— Я не скучала по тебе, Люк, ты ведь знаешь это, да? — отвечает она, ее взгляд пылает. Он открывает рот, но она не дает ему заговорить. — Если я и думала о тебе, то только с отвращением. Я должна была догадаться, что ты найдешь способ меня удивить и окажешься намного хуже, чем я предполагала.

— Послушай, мне жаль, что я оказался втянут во все это, но ты должна меня понять, Макс сумасшедший.

Я подхожу ближе, и в моих глазах нет ни тени понимания. Люк приходит в еще большее отчаяние.

— Я серьезно, мужик! Если я не сделаю то, что он говорит, он меня грохнет!

— Он сказал тебе обидеть Дайю? Изнасиловать ее?

Его рот беспомощно открывается и закрывается в поисках правильного ответа. Или, скорее, правильной лжи.

Глаза Дайи прикованы к нему, она выжидательно протягивает ко мне руку. Я, не глядя, беру со стола рядом со мной нож и передаю ей, понимая, о чем именно она просит.

Она не теряет времени даром. Не колеблется ни секунды. Она просто сжимает рукой черную рукоятку, и, когда она поднимает над ним нож, металл блестит в свете ламп столовой. Дайя погружает лезвие в горло Люка. Острый металл прорезает плоть и кости, обрывая его мольбы.

Глаза Люка превращаются в огромные блюдца, он, не веря, смотрит на своего жнеца. В их глазах всегда отражается неверие. Будто они совсем не ожидали такого исхода. Или, быть может, они просто не могут принять тот факт, что действительно умирают.

Люди, живущие эгоистично и безразлично относящиеся к жизням других, хотят жить вечно.

Но они никогда не поймут, что именно это и делает их такими чертовски слабыми. Люди, которые не заботятся о своей собственной жизни, — люди вроде меня — и есть самые смертоносные.

Ведь когда я буду умирать, что помешает мне забрать с собой и других?

Верно, ничего.

...

16 июня 2008

Я нашла выход. Я, мать его, НАШЛА ЕГО!!! Но тссс. Я не могу написать, как именно я выберусь. Никто и никогда не найдет мои записки, но я пишу их и чувствую, будто уже ускользнула. Я так взбудоражена, что меня аж трясет. Меня не выбрали для выбраковки. Мудаки лопухнулись, потому что им так и не довелось попробовать меня. Они думают, у них еще будет шанс, когда они меня купят.

Но у них не будет шанса.

Я нарисовала картинку, где мы с Лайлой. Скоро мы будем вместе. А потом исчезнем. Навсегда.

Молли

Глава 7. Алмаз

— Ты притащил в мой дом товар в таком виде? — резко шипит женщина, смерив меня взглядом.

Задрав рубашку, я стою спиной к большому грязному зеркалу, изучая через плечо швы на своей спине. Кожу покрывают огромные уродливые синяки.

Я опускаю свою безразмерную выцветшую рубашку, откашливаюсь и поворачиваюсь, чтобы встретиться с ней взглядом.

Это красивая высокая женщина — с макияжем, надушенная цитрусовым парфюмом, в обтягивающем платье и туфлях на шпильках с ремешками, в которых она кажется настоящей амазонкой.

Ее наряд не соответствует погоде за окном, однако она выглядит так, словно легко могла бы пройтись босиком в метель, не моргнув и глазом. На вид ей около тридцати, и, несмотря на красоту, она кажется уставшей и потрепанной жизнью. Что ж, служение аду накладывает отпечаток.

Должно быть, это Франческа.

И сейчас она смотрит прямо на меня, пронзая кинжалами своих золотисто-карих глаз.

Дерьмо.

Рио неловко переминается с ноги на ногу, но никак не отвечает на ее возмущенный вопрос. И это о многом мне говорит. Если уважительной причины для ошибки нет, то нужно держать рот на замке. Или, даже если она есть, язык все равно стоит держать за зубами.

Ее глаза сужаются и скользят по моему телу, пока она подходит ближе. Оценивает меня, определяет, сколько денег я могу ей принести, наверное.

И я благодарна Рио за то, что он принес мне одежду из комнаты другой девушки и на мне больше не больничная сорочка. Ее реакция была бы намного хуже, чем сейчас.

Она останавливается передо мной, и сильный запах ее духов щекочет мне нос. Когда она приподнимает мою грязную белую рубашку двумя пальцами, я не издаю ни звука. Она замечает уродливые синяки на моем теле, и ее взгляд становится жестче. Они везде, и у меня появляется тошнотворное чувство, что она собирается рассмотреть каждый из них.

Затем она обходит меня кругом, и тишину пронзает резкий вздох, когда она замечает две большие борозды на моей спине.

— Что ты с ней сделал? — рычит Франческа.

Рио опускает глаза на свои черные ботинки, на них все еще видны пятна засохшей крови.

— Автомобильная авария, — коротко отвечает он.

— Дурак. На заживление уйдут недели. Когда можно будет снять швы?

Он наконец-то поднимает голову, его темно-карие глаза пылают ненавистью, но на лице извиняющееся выражение. Натянутое специально для Франчески. На самом деле ему ни хрена не жаль.

— Доктор Гаррисон сказал, от четырех до шести недель.

Она шипит, отпускает рубашку и снова появляется передо мной.

— Она принимает противозачаточные?

Я нахмуриваю брови: почему она спрашивает об этом у Рио и откуда ему, черт возьми, вообще это знать?

— Гаррисон сказал, что у нее внутриматочная спираль.

На глаза у меня наворачиваются слезы, и мне требуется приложить усилия, чтобы сдержать их. Мне хочется блевать от того, насколько сильно меня унизили. Я понятия не имела, что он это проверял, а значит, он осмотрел меня, пока я была без сознания.

Она хмыкает, довольная ответом, и наконец обращается ко мне напрямую:

— Тебе известно, кто я такая?

Чтобы обуздать свои эмоции, мне требуется несколько секунд, однако все же удается отодвинуть их на задний план и ответить.

— Франческа, — уверенно произношу я, как можно громче. Она не выглядит как человек, которому нравится бормотание.

Полагаю, это одно из преимуществ писателя. Я придумала и создала так много воображаемых персонажей, что мне уже несложно распознать таких в реальной жизни.

Франческа, например, не отличается большим терпением и не выносит наглость, лень или слабость. Она излучает силу и именно ее ожидает в ответ. Но не стоит путать ее с непокорностью.

Она приподнимает идеально очерченную бровь.

— Да, — произносит она. — Меня так зовут. Но я спрашивала тебя не об этом.

Свожу брови, не зная, что еще ей сказать. И внезапно, прежде чем я успеваю что-либо сообразить, ее длинные акриловые ногти хватают меня за щеки. Я порывисто втягиваю воздух, ногти впиваются в кожу еще глубже. Она притягивает мое лицо к своему — со спокойным, но угрожающим выражением.

— Я твоя госпожа. Ты не будешь что-либо говорить, делать и даже думать без моего разрешения, ты меня поняла?

— Да, — шепчу я, несмотря на то что со сжатыми губами ответ выходит нечленораздельным.

Она резко отталкивает мое лицо от себя, я теряю опору и падаю на задницу. У меня вышибает воздух из легких, что сразу же перерастает во всхлип, и я зажмуриваюсь от боли, пронзившей мой позвоночник.

Этим мудакам так не нравится получать товар в синяках и крови, но они никак не могут убрать от меня своих чертовых рук. В этом же, черт возьми, и есть весь смысл.

Даже мне, далеко не эксперту в работорговле, понятно, что битое яблоко никто есть не станет. Им нужны красивые блестящие яблочки, в которые можно вонзить зубы и рвать их на части, кусочек за кусочком.

Франческа фыркает, презрительно глядя на меня. Медленно выдохнув, я встречаю ее взгляд, изо всех сил стараясь не проявить даже намека на гнев.

— Послушание — это главное, о чем я тебя прошу. Лично мне не нравится накачивать девушек препаратами, чтобы они стали послушными. Мне нравится, когда мой товар в сознании и контролирует себя, это улучшает впечатления наших покупателей. Никому не нужна наркозависимая шлюха, которая едва может смотреть прямо и не может удержать член в руке. Это значит, что, если ты ослушаешься меня или не выполнишь моих указаний, ты будешь наказана. Поняла?

Я опускаю глаза, прежде чем она успевает заметить, как из них выплескиваются эмоции, словно жир с раскаленной сковородки. Проглотив камень в горле, я выдавливаю:

— Да, мэм.

Она издает звук отвращения.

— Никогда не зови меня так, — рычит она. — Это напоминает мне о матери. — Последнюю фразу она бормочет себе под нос.

— Как бы вы хотели, чтобы я к вам обращалась? — спрашиваю я, находя в себе мужество поднять голову и еще раз встретиться с ней взглядом.

Сама-то я знаю, как бы я хотела называть эту злобную суку.

Рио у порога усмехается, но сразу же затихает, как только Франческа бросает на него пронзительный взгляд через плечо.

Она устремляет свой прищур на меня и, похоже, что-то обдумывает.

— Зови меня просто Франческа, — произносит она. — Сейчас Рио вживит тебе устройство слежения и вытатуирует твой идентификационный номер рабыни. У каждой здесь он есть, и он будет удален только после того, как ты обретешь своего хозяина.

Мое сердце сжимается и замирает, когда она говорит об устройстве слежения. Не знаю, чему именно я удивлена, но это впрыскивает в мою кровь очередную дозу паники, болезненно скручивающую мое нутро. Мои глаза начинают жечь слезы, безнадежность становится все глубже.