Виктория, потупившись, промолчала. А Мануэль между тем продолжил:

— Я хотел бы только, чтобы помолвку мы отпраздновали после приезда Марии.

На том и порешили.

И вот, наконец, настал день, когда Мария и Гонсало вновь переступили порог дома Оласаблей.

— Здесь ничего не изменилось! — сказал Гонсало.

— Нет, здесь все стало другим, и я теперь — совсем другая, — тихо возразила Мария.

А дальше были объятия, слезы, воспоминания об Энксарнасьон, о прежней жизни в этом доме…

Приглашенный к приезду гостей дон Федерико нежно обнял Марию и хотел обнять сына, но тот ограничился вежливым рукопожатием.

Виктория тоже лишь внешне следовала правилам приличия, что не укрылось от внимания Марии. Но даже, несмотря на эту холодность со стороны сестры, Мария сделала первый шаг к примирению:

— Виктория, мне так тебя не хватало! Сестра моя дорогая!

— Ты могла бы приехать и пораньше, — ответила Виктория. — Тогда бы и маму застала живой.

Мария поняла, что сестра до сих пор не может ее простить.

А у Гонсало резко испортилось настроение, когда он увидел среди встречающих Адальберто Гутьерреса, да еще и узнал, что тот вскоре станет мужем Виктории. «Этот прохвост и здесь преуспел — втерся в доверие к дону Мануэлю!» — с ненавистью подумал он.

А дон Федерико, наоборот, был счастлив, что Адальберто женится на Виктории.

— Многие считают ее строптивой, но я-то знаю, что она — добрая и очень искренняя девушка, — сказал он Адальберто. — Ты будешь с нею счастлив.

— Да, я это знаю, — подтвердил тот, мысленно сожалея, что помолвка, увы, не настоящая.

Мария тоже поздравила Адальберто, сказав, что очень довольна выбором сестры.

Адальберто же попросил ее помочь Виктории:

— Ты все же попытайся с нею поговорить. Вытащи ее из скорлупы, в которой она прячется, чтобы казаться сильной. Виктория в последнее время много страдала. Перестала радоваться, улыбаться. Но ты ей нужна, я знаю!

— И она мне тоже очень нужна!

На следующий день Гонсало отправился в город — якобы по делам, а в действительности ему не терпелось повидаться с Маргаритой. Однако, придя в таверну, он выяснил, что Маргарита уже давно здесь не появлялась, и никто о ней ничего не знает.

Тогда Гонсало вспомнил об Аурелии — подруге Маргариты — и поручил своему приятелю Эрнесто Сантьяго навести необходимые справки:

— Аурелия должна знать, что стало с Маргаритой. Отыщи ее и выспроси все. Буду тебе очень благодарен.

— А как же твоя жена? — спросил Сантьяго. — Ты ее не любишь?

— Почему ты так решил? — удивился такому вопросу Гонсало. — Марию я очень люблю! Но Маргарита — это совсем другое!..

Пока он занимался поисками своей давней любовницы, Мария думала, как лучше подступиться к Виктории, которая за завтраком ни разу даже не взглянула в ее сторону.

Лишь в полдень, когда Виктория отправилась на конюшню, Мария отважилась поговорить с сестрой.

— Поверь, мне есть, что тебе сказать, — начала она, но Виктория тут же прервала ее:

— Все, что ты скажешь, — мне безразлично.

— И все же дай мне досказать, — проявила настойчивость Мария. — Ты считаешь меня предательницей. Но я не могла поступить иначе! И объяснить тебе тогда ничего не могла, не имела права. Я дала обещание маме, что никому, даже тебе, не открою ее тайну.

— Тайну? О чем ты? — невольно вырвалось у Виктории.

— В тот вечер, когда я хотела убежать с Энрике, мама призналась мне, насколько опасна ее болезнь. Она плакала и просила у меня прощения…

— У тебя? — изумилась Виктория. — За что?

— За то, что хотела выдать меня замуж за Гонсало и затем спокойно умереть. Но когда поняла, как я люблю Энрике, то собиралась объявить всем гостям, что свадьбы не будет.

— Почему же она этого не сделала?

— Я не позволила, — пояснила Мария. — Представь, каково бы ей пришлось, если бы она обратилась к гостям и жениху с той речью! Ее сердце попросту могло бы не выдержать такого ужаса. Да и отец бы тогда узнал правду, которую она от него скрывала, чтобы не расстраивать его… Теперь ты понимаешь, что я пережила? Знать, что мама серьезно больна и жить вдали от нее! И не иметь возможности объясниться с любимой сестрой!..

— Мария! — со слезами на глазах обняла ее Виктория.

— Теперь у нас все будет, как прежде, — тоже плача, промолвила Мария.

— Нет, прошлого не вернешь, — с горечью произнесла Виктория. — Потому что мы обе стали совсем другими… И Энрике там, в тюрьме, наверняка хлебнул столько, что в нем ничего не осталось, от того романтического юноши, которого мы знали.

Глава 12

Условия, в которых провел эти годы Энрике, были такими, что он много раз мог умереть — от голода, болезней, от издевательского отношения охранников, от тяжелого каторжного труда. Заключенных использовали как дармовую рабочую силу не давая им нормальной пищи и постоянно их унижая.

Многие сокамерники Энрике так и погибли в заточении, не дождавшись желанной свободы. Он же сумел вынести все тяготы лишь потому, что любил свою Марию и верил: она ждет его!

Однажды, когда срок заключения уже близился к концу, Энрике довелось пройти еще через одно испытание: ему представилась возможность побега.

Отряд заключенных работал в каменном карьере, охраняемый вооруженными солдатами. Место было глухое, безлюдное, и банда грабителей, обитавшая в тех краях, решила воспользоваться ситуацией, чтобы пополнить свой запас оружия.

Укрывшись за огромными валунами, бандиты взяли под прицел охранников и разом выстрелили.

Солдаты рухнули замертво, заключенные припали к земле, ожидая новых выстрелов.

Но бандитам важно было поживиться оружием, а каторжники их не интересовали. Поняв это, весь отряд бросился врассыпную, Энрике тоже инстинктивно метнулся вслед за убегающими. Перед его глазами явственно всплыло лицо Марии. Увидеть ее воочию хоть на мгновение, а уж там — будь что будет, пусть даже смерть!

Но уже в следующую секунду он представил, как опять будет скрываться от погони, как заставит страдать Марию… Нет! Бежать отсюда некуда. Надо отбыть наказание до конца и открыто, ни от кого не прячась, предстать перед Марией.

Энрике остановился. Вокруг него лежали убитые солдаты. Лишь один из них вдруг застонал, и Энрике бросился ему на помощь.

Затем, перевязав раненого, взвалил его себе на плечи и, сгибаясь под кровоточащей ношей, медленно побрел к тюремному бараку.

Этот поступок резко переменил отношение тюремного начальства к Энрике: ему выдали вполне сносную одежду и перевели на более щадящий режим содержания. Но написать письмо Марии, о чем он просил, — не разрешили.

Когда же на близлежащий форт напали индейцы и в бой были брошены солдаты из тюремной охраны, Энрике тоже доверили оружие, потому что каждый человек тут был на счету и его прицельный выстрел мог решить исход схватки.

Энрике в том бою проявил себя как мужественный, умелый воин, и это позволило начальнику тюрьмы представить его к досрочному освобождению. Но возвращение в Санта-Марию опять откладывалось: Энрике восстановили в звании сержанта и направили с экстренным донесением в пограничный форт, где командиром был капитан Толедо.

Однако, добравшись до места назначения, Энрике и подчиненные ему солдаты обнаружили форт полностью разбитым. Жилые помещения были сожжены, повсюду лежали трупы. Чудом спасшаяся женщина рассказала Энрике, что ночью на форт напали индейцы, многих убили, а Росауру, вдову бывшего командира форта, и ее сына Августо взяли в плен и увезли с собой. Капитан Толедо с горсткой уцелевших солдат бросился за ними в погоню.

Понимая, что перевес на стороне индейцев, Энрике со своим малочисленным войском тотчас же помчался на помощь капитану. Однако, проскакав не более мили, увидел встречную повозку, в которой были тяжело раненный капитан и малолетний Августо. Возница пояснил Энрике, что капитану, вероятно, осталось жить совсем недолго, а Росауру похитили индейцы.

— Я привезу твою маму живой! — пообещал Энрике мальчику.

Подкравшись к лагерю индейцев ночью, Энрике и его солдаты выяснили, в какой хижине находится плененная Росаура. Затем Энрике приказал солдатам без шума управиться с дозорными и отойти на безопасное расстояние. А сам осторожно пробрался в хижину к Росауре и под покровом ночи скрылся с нею в степи.

Вернувшись в форт, они еще застали капитана Толедо живым. Он ненадолго пришел в сознание и успел поблагодарить. Энрике. Но рана его все же, была очень опасной, и Росауре потребовалось немало сил и умения, чтобы вернуть капитана к жизни.

Когда Толедо почувствовал себя лучше, Энрике, наконец, получил возможность отправиться в Санта-Марию.

— Я могу проводить вас с мальчиком до города, — предложил он Росауре, но она отказалась покидать форт.

— Мое место — среди этих людей. Я живу тут уже пять лет после гибели мужа. Спасибо вам за все. Вы спасли мне жизнь, и я вас никогда не забуду.

— Прощайте, Росаура, хранительница форта! — сказал ей Энрике и погнал лошадь во весь опор, желая как можно скорее добраться до Санта-Марии.

Давно уже прошло то время, когда управляющий Вирхилио пытался игнорировать новую хозяйку имения. Постепенно Асунсьон удалось смирить его строптивый нрав, и Вирхилио вновь занялся своими делами, которых в «Эсперансе» было предостаточно. Основной доход имению всегда приносило коневодство, но с приездом Асунсьон здесь стали делать упор не на численность, а на породистость лошадей, что позволило получать гораздо большую прибыль.

Теперь основу табуна составляли самые лучшие — крепкие и норовистые кони, скупленные у индейцев, и потомки этих степных красавцев, выращенные в «Эсперансе», очень высоко ценились на рынках Америки и Европы.

Однажды, когда Асунсьон вышла взглянуть на новую партию молодых необъезженных лошадей, приведенных в имение индейцем, она узнала в статном табунщике своего давнего друга Шанке. В детстве у нее была трогательная дружба с индейским мальчиком, о котором она сохранила добрые воспоминания на всю жизнь.

— Ты не узнаешь меня, Шанке? — спросила взволнованно Асунсьон.

— Как я могу не узнать вас? — ответил он, тоже волнуясь. — Вы Асунсьон.

— Тогда почему ты ведешь себя так, будто мы не знакомы?

— Я простой индеец, ваш слуга. А вы — сеньора, хозяйка имения.

— Для меня ты, прежде всего, друг, которого я любила в детстве. Пойдем в дом, расскажешь, как жил все эти годы.

— Вряд ли это будет удобно, — смутился Шанке. — Люди могут плохо о вас подумать.

— Их мнение меня не интересует, — сказала Асунсьон, строго взглянув на Вирхилио. — Я вольна привечать моих друзей, как сама того хочу.

Вирхилио ее заявление явно не понравилось: он ненавидел индейцев и считал, что им нельзя доверять ни в чем.

Тем не менее, Асунсьон и Шанке провели несколько часов вместе, вспоминая детство и рассказывая друг другу о своей взрослой жизни. Время беседы для обоих пролетело незаметно, и Асунсьон попросила Шанке задержаться в имении:

— Поможешь объездить лошадей, ну а главное — я просто не хочу расставаться с тобой так скоро.

Однако к вечеру в «Эсперансу» заглянул владелец соседнего ранчо, привезший из Санта-Марии важные для Асунсьон новости:

— Сеньора Мария вместе с мужем вернулась из Лондона, а у сеньориты Виктории на днях состоится помолвка.

Асунсьон поблагодарила соседа за сообщение и тотчас же собралась ехать в город, упросив Шанке не покидать «Эсперансу» до ее возвращения.

Гонсало не терял надежды скомпрометировать Адальберто в глазах дона Мануэля и тем помешать своему незаконнорожденному брату жениться на Виктории.

— Этот человек — проходимец, — уверял Гонсало тестя. — У него нет ни состояния, ни хорошей профессии. Обыкновенный бродяга, вознамерившийся обеспечить свое будущее за счет Виктории.

— Нет, ты не прав, — спокойно возразил Мануэль. — У Адальберто процветающее дело в Альто-Валье, которое он унаследовал от матери. К тому же все эти годы он всячески поддерживал Викторию и не раз доказал, что является настоящим другом. Да и твой отец, дон Федерико, очень уважает Адальберто.

— Я знаю, как Гутьеррес умеет втереться в доверие к порядочным людям, — хмуро молвил Гонсало, поняв, что ему не удастся убедить дона Мануэля.

А тот в свою очередь буквально ошеломил Гонсало неожиданным предложением.

— Я уже стар, — сказал Мануэль, — мне трудно управляться с делами, и я хотел бы постепенно передать их тебе. Надеюсь, ты не откажешься?

Разумеется, Гонсало не мог отказаться от такого подарка! Ведь он с самого начала только и мечтал о том, как бы прибрать к рукам весь капитал дона Мануэля. И теперь, когда перед ним открылись столь заманчивые перспективы, он тем более не мог допустить, чтобы Адальберто стал членом семьи Оласабль.

Отправившись к отцу, Гонсало открыто потребовал от него поставить на место Адальберто, запретив тому жениться на Виктории.

— Хватит того, что он просадил все наши деньги! — возмущенно говорил Гонсало. — За три года пустил на ветер целое состояние! Ведь у тебя, как мне стало известно, дела идут из рук вон плохо.

— Да, мне в последнее время не везло в делах, — ответил ему дон Федерико. — Но это лишь потому, что я стал стар, а ты уехал, решил жить самостоятельно. И единственным человеком, который выручил меня в трудную минуту, помог деньгами, — был Адальберто! Он буквально спас меня от банкротства.

— Как же низко вы пали: просить помощи у какого-то бродяги! — заметил на это Гонсало,

— Адальберто — не бродяга! И поступил он — как настоящий сын. В отличие от тебя…

— Ну да, запретный плод вашей любви, он вам дороже, — язвительно усмехнулся Гонсало.

— Не надо издеваться над тем, что было в прошлом и чего нельзя исправить, — сказал дон Федерико. — У меня — два сына, и обоим есть за что меня упрекнуть. Поэтому я и делаю все, чтобы хотя бы в дальнейшем вы оба были счастливы и не враждовали между собой.

— Нет! Никогда я не признаю этого проходимца своим братом! — кипя от гнева, воскликнул Гонсало. — А если вы не отговорите его от помолвки с Викторией, то мне придется открыть всем вашу тайну. За грехи молодости надо платить!

Оставив отца размышлять над этой угрозой, он отправился к жене, которую тоже надо было настроить против Адальберто.

Однако и тут надежды Гонсало не оправдались: Мария горой встала на защиту Адальберто, говоря, что он всегда был надежным другом и она рада, что Виктория в него влюбилась.

А вот намерение дона: Мануэля передать все дела зятю огорчило Марию, о чем она прямо сказала не только отцу, но и Гонсало.

— Ты не веришь в мои предпринимательские способности? — с обидой и злостью спросил Гонсало.

— Меня пугает твое непомерное тщеславие и страсть к деньгам, — честно призналась Мария. — Боюсь, как бы предложение отца не вскружило тебе голову, и ты вновь не пустился в весьма рискованные предприятия.

Гонсало грубо оборвал ее, сказав, что это не женское дело — совать нос в финансовые вопросы семьи. Мария тоже не осталась в долгу, защищая свое достоинство, и впервые за три года между супругами Линч возникла серьезная размолвка.

— Ты — холодная, бездушная кукла! — не желая больше сдерживаться, обвинял жену Гонсало. — Все эти годы я пытался пробиться к твоему сердцу, к твоим чувствам, но ты, кажется, вообще не способна на любовь!

— Ничего ты обо мне не знаешь! — вырвалось у Марии, о чем она тотчас же пожалела, потому что Гонсало сразу ухватился за ее слова:

— Что ты имеешь в виду? Хочешь сказать, что любишь другого?

— Оставим эти никому не нужные разговоры о любви, — с досадой произнесла Мария. — Будем жить, как жили до сих пор…

Но Гонсало не был удовлетворен ее ответом и решил проверить свои подозрения, использовав для этого бесхитростную Домингу.

— Ты лучше всех знаешь Марию, — подкатился он к старой няньке, — посоветуй, что я могу для нее сделать. По-моему, Мария несчастна со мной, а я готов отдать все, только бы она улыбалась.

— Будьте с ней поласковей, любите ее, балуйте как ребенка, — только и могла подсказать Доминга.

— Да, все это я знаю. Но как сделать, чтобы она забыла того, другого?

— Какого другого?

— Тебе же известно, что она была влюблена. Мне это тоже известно, — продолжал блефовать Гонсало. — Как стереть его образ из памяти Марии?

— Это дело прошлое, сеньор. Несбывшаяся мечта сеньориты и солдата, — тяжело вздохнула Доминга. — Постарайтесь забыть об этом. Как постаралась она, когда вышла за вас замуж.

«Вот, значит, как все было! Мария обманула меня!» — задыхаясь от возмущения, подумал Гонсало, а вслух спросил:

— Не знаешь, что стало с тем солдатом?

— Беднягу осудили за дезертирство, — ответила простодушная Доминга. — С тех пор как его поймали тут в саду, в день вашей свадьбы, ни я, ни кто-либо другой его не видели.

«Значит, она изменяла мне с сержантом Муньисом, дезертиром! — кипел от негодования Гонсало. — В день свадьбы изменяла!»

Ему хотелось не просто высказать Марии все, что он о ней думает, но избить ее, уничтожить! И, чтобы справиться с этими чувствами, скрыть обуревавшую его ярость, Гонсало заехал к Сантьяго и повез его в таверну.

— У меня есть серьезная причина, чтобы напиться, — пояснил он приятелю.

Затем, когда выпито было уже достаточно много, рассказал все, что узнал сегодня от Доминги.

— Я искренне любил ее! А она наплевала мне в самую душу! Никогда ей этого не прощу. Найду Маргариту и сделаю ее королевой! Капитала Оласаблей вполне для этого хватит.

— Оставил бы ты в покое Маргариту, — посоветовал Сантьяго. — Она вышла замуж, стала добропорядочной сеньорой. Муж, правда, староват, но, кажется, любит ее, и состояние у него вполне приличное: он владелец почты.

— Дай мне ее адрес! — проигнорировал совет Гонсало. — Маргарита любит меня, и ее муж — мне не соперник. И еще одна просьба: выясни, пожалуйста, что стало с сержантом Муньисом, арестованным три года назад за дезертирство. Буду тебе очень признателен.

Он осушил еще несколько рюмок, а затем, попрощавшись с Сантьяго, пригласил за свой столик Бенито.

— Что, опять есть какое-то дело? — догадался тот.

— Да. И очень ответственное. Разумеется, на прежних условиях.

— Я всегда к вашим услугам, — выразил готовность Бенито.

— Тут есть один мазила, возомнивший себя художником. Адальберто Гутьеррес, — сказал Гонсало. — Мне он — как кость в горле…

— Все можно устроить, — успокоил его понятливый Бенито.

— Я в этом не сомневаюсь. Но надо сделать так, чтоб не было осложнений.

— Об этом не волнуйтесь, дон Линч, — уверенно заявил Бенито. — Я ведь никогда вас не подводил.

Марии показалось странным, что Виктория слишком спокойна накануне помолвки.

— Ты не похожа на счастливую невесту. Почему? — спросила она. — Разве ты не любишь Адальберто?

— Люблю, — не стала откровенничать с сестрой Виктория. — Но это ж еще не свадьба, а только помолвка.

— И все же мне кажется, ты что-то от меня скрываешь, — проявила настойчивость Мария. — У тебя грустные глаза.

— Это потому, что мы обе уже никогда не будем счастливы, — вновь ушла от прямого ответа Виктория. — У тебя ведь тоже грустные глаза.