В зад нашего фургона врезается что-то тяжелое, мы с Патриком слетаем со скамейки и врезаемся в перегородку, отделяющую кабину водителя от кузова.
Джея тоже дергает, но счастливого сукина сына удерживает пристегнутый ремень безопасности.
Боль в моем теле разгорается сразу в нескольких местах, и я стону, когда переворачиваюсь на спину, пытаясь отдышаться. Я уже даже не могу сказать, что именно у меня болит, потому что болит, черт побери, все.
С переднего сиденья доносится крик Клэр, требующей, чтобы водитель контролировал машину. Фургон продолжает вилять из стороны в сторону, так что, видимо, он не сильно преуспевает.
Следует еще один удар, и фургон дергается в сторону, где врезается во что-то твердое. На меня налетает Патрик, и пока мы оба катимся по направлению к Джею, изо рта у меня сыплются цветистые ругательства. Я врезаюсь спиной в стену, а сверху на меня приземляется это чудовище. От удара звенит в ушах, на то, чтобы сфокусироваться, уходит несколько секунд. Может, Патрик и непропорционален до чертиков, но он все равно чертовски тяжелый.
— Джей, скажи мне, что это те, о ком я думаю, — хриплю я, воспользовавшись хаосом, чтобы обхватить шею Патрика стальной хваткой. Его руки взлетают к моей кисти и царапают мне кожу, пока я медленно сдавливаю его дыхательные пути. Он борется, и мне приходится сжать челюсти, удерживая его.
Я ослаб, меня терзает нестерпимая боль, и мои мышцы уже перестают меня слушаться.
— Разумеется, они, — выдыхает Джей. По его бледному лицу ручьями льется пот.
— Хорошо, — бормочу я, а потом хватаю голову Патрика и дергаю ее в сторону, сломав ему шею и мгновенно убив его. — Это тебе за мою бабулю, хрен.
— Бро, но у тебя нет бабули.
...10 июня 2008
Они накачали меня наркотиками. Я знаю сегодняшнюю дату только потому, что педофилы приедут 20-го и Франческа сказала, что у нас есть 10 дней, чтобы подготовиться. Остановите этих «поехавших», или как там это пишется. Эта надпись — последнее, что я запомнила перед тем, как они воткнули шприц в мою руку. Но если они думали, что это удержит меня от побега, то — УГАДАЙ ЧТО, ФРАНЧЕСКА? — я свалю отсюда к чертовой матери.
Сначала я вернусь за сестрой. А потом вытащу нас к чертям из этого ублюдского царства педофилов.
Пошли вы все.
Молли
Глава 3. Охотник
Клэр вопит водителю, чтобы тот газовал, но двигатель глохнет.
Я отпихиваю от себя мертвого Патрика и поднимаюсь. Мою кожу покрывает пот, я в двух секундах от того, чтобы потерять сознание. Мое тело начинает отключаться, однако я не могу позволить ему этого.
Джей поспешно отстегивает ремень безопасности и встает.
— Пошли, нас ждут, — зовет он, заметив, в каком плачевном состоянии я нахожусь.
— Мне нужно позаботиться о Клэр, — возражаю я, но, как только мы распахиваем двери фургона, эта идея отпадает. На обочине дороги уже начали останавливаться машины, из которых наружу высыпают люди, спешащие выяснить, что произошло.
Дерьмо.
Я не могу убить женщину на глазах у гражданских, как бы ни был велик для меня соблазн.
Клэр вылезает с пассажирской стороны как раз в тот момент, когда мы с Джеем выползаем наружу. Лицо ее искажено яростью.
— Только попробуй, — шипит она сквозь зубы. Они запачканы ее красной помадой, и от этого ее вид кажется еще более диким.
— Или что?
Она не отвечает, и я подмигиваю ей, просто чтобы заставить ее задницу сжаться от злости, и иду к огромному армейскому фургону, ожидающему меня неподалеку.
— Эй, парень, ты в порядке? — окликает меня прохожий.
— Ага, все путем. Спасибо, что остановился, — бросаю я через плечо.
Яркие фары его автомобиля освещают его лицо, на котором написано недоверие, пока он наблюдает, как я забираюсь в открытые двери.
Первым я вижу лицо Майкла и едва не вздыхаю от облегчения. Если уж он выжил, значит, и девочка, которую мы спасли на ритуале, жива.
Увидев мое лицо, он наклоняется, чтобы помочь мне залезть. Мои шрамы натягиваются; я не могу скрыть страдание. Эмоции вырываются наружу.
Я почти готов отдать все в руки Божьи. Падаю на скамейку, Майкл хлопает по стенке грузовика, и мы тут же трогаемся.
— Нам нужно доставить его в больницу, — произносит Джей, с беспокойством глядя на меня. — Там бомба взорвалась, а Зейд был в пределах досягаемости взрыва.
— Какого хрена они взорвали бомбу? — спрашивает Майкл.
— Думаю, это была одна из тех, которые встроили изначально, чтобы уничтожить улики и всех, кто там был. Такие обычно ставят в местах, где хранится сверхсекретная информация, на случай проникновения или раскрытия.
Я хмыкаю.
— Нам нужно проверить пострадавших, чтобы удостовериться, что никто из наших не погиб.
Джей кивает, и я поворачиваюсь к Майклу.
— Ты вытащил девочку?
— Да, — подтверждает он. — Она сейчас с Руби и на пути к помощи.
Я киваю, часть груза с моих плеч падает, но этого все равно недостаточно. На них словно покоится весь Эмпайр-стейт-билдинг, а упала одна монетка.
Адди все еще у них, и моя ярость продолжает бурлить где-то там, под поверхностью. Чтобы найти ее, я сожгу весь гребаный мир, и мне плевать, кто сгорит в этом пламени.
— Что-нибудь известно о том, кто был причастен к ее похищению? — спрашиваю я дрожащим от ярости голосом, когда закрываю видеозапись на своем ноутбуке.
Я только что досмотрел записи с камер наблюдения на дорожном участке, где Адди попала в аварию. Когда я увидел, как ее вытаскивают из машины, вырубают, а потом тащат в фургон, меня затрясло.
Джей уже работает над тем, чтобы отследить по уличным камерам, куда ее увезли, но мне все равно кажется, что этого недостаточно.
Я пробыл в больнице всего несколько часов, но сейчас я в нескольких секундах от того, чтобы встать и свалить отсюда.
К счастью, никаких серьезных повреждений я не получил. Моя чертова спина вся черно-синяя от удара об алтарь, но внутреннего кровотечения, как я опасался, нет.
Мне повезло, что я вообще не сломал ее, хотя был очень даже близок к этому.
— Ее фотографию разместили на форуме в даркнете за день до похищения. Анонимно, конечно, но в посте говорилось, что если кто-нибудь доставит Адди живой, то получит чертовски большую награду.
— Сколько?
Но мне даже не нужно, чтобы он отвечал. Я уже нашел ту публикацию сам. Ее удалили, но из интернета ничего нельзя удалить по-настоящему. Открываю объявление, и на экране появляется лицо Адди. Красивые, необыкновенные светло-карие глаза, каштановые волосы и легкая россыпь веснушек на носу и щеках.
Мое сердце сжимается при виде ее улыбающегося лица; это та самая фотография, что была на постере возле книжного магазина на презентации ее книги, — и та, которая сразу же привлекла мое внимание. Она до сих пор оказывает на меня такое же влияние, как и тогда.
Прямо под фото жирным красным шрифтом указан ценник.
Двенадцать миллионов долларов.
Мелочь для тех, кто назначил эту цифру, но невероятная сумма для мелкой рыбешки. Сумма, которую кому-то не потратить и за всю жизнь.
— Черт, — бормочу я, зажимая переносицу пальцами.
Во мне поселяется беспокойство и расцветает сильная мигрень. Я бы вылез из собственной кожи, если только это значило бы, что Адди будет ждать меня на другой стороне.
Губы Джея сжимаются.
— Я знаю, кто откликнулся на пост и ответственен за ее похищение.
Опускаю руку и перевожу взгляд на своего помощника, ожидая, когда он взорвет эту бомбу. Меня охватывает ужас, я чувствую, что вот это действительно может меня добить.
— Макс, — тихо произносит он.
Глаза закрываются, и мое самообладание окончательно рассыпается, ускользая сквозь пальцы, как песок в песочных часах. Это было лишь вопросом времени, и вот последняя песчинка упала.
Каждую клетку моего тела разъедает чернильно-черная тьма — до тех пор, пока во мне совсем не остается света.
Мое зрение заволакивает красным. Мой ноутбук летит через всю больничную палату, и грохот от его удара об оборудование и стену заглушается ревом, несущимся из моего горла.
Я бьюсь в конвульсиях от пронзительного вопля, сорвавшегося с моих губ, такого длинного и горестного, что он срывается на беззвучный крик. Я делаю вдох, и из меня вырывается еще один громоподобный вопль. Я хватаю прикроватную тумбочку и запускаю ее вслед за ноутбуком.
Потом в окно летит капельница, едва не разбивая стекло. Я не чувствую, как игла выскакивает из-под моей кожи.
У меня пропадает слух, словно я нахожусь под водой, все звуки размываются. Меня накрывает приливом, затягивая в тиски, и отправляет вниз по спирали, в черную яму отчаяния на самое дно.
Мои руки нащупывают все новое и новое оборудование, и все оно разбивается о кафель, пока мою грудь разрывает мука.
Это моя вина.
Моя гребаная вина.
Когда я вскакиваю, раздаются приглушенные крики, и я ощущаю, как мое тело удерживают сразу несколько пар рук, пытающихся уложить меня обратно. Продолжая орать, я пытаюсь вырваться из их хватки, но меня подводит моя слепота.
На моих запястьях и груди появляются ремни, приковывающие меня к больничной койке.