Гвидо Згардоли

Остров Немого

Для Мириам

Ты мой маяк

Над седой равниной моря ветер тучи собирает.

Между тучами и морем гордо реет Буревестник,

черной молнии подобный.

Максим Горький, «Песня о Буревестнике»

...

Арне породил Эйвинда, Эйнара и Эмиля.

Эйнар породил Сунниву.

Эмиль породил Гюнхиль, Элизу и Сверре.

Сверре породил Агнес, Мортена и Хедду.

Мортен породил Асбьёрна, Арне, Тею и Ранхиль.

Асбьёрн породил Тора, Лене и Арне.

Тея породила Кристоффера, Боргильду, Дага и Озе.

Пролог

У острова не было названия.

Правда, как-то раз один рыбак проплывал мимо и, глядя на острые выступы камней, назвал его Шрамом. Остров походил на бунтаря, который отделился от берега, не пожелав быть частью суши, — нервный, неровный, повидавший за тысячелетия волны и дожди, льды и приливы и оттого весь будто усеянный суровыми морщинами.

Камни и кусты под беспросветным небом на вечном ветру: Шрам отвергал людей, как когда-то Большую землю. Потерянная бусина ожерелья.

Наверняка у его берегов кто-то не раз терпел кораблекрушение — иначе и быть не может, потому что остров выступал за мелководьем и в туман или при высоких волнах становился невидимым.

В этих краях жила легенда о пирате — потомке короля викингов. Говорят, несколько веков назад он высадился на острове и в узком глубоком ущелье спрятал свои сокровища. Но те, кто последовал за ним в поисках богатства, нашли только камни и несчастья.

Вот так остров стал Шрамом. Это название не значилось ни на одной карте, но моряки говорили так и старались держаться подальше от мрачного места. Одна даже мысль о нем наводила ужас… И так продолжалось веками.

«Шрам Арендала» — вот и всё, что можно было узнать об острове от людей в порту. О нем не принято разговаривать. Лучше промолчать.

1. Арне

1

В ночь на 12 июля 1812 года неподалеку от Лингёра капитан британского судна Джеймс Паттисон Стюарт, более известный как Безумный Джим, всего за пятнадцать минут выпустил четыре с половиной тонны снарядов в разоруженный фрегат датско-норвежского флота «Наяда», на котором молодой Арне Бьёрнебу служил рулевым.

Арне выжил, но потерял слух и сильно обжег лицо. Когда он пришел в себя и понял, что случилось, то онемел. Навсегда отказался от речи.

Нельзя сказать, что прежде Арне был разговорчивым, напротив — из тех молчаливых типов с огрубевшей душой, кто привык к усталости и одиночеству. К тому же его воспитал старик Уле Бьёрнебу, а это значит, что Арне рос в постоянном страхе. Мальчик никогда не слышал больше дюжины слов, половина из которых — проклятия и оскорбления. Так что невеликая то была жертва с его стороны — сомкнуть рот, забыть звучание слов и молча наблюдать ленивое и безразличное течение жизни.

После битвы с Безумным Джимом Арне попал в больницу городка Кристиансанна. Там он даже подумывал о самоубийстве. Эти настроения не покидали Арне и после того, как он вышел из больницы. Влажные зловонные повязки стали его второй кожей. Казалось, это никогда не кончится! С особенной силой желание покончить со всем проснулось, когда впервые после больницы бывший моряк осмелился взглянуть в осколок зеркала. Арне не узнал своего лица, яростно и горько вскрикнул — но не услышал собственного крика и в отчаянии схватил острый осколок.

И всё-таки нет, он не покончил с собой — потому что был верующим и не из тех трусливых слабаков, которые бегут от трудностей. И из-за старика, который научил его бороться — какой бы сложной и неравной ни была битва. И вот в нелепом и бессмысленном желании отомстить миру за отсутствие радости и родительской любви в детстве, а также за то, что теперь он остался без слуха и без лица, Арне лишил ненавистный мир своих мыслей и голоса.

С военно-морской службы его уволили: на флоте не нужен глухой моряк, не способный расслышать приказ. Маленький кошель с монетами — всё, что полагалось при увольнении. Арне решил, что лучше всего для него будет вернуться в горы Сетесдаля — там в селении Омли стоял пустой дом, принадлежавший старику Уле.

Когда Арне был маленьким, старик обращался с ним сурово, а иногда и жестоко. Дело в том, что Уле понятия не имел, как правильно обходиться с детьми, к тому же в нем жила обида на племянницу: перед смертью она навязала ему заботу о своем ребенке — живом напоминании о постыдной связи. Суровый старик сделал всё, чтобы у нежданного наследника всегда была крыша над головой и еда на столе, но этого оказалось недостаточно для малыша — печаль и страх неизменно росли в маленьком существе, не знавшем тепла и нежности. И всё-таки Уле научил его переносить лишения и принимать неизбежное. Возможно, именно благодаря урокам старика Арне всё-таки не лишил себя жизни.

Когда Уле умер, оставив мрачное, неподъемное хозяйство, мальчику исполнилось всего тринадцать лет. С тех пор Арне жил — и выживал, — следуя принципам старика, которые отныне стали и его собственными. Позади дома был огород, и, спасаясь от голода, он немыслимыми усилиями извлекал живительные капли крови из холодного, окаменевшего тела земли. Каждый день его жизни напоминал предыдущий. Каждый день — тысячи повторяющихся движений. Юноша не подозревал ни о каком другом образе жизни, кроме того, что достался ему от старика, никакие мысли, если они не были связаны с выживанием, у него не появлялись. Но однажды он услышал о войне. Кто-то сказал, что на флот набирают молодых людей: морякам предстояло сражаться с английскими кораблями. Всё, что окружало Арне, показалось ему вдруг таким ничтожным и бесполезным. Он продал овец соседу, заколотил досками окна и дверь, последний раз взглянул на каменистое поле и могилу старика, а потом помчался к побережью — наниматься на военную службу, испытывая чувство, которому не знал названия.

Тяготы жизни на какое-то время отступили. Судьба дала ему возможность научиться плавать и сражаться, понимать причуды моря, различать ветра и облака, а еще разбираться в людях, похожих на море своим непостоянством. Арне даже стало казаться, что теперь он сам себе хозяин и будущие дни подчинены его воле. Восставшая душа молодого моряка была подобна губке, впитывающей жизнь. За это время он научился читать и писать. Он узнал женщин. Но всё закончилось. Однажды летним днем вернулась его прежняя жизнь — та, знакомая с детства, которая душила его, лишала свободы и вечно требовала невозможного. А ведь Арне наивно верил, что жестокое прошлое ушло навсегда. Оружие Безумного Джима сделало его глухим и безлицым, вернуло в мир жестокой неизбежности, которой старик Уле, задыхаясь от ярости, всё-таки научился подчиняться.

Арне решил, что, вернувшись в Омли, он почтит память старика и, возможно, обретет покой.

Теперь, когда вместо всех звуков на свете Арне мог слышать только собственные мысли, они казались ему слишком шумными и навязчивыми. Он никак не мог от них избавиться, и порой это казалось невыносимым. Арне нередко думал о матери, хотя даже не помнил ее лица. Ему было всё равно, красивая она или нет, и плевать на то, что однажды старик с презрением назвал ее «шлюхой». Он представлял ее бесконечно одинокой маленькой женщиной с ребенком на коленях, и этот образ успокаивал его в самые горестные минуты. Старик представал в его воспоминаниях свернувшимся по-собачьи на измятых грязных простынях с бледным восковым лицом — таким Арне увидел его однажды утром и понял: дед Бьёрнебу умер. Каким маленьким казалось его тело и нелепой — суровость, в которую он кутался всю жизнь. Арне хорошо помнил то постыдное облегчение при виде мертвого Уле — словно глубокий вздох после долгих страданий. Теперь вокруг мыслей о старике пульсировало что-то похожее на теплое чувство — будто пришедшее из памяти, сдержанное и невыраженное. Но всё-таки жившее всего лишь в воображении. Черствость характера и эмоциональная мертвенность Уле Бьёрнебу передались Арне, как болезнь.

Когда он подумал о старике и о том, чтобы почтить его память, то поймал себя на мысли, что никакой памяти о старике и нет.

Арне остановился у дороги в одной из портовых таверн Арендала. Узкие улочки спускались и поднимались, скрываясь за горизонтом. Поблекшие дома прижимались друг к другу, рыболовных сетей в них было больше, чем жителей. Арне достал несколько монет, которыми от него откупился военно-морской флот. Он заказал себе выпить — чтобы утопить досаду и горестные воспоминания. Он так и не вернулся в Омли.

Словно беспокойный дух, Арне появлялся и исчезал на самых грязных и мрачных постоялых дворах, сидел за бутылкой, терзаемый мыслями и жалостью к себе. Иногда кто-нибудь истово принимался его утешать. Он не боялся показывать свое опаленное лицо — чужое мнение для него ничего не значило. Напротив, он, казалось, наслаждался ужасом тех, кто решался взглянуть на него. А возможно, ему просто нравилось снова — пусть и ненадолго — оказаться в обществе.

В конце концов его стали назвать Немым, хотя он и мог разговаривать, только не слышал, и считали неотъемлемой частью таверн, подобно непристойностям и ругательствам.