Серебряные Волчицы.

У Серебряных Волчиц не было ни штандарта, ни знамени. «Военное крыло отверженных» — назвал их господин Акрур. «Волчицы — падальщицы, преданные лишь серебру», — с отвращением заметил он, когда Сатьябхама впервые представила Сенату свой план формирования отряда, набранного из обездоленных жителей Матхуры. И теперь Серебряные Волчицы, имя которым дала сама Сатьябхама и которых она же и обучила, превратились в действенную силу. И оттого, что среди них не было ни одного мужчины, они становились лишь опаснее.

Балханка, замершая посредине, поприветствовала Сатьябхаму:

— Повелительница Войны, ждем твоих приказов.

Сатьябхаму называют Повелительницей Войны. Балрама — Гигантом. Почему мне они не придумали такого прозвища? — кисло подумал Кришна.

— Дождь, — поздоровалась с нею Сатьябхама. Дождь. Это имя наверняка выбрала сама Сатьябхама. Те, кто присоединялся к Серебряным Волчицам, отказывались от старых имен и званий и принимали новые, странные. Под началом Сатьябхамы теперь служили Герб, Благочестие и даже Одноглазка. — Отправляйтесь к командору Каину на Стенах и прикажите перегруппироваться на Сестер. Скажите, пусть четверть резервных сил направятся к Шпилю Камня Снов, чтобы вернуть господина Критавармана. Пошлите Благочестие приготовить грифона.

— Ты забираешь Гаруду?! — пораженно воскликнул Кришна. Это создание — наполовину лев, наполовину орел — было его, и лишь его питомцем, но Сатьябхама, похоже, решила позаимствовать его без предупреждения.

— А ты что, против? — Лишь женщина могла произнести эти четыре слова настолько угрожающим тоном. Губы Балрама тронуло нечто, весьма похожее на улыбку. Ему всегда нравилось наблюдать, как Кришна пытается найти лазейку.

— Ты забыла, что в третьем сражении его тяжело ранили? Он — не огнедышащая ящерица, если ты забыла, а лев — пушистик с крылышками. Сатья, он слишком молод, чтоб участвовать в сражениях!

— Ему сто лет! Из-за дыма ничего не видно. Нам нужны глаза в небе!

Разве есть солдаты, которые могли бы повторить подобное? — горделиво задумался он, но уже в следующий миг стряхнул наваждение:

— Грифоны живут восемьсот лет, так что он только входит в зрелый возраст. Вдобавок не осталось ни одного самца его племени. Прекрати, Сатьябхама! Я готов заключить с тобой еще одно пари. — Кришна вытянул шею, разглядывая солнечные часы на крыше здания Сената. — В течение следующего часа битва прекратится. Принимаешь пари?

Сатьябхама поджала губы:

— И что получит выигравший?

— Никаких ограничений сегодня ночью. Ты ведь видишь, что все шансы против меня?

Сатьябхама глянула на солнечные часы, затем на клубы пыли, поднимающиеся внутри Третьей Стены, и вздохнула:

— Хорошо, я остаюсь.

Балрам не обращал на их разговор никакого внимания.

— Дождь, запомни, для подачи команд я буду использовать рог. Если я упаду, рог перейдет к госпоже Сатьябхаме. И если она упадет… — он оглянулся, чтобы неодобрительно глянуть на Кришну, — к господину Кришне.

Дождь тоже глянула на него, а затем кивнула Балраму:

— Похоже, от этого рога зависит очень многое, господин. А что, если он замолчит? Что, если господин Кришна будет убит?

Кришна в ужасе уставился на нее.

— Господин! — В комнату вбежал, тяжело дыша, гонец, его грудь часто вздымалась, а лицо было покрыто пылью и сажей. Он что-то прошептал высокой охраннице, стоящей рядом с Дождем. Жилистая, слишком молодая, чтобы быть солдатом, женщина скинула капюшон, под которым оказались серо-голубые глаза и коротко подстриженные иссиня-черные волосы, торчащие во все стороны. Оспины покрывали ее щеки и дерзко торчащий нос, а поверх поношенной запачканной формы висела целая мешанина амулетов. У бедра виднелся короткий меч в потрескавшихся деревянных ножнах.

— Магадханцы отвели свои силы! Мы победили! — объявила она хриплым от радости голосом.

— Полегче, Буря, — предупреждающе окликнула ее Дождь, хотя и сама была не в силах сдержать улыбку. Буря. Кришна поморщился. Что за имена?!

— Но как? — Балрам был явно обеспокоен тем, что его лишили возможности героически погибнуть.

— Хм, мы не знаем, — пробормотал посыльный.

Среди воинов и воительниц, которые никак не могли поверить в случившееся, воцарилась странная тишина. Кришна не удержался, вскинул голову к небу и расхохотался. Его волосы блестели на солнце, оттеняя смуглую кожу и синие глаза, настолько темные, что даже при солнечном свете они казались фиолетовыми.

— Думаю, мы никогда не найдем ответа на этот вопрос, не так ли?

— Повелительница войны, пора расплатиться по счету. — Кришна озорно улыбнулся Сатьябхаме.

Балрам, перегнувшись через зубцы, озадаченно закрутил головой, как будто у него на шее был маятник:

— Как ты… почему они отступают?

Сатьябхама сняла шлем.

— Что ж, я разочарована. Но пари есть пари. Приходи в мои покои сегодня ночью, муж. Я подготовлю что-нибудь особенное.

— На этот раз пусть это будет что-нибудь романтичное, Сатья. Кандалы и клубника слегка разные вещи.

Дождь и Балрам обменялись испуганными взглядами. Буря хихикнула.

— Приношу извинения за лишнюю информацию, дамы. Мой брат, конечно, привык к подобному, — сказал Кришна.

— Это не значит, что тебе стоит снова и снова надо мной издеваться, — проворчал Балрам.

Кришна собирался продолжить разговор, но Сатьябхама оттащила его в сторону. Балрам сочувственно похлопал Дождь по плечу:

— Прости моему брату его манеры, Дождь.

— Все в порядке, мой господин, — стоически ответила та. — Это уже произнесено. Мне осталось лишь напиться, чтобы та часть моего разума, что способна создавать образы, попросту захлебнулась.

III

Усталый и израненный Кришна проснулся в синяках и уставился сухими глазами за окно. Еще не рассвело, но в коридоре все слышался шум. Мужчина устало повернулся на кровати и увидел обнаженную Сатьябхаму, сидящую спиной к нему на каменной скамье и расчесывающую волосы перед зеркалом, украшенным кинжалами и амулетами. Сатьябхама никогда бы и не глянула в зеркало, украшенное розами и херувимами. Мы — это наша репутация.

Она оделась, но лишь после того, как Кришна полностью оценил длинный шрам у нее на спине. В какой-то давно забытой битве чей-то удачливый меч пробил ее броню, оставив глубокую рану вдоль позвоночника. Израненная кошка из джунглей…

Легкое шевеление. Кришна улыбнулся:

— Иди в постель, Сатья. Ты нагая и столь далека от меня… Что просто замерзнешь! — Он нахмурился, снова услышав голоса за дверью. — Или, по крайней мере, задерни занавеси на кровати. У меня такое чувство, что нас вот-вот потревожат.

— Я никогда не была сторонницей скромности, Кришна. — Сатьябхама натянула хлопчатобумажное курти поверх корсета и накинула на шею толстый, богато украшенный одхни, как плащ. — Думаешь, переодеваясь на передовой, мы ищем кусты?

— Не знаю почему, но эта информация весьма неутешительна, жена. — Кришна попытался представить, как она раздевается догола перед всем отрядом, и понял, что лучше испытать муки голода. — Зачем ты одеваешься? Еще рано, день только начался.

Он снова повернулся на бок, подперев голову рукой. Обстановка в комнате Сатьябхамы была весьма военизированной; то немногое, что здесь было, в лучшем случае можно было описать как консервативный магадханский стиль. В весьма функциональной раковине для умывания не было цветов жасмина, плавающих по воде. На стенах не было фресок. А еще Сатьябхама терпеть не могла меха и шелковые покрывала, которыми были устланы полы в остальных комнатах Внутреннего Квартала. Кришна улыбнулся внезапно всплывшему воспоминанию.

Сатьябхама вскинула брови:

— Не поделишься, над чем ты так смеешься?

Кришна встал с кровати и потянулся, надеясь отвлечь Сатьябхаму, как она отвлекла его:

— Просто вспоминаю лицо сенатора Акрура, когда ты предложила запретить меха и шелка, но от этого отказались.

На самом деле, сенатор даже пустился в пляс, но ненадолго. А Сатьябхаму на год изгнали из Сената за то, что она сломала нос господину Акруру. Но оно того стоило.

— Я уверена, ему это только на пользу пошло, — отрезала Сатьябхама. — Когда солдатам, сражающимся на холоде, нужен мех, его нельзя хранить, чтобы произвести впечатление на шлюх.

Кришна кивнул:

— Что это за болтовня снаружи? — нахмурившись, спросил он. Здесь вообще кто-нибудь спал?

— Из лагеря Магадха прибыл посланник на переговоры.

— Переговоры! О чем?

Магадх годами держал Матхуру за горло, периодически ослабляя хватку. В войне Ямуны было столько сражений, что певцы отказались давать им названия. Вражда между Республикой и Империей была глубиной с реку, в честь которой была названа эта война. Но переговоры? Их ни разу не было. Победив, никто не просит мира.

— Не знаю. Это может иметь какое-то отношение к дочери императора. Но ты ведь и так знал об этом.

Ого.

— О чем именно?

— Что она совершила самоубийство, прыгнув с террасы дворца, и была найдена пронзенной шипами ворот. Ты знал, что Магадх обратится к нам, чтоб соблюсти траур, не так ли?