— Мне все равно, умирает он или нет, — перебил меня Антонио. — Меня это не касается. Я не мальчик на побегушках. Никто не смеет мне приказывать, когда и кому играть! Даже ты!
Я смотрел на него и молчал. Почему я решил, что этот человек изменился? Может, сбило с толку то, что несколько дней назад он улыбнулся мне? Как мог я допустить даже мысль о том, что понимаю его? Откуда появилась слепая уверенность, что он наконец признал меня и стал моим другом?
— Я не хотел обидеть тебя… Прости, Баэль…
Только не плакать. Ты не должен показывать слабость, Коя.
Уговоры не помогали. Слезы застилали глаза.
«Самый настоящий плакса», — вдруг вспомнились слова матери.
— Я не считаю тебя мальчиком на побегушках… Но очень прошу, сыграй для маркиза в последний раз. Он прекрасный человек. Ты и сам это поймешь, когда познакомишься с ним.
— Какой же ты идиот! Я уже сказал, что мне все равно! Тем более у меня на носу концерты. Как ты думаешь, кто-нибудь из богатеев захочет отдать огромные деньги за билет, когда узнает, что я безвозмездно сыграл по первому зову какого-то аристократишки? Они все тут же притворятся умирающими, чтобы я сыграл и для них тоже. Я не занимаюсь благотворительностью. Даже если меня попросит сам Мотховен. Я никогда не буду бесплатно играть для людей, которые мне безразличны. Музыка — мой способ выжить, я зарабатываю на жизнь благодаря ей! Ведь я не отпрыск богатого рода, как некоторые! Живешь на всем готовом. Как же ты мне противен! — бросил мне в лицо Баэль и захлопнул дверь.
Я стоял в оцепенении и чувствовал, как по щекам катятся слезы. Его жестокие слова глубоко ранили меня, но зато теперь все стало предельно ясно. Вся неприязнь Баэля, которую я ощущал с самой первой встречи, была связана с моим происхождением.
— Мне так стыдно… Прости меня… За то, что хотел стать твоим истинным ценителем.
— Я так и знал, что ничего не выйдет, — сказал мне Тристан, когда я подъехал к дому маркиза.
Он помог мне выйти из экипажа, и я заметил, что его глаза наполнены тревогой.
— Может, поедешь домой?
— Нет, я не оставлю госпожу Капир.
— Тогда постарайся успокоиться и вытри слезы. Твое состояние еще больше ее расстроит, — сказал он, протягивая мне платок.
Я промокнул глаза. Голова нещадно болела, но я постарался прийти в себя.
Я вернулся в дом один, в дверях столкнулся с госпожой Капир. В поисках поддержки она сжала мою руку, но не проронила ни слова. Было видно, что она держится из последних сил.
Через какое-то время входная дверь распахнулась. На пороге показался Тристан, следом за ним шел Баэль. Я был не в силах смотреть на него — отвел взгляд. Сердце снова заныло от боли.
— Антонио Баэль, это действительно вы. Спасибо, что нашли время и почтили нас своим визитом.
Госпожа Капир бросилась к ним навстречу, и все ее жесты выражали глубокую признательность. Баэль лишь коротко поздоровался, не проявляя каких-либо эмоций, и последовал за ней наверх, в спальню маркиза. Тристан подошел ко мне и предложил пойти с ними. Мы поднялись на второй этаж, в комнату маркиза.
В спальне царил полумрак, и казалось, что все вокруг уже было окутано дыханием смерти.
— Ионас, он пришел. Ты так хотел услышать его…
Госпожа Капир осеклась, но через мгновение снова позвала дрожащим голосом:
— Ионас?
Ответом ей была тишина. Тристан вскрикнул.
Комната закружилась у меня перед глазами, и я оперся плечом о стену, чтобы не упасть. Слезы снова потекли по щекам.
Маркиз был хорошим человеком, как и его супруга. Он любил музыку, восхищался живописью и высоко ценил поэзию. Ионас Капир был настоящим пилигримом города искусств.
Рыдания его супруги разорвали тишину. Тристан подошел к хозяйке дома и молча приобнял за плечи. Я понимал, что ничем не смогу помочь, поэтому тихо развернулся и направился к выходу. Но вдруг объемный звук скрипки заполнил собой все пространство. Я обернулся.
Баэль играл.
Полилась тихая траурная мелодия, по-своему прекрасная. Ужасно, но рыдания госпожи Капир звучали как песня, будто дополняя ее. Вскоре ее плач стал совсем неслышен, но музыка продолжала звучать.
Госпожа Капир подняла голову и внимательно посмотрела на Баэля.
— Когда человек уже не дышит, его слух все еще восприимчив к звукам вокруг, — неожиданно для самого себя пробормотал я, словно произнося траурную речь.
Госпожа Капир подарила мне слабую улыбку, от которой у меня защемило сердце, и слегка кивнула.
Похороны состоялись через несколько дней, тихо, как и хотел маркиз. Известный литератор Элиан Холц прочитал прощальную речь, Иллаис, художник, близкий друг Ионаса Капира, написал посмертный портрет, который поставили рядом с надгробием. Оркестр, появившийся на свет благодаря поддержке маркиза, играл траурный марш.
До самого конца церемонии мы с Тристаном ни на шаг не отходили от госпожи Капир. Баэль так и не пришел.
После всего случившегося я решил посвятить всего себя музыке — играл целыми днями, не выходя из дома, готовился к конкурсу де Моцерто.
Я забыл о существовании Баэля, позволил себе стать увереннее и пообещал выиграть ради отца.
Меня будто обуял ненасытный голод. Как одержимый я искал встречи со знаменитыми музыкантами — не просто для души, а для того, чтобы чему-то у них научиться. Остальное время полностью принадлежало фортепиано. Я играл, играл и играл до тех пор, пока пальцы не переставали слушаться.
В один из таких дней, когда я был полностью погружен в новую мелодию, в комнату вошла матушка. Она была явно чем-то рассержена.
— Нет, ты бы только слышал заявления этого оракула Кисэ! Требует политической партии для народа. Кто вообще будет слушать простолюдинов? Пусть между собой разбираются, а в наши дела не лезут!
— О чем вы говорите, матушка?
— Про Кисэ! Оракула, который пугает всех концом света. Кисэ пытается надоумить простолюдинов создать Республиканскую партию. Представляешь, Кисэ призывает позволить обычным гражданам участвовать в политической жизни Эдена.
Почему-то мне захотелось разобраться в происходящем, хотя обычно политикой я не интересовался.
— Сегодня на главной площади собираются простолюдины, чтобы обсудить создание партии. Госпожа Памон из соседнего поместья предлагает мне посмотреть на это безобразие, говорит, что будет занятно. Ей лишь бы поглазеть, а к чему это все приведет, она не понимает!
Я решил, что мне не помешает проветриться и заодно поприсутствовать при столь любопытном зрелище.
Уже позже, садясь в экипаж, я задумался о Кисэ. Я представлял оракулов людьми с прекрасно развитой интуицией, настоящими стратегами, способными предвидеть будущее, а не волшебниками из сказок.
Интересно, что за человек Кисэ?
— Эден — это не собственность аристократов. Разве Иксе — основатель нашего города — был знатного происхождения? В ту пору не существовало никакого социального деления. Мы все являемся пилигримами города музыки. Почему люди об этом забывают? Мартино называют музыку пасграно вульгарной, а во многие салоны музыкантам незнатного происхождения вход воспрещен. Аристократы неспособны понять истинное искусство и не дают шанса талантам из народа. Разве это справедливо?
На лице оратора застыло выражение театральной скорби. Неужели это и есть Кисэ? Рядом с ним стояла группа людей, среди которых я заметил известного пасграно Аллена Хюберта. Он был знаменитым пианистом, и его имя часто звучало в музыкальных салонах, где собирались мартино.
— Коя? — окликнул меня кто-то.
Я обернулся и увидел своего друга.
— Тристан, какая встреча! Тоже решил прийти?
— Ты же знаешь, я постоянно торчу на площади, сегодняшний день не исключение. А ты почему здесь?
— Так получилось… Знаешь, я послушал, и, в общем-то, они говорят разумные вещи.
Я сказал это с полной серьезностью, но Тристану почему-то стало смешно.
— Странно слышать это из твоих уст. Может, тоже вступишь в партию?
— Хватит тебе! Я ведь не шучу.
Тристан, закинув руку мне на плечо, продолжал тихо посмеиваться. После чего произнес, глядя на трибуну:
— Сейчас выступает Ганс Найгель. Многие простолюдины его поддерживают. Но он действует слишком радикально, так что, думаю, долго не продержится. Забавно, что Найгель выступает против Кисэ, хотя сам неоднократно заявлял о важности поддержки и солидарности. Но, похоже, теперь они работают вместе, ведь создание народной партии — их общая мечта.
Тристан знал куда больше меня, поскольку сам был из простой семьи. Почему-то я почувствовал облегчение, когда узнал, что выступающий сейчас вовсе не Кисэ.
— Того, кто стоит в первом ряду, ты знаешь. Талантливый пианист-пасграно Аллен Хюберт. Жаль только, что происхождение не позволило ему стать мартино. Он так и не смог показать всего, на что способен. Аллен — близкий друг Ганса. Видишь туповатого на вид мужчину позади них? Это Коллопс Мюннер, коллега и преданный поклонник Аллена. Страшный человек, ради своего кумира готов на все. Он недолюбливает Баэля, ведь тот, став мартино, теперь презирает пасграно.
— Ты знаешь все на свете.
Тристан усмехнулся:
— Расскажу вот еще что. Баэль ненавидит Хюберта. А тот отвечает ему взаимностью, и его верный пес Коллопс плетет козни против Антонио.