— Ты отправил мне файлы? — спрашиваю я и не узнаю свой голос.

— Да, — отвечает Джей.

Слышу шорох, когда он собирает вещи, и ощущаю, как на горизонте маячит всепоглощающее истребление.

— Уходи отсюда, Джей.

— Ага, считай, я уже ушел.

— И еще, Джей.

Он останавливается.

— Да?

— Вычисли камеры, которые направлены на эти окна. Только подожди, пока я не выйду, — распоряжаюсь я.

Он колеблется, но все же кивает и уходит.

Я даю ему две минуты, чтобы покинуть здание. Две минуты, в течение которых в моей голове бушует война. Она вырывается на поверхность и растекается по полу, на котором я стою, вздуваясь, подобно мертвецу внизу.

Мое тело двигается на автопилоте. Я спускаюсь в больничную палату и роюсь в шкафу, собирая шторы, тряпки и все, что может воспламениться, а затем разбрасываю их по всему зданию. Потом беру спиртосодержащие жидкости и выливаю их на замусоренный пол. Пожары в больницах случаются чаще, чем многие полагают, и это место чертовски подходит для разрушений, которые я намерен произвести.

Собираю все простыни, которые нахожу в его квартире, связываю их в длинную веревку и откладываю ее в сторону.

Тяжело дыша, подхожу к тяжелому шкафу в кухне и вытряхиваю его содержимое. Подтаскиваю его к громадному окну, прислоняю к стеклу и делаю шаг назад.

Глубоко вдыхаю, собираю весь гнев в себе, трансформирую его в энергию и со всей силы бью ногой. Шкаф раскалывает стекло, и по стеклу расползается паутина трещин. Рыча, бью ногой еще раз, и шкаф с громким треском вываливается наружу.

В мою кожу врезаются крошечные осколки, но я почти не чувствую этого, как не замечаю и оглушительного грохота, с которым шкаф врезается в землю.

В этот момент я уже спускаюсь обратно на второй этаж, где лежит мертвый доктор. Надеваю перчатки и маску из его запасов. Запах бьет в нос и застилает глаза; N95 [Фильтрующий респиратор-полумаска (FFR), который отфильтровывает не менее 95 % взвешенных в воздухе частиц.] совершенно не помогает.

Натянув две пары перчаток, хватаю труп за воротник рубашки и тащу обратно в квартиру, где этот больной урод насиловал своих пациенток, пока те были без сознания.

Независимо от его внеклассных занятий, доктор явно помогал работорговцам, а значит, его смерть станет сигналом не только для Сообщества, но и для каждого барыги, имевшего несчастье ступить на его порог.

Они узнают, что это был Зейд.

От резкого запаха по моему желудку поднимается тошнота, грозя подобраться к горлу, пока я тащу труп к окну. Хватаю последнюю бутылку со спиртом и выливаю содержимое на него.

Задержав дыхание, беру веревку из простыней, обвязываю один конец вокруг его туловища под мышками, а другой — к раме кровати.

Потом выбрасываю труп из этого чертова окна. Ножки кровати скрежещут о цементный пол, она проезжает немного, а потом застревает.

Удовлетворенный проделанной работой, я снимаю перчатки и маску, достаю еще одну сигарет, и прикуриваю, глубоко вдыхая, и присаживаюсь на край кровати. Подношу зажигалку к одной из портьер на полу, ткань вспыхивает, огонь быстро распространяется дальше.

Я наслаждаюсь сигаретой, пока на моих глазах пламенем оживает мой гнев.

В моем мозгу одновременно и громко, и тихо — он наполнен белым шумом, заглушающим любые связные мысли. Я чувствую все и ничего одновременно, и никогда еще я не был так опасен.

Никогда не был более смертоносным.

Смеюсь и наслаждаюсь, наблюдая за тем, как горит это место. Здесь произошло столько ужасных вещей. Столько жертв — столько женщин и детей привозили сюда, чтобы починить, а потом увезти куда-нибудь и сломать заново.

Медленно я поднимаюсь и выбираюсь из комнаты. Мое тело физически ощущает жар, на лбу и шее выступают бисеринки пота. Мои легкие заполняет дым, а пламя обжигает кожу.

Но я ни черта не чувствую.

Выйдя из здания, я вдыхаю свежий воздух и натыкаюсь взглядом на взбешенного Джея. Я несколько раз откашливаюсь и делаю еще одну затяжку сигаретой.

— Серьезно, чувак? Ты дымишь, пока сжигаешь здание? Ты только что вдохнул буквально тонну дыма.

Не обращая на него внимания, иду к задней стене, где на веревке висит труп. Дым лижет края окна, а простыни уже начинают обгорать, но я специально оставил их сухими.

Подношу сигарету к губам и делаю последнюю затяжку, после чего бросаю окурок в доктора, и его тело мгновенно воспламеняется.

Улыбаюсь. Между моими оскаленными зубами вьется дым.

Так-то лучше.

Маяк, который должен оповестить всех ублюдков на моем пути о том, что их ждет дальше, — зверь, который нашел себе дом в огне, — зажегся.

Это пламя погаснет, да, но то, что в аду, будет гореть вечно.

Увидимся там, ублюдок.

Удовлетворенный, поворачиваюсь спиной к ожившему аду, который я породил, и ухожу.

Я сказал своей мышке, что больше не буду мусорить, но что-то мне подсказывает, что она не стала бы возражать в этот раз.

...

Ноябрь 2021

Она, мать ее, подставила меня. Черт, мне даже писать сейчас сложно, потому что меня трясет.

У меня все получалось. Франческа преследовала меня и долго не могла меня найти. А когда нашла, я узнала, что на перезарядку арбалета требуется всего несколько секунд.

Семнадцать, если точнее.

Я действовала с умом. Рассчитала, как быстро смогу пробежать, чтобы спрятаться. Я уворачивалась от ее стрел, так что действительно могла убежать. Я ТАК ХОРОШО СПРАВЛЯЛАСЬ.

А потом эта чертова сука Сидни вылезла из-за дерева. Она поджидала меня.

И поставила мне подножку. ПОДНОЖКУ! Будто мы дети на детской площадке.

Кто, черт побери, так делает?

Я грохнулась своим чертовым носом в землю, и две секунды спустя в мою ногу вонзилась стрела. К счастью, они пользуются пластиковыми на тренировках, но это мало что меняет.

Особенно если учесть, что в сравнении с наказанием за провал стрела покажется мне детской шалостью.

Глава 12. Алмаз

— Каково это — быть неудачницей? — шепчет голос позади меня.

От этого голоса по моей спине мгновенно пробегают мурашки. Я оборачиваюсь, и ее лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего, заставляя меня отшатнуться назад. Мой кулак сжимается, мне так и хочется послать его в этот чертов нос.

Я как раз собиралась расстегнуть джинсы и взглянуть на свою рану, когда она подкралась ко мне.

— Что, черт возьми, с тобой не так? — шиплю я.

А она просто стоит и смотрит на меня своими широко раскрытыми темными глазами, с той самой улыбкой, застывшей на ее жутком, мать ее, лице.

Я сглатываю, расстроенная и чертовски удивленная.

— Думаю, лучше спросить, что со мной вообще так, — отвечает она и хихикает.

Она приподнимается на носочках, ее глаза скользят по моему израненному телу.

Франческа водила нас вглубь леса — на тренировку выбраковки. Она и ее люди стреляли в нас пластиковыми стрелами, словно в оленят, спасающихся от оголодавших охотников.

Мы не должны были оказаться подстреленными, и жжение в задней части бедра стало непрерывным напоминанием о том, что я потерпела грандиозное фиаско. Я почти скрылась с их глаз, но потом случилась Сидни.

Она поджидала меня и поставила подножку как раз в тот момент, когда я бежала мимо, спасаясь от стрел Франчески, летящих мне в спину. Я рухнула лицом в холодную землю, а когда поднялась на ноги, стрела уже пробила мне заднюю поверхность бедра.

Точнее, саму кожу она не пробила, но, судя по всему, завтра я проснусь с очень неприятным синяком. Впрочем, уверена, что среди остальных, когда я получу свое наказание, он будет не так заметен.

— Что я, черт побери, тебе сделала? — рычу я, раскидывая руки в стороны. Ее улыбка становится шире, а блеск в глазах свидетельствует о том, насколько она не в себе. — Мы все в одинаковой ситуации. Почему ты так себя ведешь?

— Я слышала, как Франческа говорила о тебе после твоего приезда. Она сказала, что ты многообещающая и можешь стать ее лучшей девушкой, если она сможет научить тебя правильно себя вести. Но вчера ты вылезла, и тебя изнасиловали. Я видела ее лицо. Она готова была заступиться за тебя. А ведь она никогда не делала подобного ни ради меня, ни ради кого-то еще. Но потом… — она поднимает палец вверх, — потом ты ударила Рокко и сломала ему нос. Он хотел наказать тебя, и знаешь, что она сделала? Она понесла наказание за тебя. Такого она точно никогда не делала ни для кого из нас.

Мои брови сдвигаются, я весьма озадачена причиной, по которой Франческа могла сделать что-то подобное.

— Она дает тебе привилегии, которых мы не получаем, потому что считает тебя особенной. Знаешь, Алмаз, я тебя особенной вовсе не считаю.

Имеет ли вообще значение, что именно ты думаешь, сучка?

Не уверена, что Франческа продолжит делать мне поблажки теперь, после того как я провалила сегодняшнюю проверку, но решимость все равно въедается в меня.

Если она видит во мне потенциал — если она готова меня защищать, — значит, шанс, что я смогу заставить ее увидеть во мне человека, есть.

Нас считают здесь скотом. Товаром, который нужно довести до совершенства, а затем продать тому, кто больше заплатит. Однако чем чаще она будет видеть во мне что-то, кроме этикетки с ценой, тем больше будет смягчаться. Это ослабит ее бдительность. Она может сболтнуть что-нибудь важное или предоставить такие привилегии, которые помогут мне сбежать.