7
Маяк, выкрашенный в желтый и красный — цвета губернии Эуст-Агдер, — возвышался на кирпичном основании метра в три с половиной. Пятнадцатиметровую башню построили из песчаника, подогнанного таким образом, чтобы конструкция получилась предельно прочной. Маяк венчался фонарем — многоугольником из металлических прутьев со стеклянными окнами, способными противостоять порыву ветра и натиску птиц, летящих на свет. Внутри маяка винтовая лестница из ста восьмидесяти девяти ступеней вела в комнату смотрителя, расположенную под фонарем, и в небольшой склад для хранения топлива рядом. В куполообразной свинцовой крыше предусматривалась система вентиляции — для вывода дыма и жара от ламп. Также на крыше поместили громоотвод, цистерну для сбора дождевой воды и открытую площадку-галерею — для наружной чистки и обслуживания фонаря. Свет поддерживали четырнадцать ламп с большими ровными фитилями. Система работала на китовом масле. Два серебряных параболических отражателя усиливали свет. Общая высота маяка была около двадцати одного метра. Издалека он походил на здоровенный палец, указывающий на небо.
Арне Бьёрнебу любил подниматься на верхнюю галерею. Она напоминала ему марс, площадку высоко на корабельной мачте. Оттуда он наблюдал за проливом: в то время года, когда солнце на небе долго не заходило, вода казалась спокойной, почти неподвижной. Арне изучал причудливые очертания острова, похожего сверху на руку, торчащую из воды.
Он уже начал называть этот остров своим. В конце концов, Арне был в чём-то прав: он стал правителем крохотного королевства без подданных. Изувеченный матрос не мог и мечтать о таком!
Иногда, размышляя о том, что произошло, он думал, что годы скитаний по тавернам как будто случились не с ним. Словно ему рассказали историю чьей-то жизни, странной и в то же время бесконечно знакомой, чьей-то судьбы, полностью изменившейся однажды в канатном цехе, когда некий господин принес листок с замысловатыми фразами, выведенными плотным почерком. С того момента всё стало проще и яснее, время вернулось в свое русло и потекло от дня к ночи, от ночи к рассвету, так что Арне смог различать явь и сон, реальность и видения. Человек, передавший ему заветный листок — тот день вспоминался Немому, как далекий сон, — до этого подарил ему денег. За то, что спас его ребенка от колес сумасшедшего экипажа, думал Арне. На деньги Йолсена он купил несколько копченых колбасок, новый пиджак и пару ботинок. Оставшееся он потратил на то, чтобы выпить за здоровье спасенной малышки, возблагодарив тот день, когда увидел ее на дороге.
— Тебе предлагают работу! — воскликнул тогда старик-канатчик, помогая Немому понять то, что было написано на листе. Он произнес это со странным выражением лица — средним между недоверием и отчаянием. Старик чувствовал, будто его предали, потому что, если Арне согласится и покинет цех, он останется один, без помощника. Но в то же время канатчик вздохнул с облегчением — всё же под толстой обветренной кожей у него было сердце. И он радовался за своего несчастного работника, потому что понимал: парню повезло.
— Они тебя спрашивают. Ты понимаешь это? ТЕБЯ! Спрашивают, не согласишься ли ты работать смотрителем маяка Арендала! Поверить невозможно!
По привычке старик презрительно плюнул на пол, досадуя об упущенных возможностях.
Арне стало жаль старого канатного мастера — как же он уйдет от него, как оставит его одного? Он и сам не знал, откуда взялось в нем чувство справедливости и сопричастия — может, от Уле, или он таким уродился и оно с самого начала было частью его души, так же, как цвет волос и глаз или толщина костей — составляющими тела. И Арне не мог не считаться с этим чувством. Именно оно заставило его кинуться на помощь ребенку — в то утро, которое полностью изменило его будущее. Он не знал, благодаря Уле или просто так, но его чудна́я жизнь сделала крутой поворот. Когда канатчик заметил смятение молодого человека, то сказал — устало и грубо, бросая слова, точно раздавая пощечины, как нередко делал любимый, но черствый Уле:
— Справлюсь я и без всяких недоумков и сам сделаю свою работу! Как всегда! А может, и пойду на лодку к брату. Он ловит палтуса в проливе.
На самом же деле старик думал, что эта работа на маяке — настоящее спасение для парня. Он успел привязаться к своему странному работнику и желал ему лучшей — и долгой — жизни. Только канатчик держал чувства при себе: ему не хватало то ли слов, то ли смелости, чтобы сказать о них вслух.
И вот Арне побрился, сходил в баню за полриксдалера и предстал перед Йолсеном в новом пиджаке, держа в руках рабочий контракт и пытаясь изобразить улыбку на изрезанном лице. С того дня он перестал быть просто Немым и сделался для всех смотрителем маяка Арендала. Но и это не заставило его заговорить. На острове, где Арне оставался единственным жителем, слова теряли значимость, превращались в простую условность. Арне решил не облачать предметы в звуки и остаться в тишине. Вот почему кто-то в шутку назвал Шрам островом Немого. И это прижилось.
8
С маяка Арне наблюдал за большими парусниками, идущими по проливу на юг, за рыбацкими лодками у берега и птицами, что вечно кричат и ищут рыбу. Большие и малые суда, все, кто легко проходил это опасное место, мысленно благодарили смотрителя маяка. Поначалу Арне было нелегко: с каждым днем, с каждой минутой он обретал новую жизнь, и это казалось таким странным и непривычным. Но всё же он размышлял о будущем — жизнь больше не заканчивалась с заходом солнца, она продолжалась. Одиночество никогда не пугало его, скорее наоборот: он стремился к нему и полагал, что тот, кто научился быть один, победил свой страх. Одиночество словно утолщает кожу или заглатывает тебя целиком, и там, в его укромной утробе, ты в безопасности — далекий от всего мира. И если ты стоишь на краю одиночества и не срываешься в пропасть, значит, ты его преодолел. В любом случае работа на маяке казалась Арне менее сложной и напряженной, чем служба на корабле во время войны. Ему хотели прислать помощника, чтобы тот был на подхвате, но Немой отказался: он согласен на должность смотрителя маяка, только если будет жить на острове один.
Когда дело дошло до замены старых ламп на более мощные аргандовы — они светят раза в два ярче, — Арне поразил членов гильдии, справившись с заданием самостоятельно и без единой ошибки. А через несколько лет он даже установил тяжелые концентрические кольца линзы Френеля, отчего свет стал еще интенсивнее. Конструкция включала систему канатов и шкивов и была проявлением настоящей инженерной мысли!
Маяк Арендала работал от заката до рассвета, светил в темные и туманные дни, во время штормов и гроз, и все его механизмы работали без перебоя, словно колесики больших часов. Стекла и цилиндры ламп всегда были чистыми, баки — полными масла, а фитили Арне аккуратно менял каждые четыре часа. Так он всем доказал: одного человека для обслуживания маяка вполне достаточно. В общем-то, если знать, что и как нужно делать, и располагать достаточным количеством сил и времени, с этой работой можно справиться. Однажды Арне пришлось спасать несчастных моряков торгового судна, которое село на мель, несмотря на то что он подавал им сигнал остановиться. Смотритель маяка спустил на воду весельную лодку, хранившуюся рядом с доком. Он сладил со всем в одиночку. Сбрасывая тросы и везя моряков в порт Арендала, думал только о спасении людей, а не о том, что его назовут героем. Арне поступил так, как, по его разумению, должен поступить любой смотритель на его месте.
Всё бы ничего, но Арне бесконечно печалила невозможность услышать ветер. И, кажется, не было в этой грусти ничего непереносимого, однако она казалась ему едва ли не самой горькой на свете. Иногда он смотрел на гнущиеся до земли кусты, или на причудливые круги чаек в воздухе, или на бьющиеся о скалы волны, пытаясь изо всех сил услышать дыхание, голос ветра. Но он забыл этот звук и никак не мог вспомнить, представить его.
Арне втягивал воздух, изучая ароматы острова: сладкие, горькие, нежные, сильные — разные в каждое время года, они делились настроениями земли, раскаленных летних камней, дикого вереска, льда, теплых волн или мрачной морской глубины.
Открытые пространства заполняли тишину. Свет играл: то набирал силу, то прятался в тени, превращая море в палитру художника. Арне чувствовал движение ветра сквозь пальцы, когда на верхней галерее выставлял руку так, что казалось, будто он посвящает свой остров в рыцари. Иногда Арне зажимал кулак, словно пытаясь поймать ветер. Но, конечно, напрасно. Опаленная солнцем кожа лица стала нежной и тонкой, такой тонкой, что под ней проглядывали крошечные голубые жилки, по которым текла жизнь. Эта сторона лица, в отличие от той, другой, была чувствительной. Он подставлял лицо ветру: пусть подует, коснется или, как Арне любил представлять, поговорит с ним и его ранами на неизвестном языке.
Он шел по балкону, рассматривая северную часть побережья, как вдруг увидел лодку Финна Хёбаака. Та приближалась, скользя кормой по воде, ровно, не раскачиваясь в стороны. Каждый первый понедельник месяца на ней привозили продукты. Арне узнал большую фигуру Пелле Йолсена и его родственника, который встал так, что корпус лодки накренился. Они разговаривали. Арне было интересно, какой голос у Йолсена: громкий и властный, под стать его фигуре, или, напротив, тихий и робкий. При этой мысли Арне улыбнулся, но улыбка, как всегда, не задержалась на его лице. Он вернулся к фонарю, который стал холодным и влажным, а потом решил спуститься в свою каморку — небольшое помещение с письменным столом, полкой для бортового журнала, крохотной, но жаркой дровяной печью и соломенным мешком: время от времени смотритель маяка любил поспать на нем. Стены были завешены морскими картами и метеорологическими таблицами, пожелтевшими от времени.
Арне еще раз огляделся и стал спускаться: сто восемьдесят девять ступеней вели вниз, но он не слышал, как глухо они поскрипывали и как ветер со свистом скользил по ним, — смотритель маяка, как всегда, внимательно и осторожно переступал с ноги на ногу в беззвучном пространстве. Над входом в комнату на старой штукатурке виднелись следы от доски, которую недавно сняли. На ней был изображен герб шведской королевской семьи и дата окончания строительства маяка. Ее повесил, не уведомив гильдию, Понтус Эк, инженер, ответственный за строительство. Ему, в свою очередь, тоже ничего не сказали и убрали доску.
— Спрячь это где-нибудь, — обратился Пелле Йолсен к Арне, глядя на его лицо, чтобы тот смог прочитать по губам. — Я скажу, когда нужно будет вернуть ее на место.
Доска и в самом деле время от времени возвращалась — в дни инспекций или других важных визитов. В остальное время она, обернутая тканью, лежала в деревянном сундуке, на котором Арне выгравировал свои инициалы и год, когда поселился на маяке: 1816.
Карл XIII, принявший имя Карла II, короля Норвегии, умер, не оставив кровного потомства. Его сменил Карл III, бывший генерал Наполеона, — амбициозный человек по имени Бернадот, провозгласивший себя правителем Норвегии. Он вторгся в страну и жестоко расправился с робкими борцами за независимость — их становилось всё больше из-за новой конституции и нескончаемой череды королей. Только все эти имена и события казались Арне немыслимо далекими. Газеты, которые Йолсен исправно оставлял ему каждый месяц, пестрили новостями, но Арне не чувствовал связи с происходящим и равнодушно наблюдал за сменой власти — почти как если бы его остров и в самом деле был маленьким тайным королевством, которое не имело ничего общего с остальным миром. Безмолвный остров — такой же, как он.
Арне вышел из каморки, глубоко вдохнул и закрыл глаза, чтобы лучше почувствовать воздух. Он медленно направился к небольшому пирсу — его строительство стало возможно благодаря волнорезу. Тут причалила лодка, и Арне схватил трос, который ему кинул Финн Хёбаак. Лодка была загружена ящиками с едой, китовым маслом и фитилями для ламп. Арне поздоровался, сдержанно махнув рукой, и рыбак жестом ответил ему. Чем-то они были похожи. Нет, не внешне: Финн — маленький и темноволосый, а Арне — высокий, с волосами цвета топленого коричневого сыра брюнуста и бледным лицом. Их роднила любовь к одиночеству и стремление избегать общества, так что, когда им всё-таки случалось оказываться в компании, они выглядели нелепо и вели себя наигранно, словно посредственные актеры, которым досталась непосильная роль.
Конец ознакомительного фрагмента
