распростится с жизнью сегодня же!
— Смотри, я на тебя надеюсь, — сказал Гонсало и, подогнав экипаж к дому Маргариты, стал терпеливо ждать, когда ее муж уйдет на свою почту.
В томительном ожидании прошло несколько часов, но Гонсало некуда было ехать: теперь у него осталась только одна Маргарита, да еще капитал Оласаблей, который он, после сегодняшней ночи, просто обязан был прибрать к рукам — в отместку за унижение и позор, испытанный им по милости Марии.
Маргарита встретила Гонсало враждебно, однако вскоре сдалась и призналась, что никогда не переставала его любить.
— Теперь у нас все будет по-другому. Ты станешь настоящей сеньорой. Я сумею доказать тебе свою любовь. Сегодня я уеду из Санта-Марии по делам, но мой друг Сантьяго снимет для тебя прекрасную квартиру, и ты переселишься туда еще до моего возвращения.
— Гонсало, это так неожиданно, — растерялась Маргарита. — Да и муж мой — добрый, порядочный человек. Я не могу поступить с ним так подло.
— Ты любишь меня или его? — рассердился Гонсало. — Ответь сейчас же. Уезжая из Санта-Марии, я должен быть уверен, что ты ждешь меня в нашем, пойми: в нашем доме!
— Можешь ехать спокойно, — сказала Маргарита. — Я сделаю все, как ты хочешь.
А Мария так и не смогла уснуть в ту ночь. Промаявшись до самого рассвета, она заглянула в комнату Гонсало, чтобы разбудить его и проводить в поездку, но его там не было. «Когда же он успел уехать? — удивилась она. — Может, еще с вечера?»
Затем приоткрыла дверь в комнату Виктории: а вдруг сестра тоже не спит и можно будет с нею поговорить?
Каково же было изумление Марии, когда и Виктории она не обнаружила на месте. Куда же все подевались? Виктория, похоже, вообще не ложилась спать — постель ее не разобрана. Что же случилось в этом доме?
Машинально приподняв подушку, Мария увидела клочок бумаги, исписанный тем самым почерком, который она могла бы безошибочно узнать из тысячи других. Энрике! Это был его почерк!
«Мария, — прочитала она. — Я вернулся и хочу тебя увидеть».
— Энрике! — воскликнула Мария, — Где ты? Где?
Она обежала весь дом в надежде отыскать Викторию и все у нее выспросить, но той нигде не было. Тогда Мария отправилась в сад, затем на конюшню. Разыскивая Викторию, она надеялась увидеть рядом с ней Энрике. Конечно, они оба только и ждут, когда она, Мария, проснется! Не хотят будить ее, ждут отъезда Гонсало. Так вот почему ей не спалось! Вот почему она, подобно сомнамбуле, полночи бродила по саду — чувствовала, что Энрике где- то рядом, что он ждет ее!
Не найдя никого и в конюшне, Мария вновь вернулась в дом. Виктория была уже в своей комнате — бледная, заплаканная.
— Мария? — удивилась она. — Я не знала, что ты проснулась в такую рань.
— Я вообще не спала сегодня. А ты, где была ты?
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я нашла у тебя вот это, — Мария показала сестре записку Энрике. — Где он? Почему ты не отдала записку мне?
— Потому что я должна была думать о твоем спокойствии, о твоем ребенке. Вам с Энрике незачем встречаться сейчас.
— Кто тебе дал право решать за меня?! — возмутилась Мария. — Говори немедленно, где Энрике! Я должна его увидеть!
— Он уехал… Не знаю куда.
— Ты ему все сказала обо мне?
— Да, я не могла солгать. Энрике все понял и уехал.
— Ты не должна была решать за меня. Мне самой надо было его увидеть, повиниться перед ним.
— Но у тебя есть муж! — напомнила сестре Виктория. — Ты сама выбрала Гонсало и предала Энрике. Я бы никогда так не поступила. Пусть бы мир рушился, но я бы не изменила Энрике! Предпочла бы умереть, чем оказаться в чужих объятиях!..
Мария с изумлением слушала сестру, и, наконец, ей стало все понятно.
— Так вот почему ты помешала нашей встрече с Энрике! — воскликнула Мария, потрясенная своей догадкой. — Ты любишь его! Как я не поняла этого раньше! Выходит… это ты предала нас в ту ночь, когда мы собирались бежать!
От такого обвинения у Виктории потемнело в глазах. Как Мария могла заподозрить ее в такой подлости?
— Да, я люблю Энрике! — приняла она вызов. — Давно люблю. Но ни разу даже не обмолвилась об этом. Ты и представить не можешь, какие муки я вытерпела, только бы вы были счастливы. И не моя вина, что вам тогда не удалось бежать.
— Я не верю тебе, — сказала Мария. — И доказательством твоей лжи является вот эта записка. Энрике ехал ко мне, и ты знала, что если бы мы встретились, то я могла бы вновь убежать с ним. Именно этого ты боялась. Никогда тебя не прощу!
— Мне и не нужно твое прощение, — безразличным тоном ответила Виктория. — Мне теперь уже все равно. Энрике уехал и больше никогда не вернется. Если он погибнет, то виновата будешь только ты.
— Боже мой! Энрике! — забилась в рыданиях Мария. — Я опять тебя потеряла.
— Мы обе его потеряли, — с горечью добавила Виктория.
Глава 14
Грустный Адальберто укладывал свой чемодан, собираясь обратно в Альто-Валье. Вчера его больно ранило то, что Виктория не просто холодно с ним попрощалась, а словно не могла дождаться, когда же он наконец уйдет.
Надеяться ему больше было не на что, и он спешил уехать из Санта-Марии как можно раньше, чтобы избежать поздравлений с помолвкой, которые так и сыпались на него со всех сторон.
Внезапно за дверью раздался шум, и по радостным возгласам Эулохии Адальберто понял, что вернулся с задания Хименес. «Вот кто действительно счастливый жених», — не без зависти подумал он. Надо было выйти, поздравить Мартину, поприветствовать Хименеса, но у Адальберто не нашлось для этого сил.
Он даже хотел уехать не попрощавшись, но пересилил себя и вошел в гостиную к донье Эулохии.
— А вот и ваш жених, легок на помине! — сказала она, подводя к нему Викторию. — К вам пришла ваша суженая.
От неожиданности Адальберто потерял дар речи, и Виктория заговорила первой:
— Ты мне очень нужен, Адальберто! Могу я с тобой посоветоваться?
— Да, конечно, — сказал он. — Пойдем ко мне в комнату.
Оказавшись с Викторией наедине, Адальберто сразу же спросил, что случилось.
— На тебе лица нет, — добавил он с тревогой.
— Случилось страшное, — сказала Виктория и умолкла.
— Что? Говори же!
— Нет, не могу. Я шла к Асунсьон, хотела ей все рассказать, но она уже уехала в «Эсперансу». Тогда я поспешила к тебе. Только зря… Я не смогу тебе этого открыть. Мне хочется наложить на себя руки, Адальберто!
Она заплакала, и он принялся утешать ее, гладя по волосам, как ребенка.
— Мне так стыдно! — внезапно подняв голову, сказала Виктория. — Ты — святой человек. А я… Если бы ты знал!.. Вчера, во время праздника, вернулся Энрике. Я чуть не умерла на месте, увидев его… Он вернулся, конечно же, к Марии. Я попыталась объяснить ему, что она вышла замуж. А он… Он говорил только о смерти. Это было невыносимо. Я хотела помочь ему, спасти его. Любой ценой!.. Он был рядом, и я… Я отдалась ему, Адальберто! Теперь ты понимаешь, что произошло?
Адальберто ошеломленно смотрел на нее, не понимая, что ей от него нужно.
— Я только тебе могла это рассказать, — услышал он голос Виктории. — Ты — мой единственный друг.
— Да, это так, — через силу молвил Адальберто. — Но ты забываешь, что я, в тоже время, — мужчина. И мне больно выслушивать подобные откровения.
— Прости меня. Я кажусь тебе отвратительной, но мне страшно потерять тебя! Мы всегда говорили друг другу правду…
— Не волнуйся, наша договоренность останется в силе. Сейчас я уеду в Альто-Валье, а в означенный день ты получишь мое письмо, в котором я сообщу, что разрываю помолвку.
Взяв чемодан, он направился к выходу. Виктория бросилась за ним: — Адальберто, не уходи! Прости меня!
— Ты тоже прости меня, — сказал он. — Но мне очень больно. Я смертельно ранен, Виктория!
Вернувшись домой, она заперлась в своей комнате и только сжимала в руках крест Энрике, который она так и не отдала Марии.
А Мария, выплакавшись, решила идти в гарнизон — искать Энрике. Ее остановила встревоженная Доминга:
— Вы уходите, сеньора? Ваша сестра… Она никого к себе не впускает. Я боюсь за нее.
— Ты ведь тоже знала, что Энрике был здесь? — с упреком спросила Мария. — Не отпирайся, я по твоим глазам все вижу. Еще одна предательница! Ни на кого нельзя положиться в этом доме.
Доминга не могла стерпеть такой обиды:
— И у вас язык поворачивается обвинять старуху? Да у меня вчера сердце разрывалось! Я так испугалась за вас, за него! Впервые в жизни старая Доминга не знала, что ей делать, как лучше поступить.
— Прости меня, Доминга, — опомнилась Мария. — Ты ни в чем не виновата. Но Виктория!..
— Она тоже хотела как лучше.
— Никто не вправе решать за меня, что лучше, а что хуже, — отрезала Мария. — Я люблю Энрике и никогда его не забывала. Если мне удастся найти его и он сможет меня простить, — ничто больше меня не остановит! Я хочу быть вместе с ним, Доминга!
В гарнизоне Марии сказали, что сержант Муньис сейчас находится в увольнении, но нашелся один солдат, видевший его сегодня утром на выезде из города:
— Он скакал в отдаленный форт, туда, где сейчас идут ожесточенные бои с индейцами.
— Боже мой! Он поехал искать смерти, — упавшим голосом произнесла Мария.
Там же, в гарнизоне, она встретила Хименеса и, не вдаваясь в излишние подробности, рассказала ему, что произошло вчера вечером.
— Энрике все узнал от других, а мне надо обязательно поговорить с ним самой! Вы это понимаете?
— Да, сеньора Мария. Как только мы с ним встретимся, я обязательно скажу, что вы его разыскиваете.
— Спасибо, Хименес.
— Не надо меня благодарить. Я люблю Энрике, как брата.
Опечаленная, Мария вернулась домой, а там ее ждала невероятная, немыслимая новость: Виктория объявила, что уходит в монастырь, и, как ее ни удерживали Мануэль и Доминга, — покинула родительский дом.
— Что ж, возможно, для нее это — единственный выход, — сказала Мария, — хотя мне трудно представить Викторию монахиней.
Этот сухой и холодный тон Марии ошеломил Мануэля.
— Тебя не волнует судьба твоей сестры?! Что между вами произошло? Виктория ушла, даже не попрощавшись с тобой. Мария, дочка, я ничего не понимаю! Вы обе сведете меня с ума.
Мария не стала пускаться в объяснения, лишь коротко бросила отцу:
— Виктория бежит от стыда!
Несмотря на монастырское уединение, настоятельница Росарио была наслышана о семействе Оласабль и не без удивления встретила у себя одну из его представительниц.
— Я прошу о помощи, — сказала Виктория. — Мне надо забыть прошлое, обрести другую жизнь и спасти свою душу.
— Вы просите об этом так, как просят ткань в магазине, — строго заметила мать-настоятельница, — А вам следует знать, что новая жизнь, душевный покой и здоровый дух — не покупаются. Их надо заработать честным трудом, самопожертвованием, терпением. Но даже и в этом случае все будет решать Господь.
— Помогите мне! Я совсем одна, — взмолилась Виктория.
— Я могу лишь указать путь, — ответствовала матушка. — Дать вам место для уединения и молиться за вас.
— Этого достаточно. Спасибо. Я знала, что вы мне поможете,
— Я могу только просить Господа, чтобы Он послал вам спасение, — повторила Росарио. — Но помните: вам будет здесь нелегко. Придется изо дня в день бороться с воспоминаниями о своей прошлой жизни, изгонять их из себя, как изгоняют дьявола.
— Я готова сделать все, что нужно.
— Хорошо. Давайте испытаем вашу веру, — сказала строгая матушка. — Для начала вам надо очистить душу и тело. Вы получите соответствующую одежду и уединитесь на несколько дней в келье — для размышлений. Времени у вас будет достаточно. Там и решите, как поступить со своею жизнью. А после — поговорим.
— Я согласна на все, — ответила Виктория. Однако прошлое вовсе не хотело отпускать ее, властно завладев и душой, и всем естеством Виктории. Облачившись в монашеские одежды и уединившись в монастырской келье, она только и делала, что молилась об Энрике — просила Господа уберечь его от гибели.
А Энрике тем временем уже добрался до форта, и опять оказался там как нельзя кстати: накануне индейцы совершили очередной набег и выкрали одну из женщин — Франсиску. Тактика эта была хорошо известна командующему фортом: индейцы, таким образом, провоцировали солдат на погоню, а в каком-нибудь перелеске их уже ждала засада. Поэтому капитан и медлил с приказом, не желая положить в неравном бою свое войско.
Но сержанта Муньиса, для которого жизнь была не в радость, а в тягость, не могла остановить никакая опасность. Он сразу же, в одиночку, бросился догонять похитителей, и капитану ничего не оставалось делать, как послать на подмогу отчаянному сержанту группу солдат.
Индейцев удалось настичь, когда они еще не доскакали до места засады, и потому бой вышел коротким и успешным. Франсиска была спасена, однако из перелеска уже мчались засевшие там индейцы, их стрелы и пули свистели над головами солдат, и одна такая пуля сразила Муньиса.
Отряд вернулся в форт, потеряв сержанта и нескольких солдат. Капитан представил погибших к наградам и отправил посыльного с донесением в Санта-Марию.
Когда же индейцы отступили на свои позиции, Росаура вместе с бойцами поехала к месту сражения — подбирать убитых и раненых. Ей не хотелось верить в гибель Энрике, и она действительно нашла его, истекающего кровью, и привезла на повозке в форт.
Затем принялась выхаживать раненого, не жалея ни сил, ни времени. Через сутки Энрике пришел в сознание, но жизнь его по-прежнему висела на волоске.
Мария не могла видеть, как страдает отец из-за внезапного, абсолютно не понятного для него бегства Виктории. Не зная истинных мотивов столь странного поведения дочери, дон Мануэль обвинял Викторию в дерзости, в неуважении к отцу и к Адальберто — достойному, — порядочному человеку, с которым она обошлась так подло.
— И что ей делать в монастыре — с ее-то характером? — недоумевал дон Мануэль.
— Вероятно, замаливать грехи, — сказала Мария, не объясняя, что имеет в виду,
— Но она же не сможет стать монахиней! Я слишком хорошо ее знаю, — сердился несчастный отец.
Мария тоже была уверена, что свободолюбивый нрав Виктории несовместим с монашеским образом жизни, и, отправившись в монастырь, прямо сказала об этом матери-настоятельнице.
— Насколько я поняла, Виктория ищет здесь не источник святой веры, а убежище от своих страхов и одиночества. Но пути Господни неисповедимы — иногда свершается чудо, — сказала Росарио.
— Поверьте, я лучше знаю свою сестру, — возразила ей Мария.
— Тогда непонятно, почему она искала помощи у меня, а не у вас, — резонно заметила Росарио.
— Ее толкнули к вам отчаяние и растерянность, — пояснила Мария. — И одиночество для нее — не лучшее лекарство.
— Иногда одиночество дает мудрый совет и указывает путь. В любом случае у Виктории сейчас есть возможность хорошенько обдумать свою жизнь и сделать правильный выбор, — заключила мать-настоятельница.
Вернувшись домой, Мария подробно пересказала этот разговор отцу, и он решил, что больше не имеет права скрывать случившееся от Адальберто.
Мария же, терзаемая двойственным чувством к сестре — ненавистью и жалостью, — собралась за советом к Асунсьон, которой она могла открыть всю правду о причине своей размолвки с Викторией.
— Передайте Гонсало, что я жду его в «Эсперансе», — сказала она отцу, и тот сделал робкую попытку удержать ее возле себя:
— Не уезжай. Я теперь останусь совсем один.
Ответ Марии заставил содрогнуться дона Мануэля.
— Виктория скоро вернется, я уверена. И тогда я, главная виновница несчастья, буду лишней в этом доме.
— Дочка, что с тобой? Как ты можешь такое говорить?! — воскликнул дон Мануэль.
— Папа, я ничего тебе не могу сейчас объяснить, но ты знай, что я люблю тебя и буду любить всегда.
С этими словами Мария села в экипаж и направилась в имение Асунсьон, где за это время тоже произошло немало событий.
Торопливость, с какой Асунсьон возвращалась домой после помолвки Виктории, объяснялась просто: Шанке! Асунсьон не была уверена, дождется ли он ее в имении. Ведь не зря же он упомянул об их социальном неравенстве — понимая, что беззаботная дружба, связывавшая их в детстве, сейчас невозможна.
И уж тем более невозможна любовь, вспыхнувшая в глазах обоих, как только они встретились после долгой разлуки.
Так наверняка считал Шанке, и потому Асунсьон боялась, что он предпочтет уехать, не дождавшись ее возвращения. Но сама она вовсе не хотела терять этого человека! Да, общество осудит ее за столь дерзкий поступок, ну и что? Асунсьон давно уже научилась жить без оглядки на общество, доверяясь только собственному разуму и сердцу. А несколько дней, проведенных в дороге и в общении с племянницами, лишь укрепили ее решимость побороться за свою любовь.
Но приехав в «Эсперансу», она не застала там Шанке. Вирхилио пояснил, что индейцы вступили в бой с солдатами и краснокожий табунщик тотчас же устремился на помощь своим соплеменникам.
— Он ничего не просил передать мне? — спросила Асунсьон.
— Нет, сеньора! — с нескрываемым удовольствием ответил Вирхилио, и это заставило Асунсьон заподозрить нечто неладное. Не мог Шанке уйти вот так, не передав ей хотя бы несколько слов, не такой он был человек.
— Индейцам ни в чем нельзя доверять, это опасные люди, — упивался Вирхилио возможностью досадить хозяйке.
— Шанке — мой друг! — строго напомнила ему Асунсьон, — И прошу не забываться. Держи свои расистские взгляды при себе!
Затем она позвала к себе Браулио — конюха, доброго и рассудительного человека, который давно был дружен с Шанке. Асунсьон надеялась, что Браулио расскажет более подробно, с каким настроением уходил Шанке, но он сам был встревожен:
— Насколько я знаю, Шанке не собирался уходить до вашего приезда. Он это говорил Вирхилио, когда тот пытался его выгнать отсюда. Вирхилио был в ярости, и я боюсь…
— Когда ты в последний раз видел Шанке? — прервала его Асунсьон, которой и без того были понятны опасения Браулио.
— Вчера вечером.
— Идем искать Шанке! — тотчас же распорядилась она. — Седлай лошадей!
Шанке они нашли неподалеку от имения, в овраге — избитого, полумертвого.
Асунсьон сразу поняла, чьих это рук дело, и не поверила Шанке, сказавшему, что его понесла лошадь.
— Это тебя-то? Такого виртуозного наездника? — упрекнула она Шанке. — Браулио, помоги мне поднять его и отвезти в имение.
— Отвезите меня в мой лагерь, — с трудом выговаривая слова, попросил Шанке.
— Нет, я сама тебя выхожу! — решительно заявила Асунсьон.
Вирхилио похолодел, увидев, как госпожа привезла домой Шанке — живого! Проклятый индеец почему-то не умер, хотя Вирхилио и его сообщники были уверены, что оставили в овраге труп.
— Ты, кажется, испугался? — спросила Асунсьон, пристально глядя в глаза Вирхилио,