Ха-Джун Чанг

Злые самаритяне. Миф о свободной торговле и секретная история капитализма

Пролог. Мозамбикское «экономическое чудо»

Как спастись от бедности

Мозамбик бросает вызов большим игрокам

От орехов к вольтам

28 июня 2061 года | МАПУТУ

Согласно бумажной версии журнала The Economist

Tres Estrelas сообщает об очередном прорыве в технологиях топливных элементов

...

На мероприятии, которое было назначено на 25 июня — День независимости страны, базирующаяся в Мапуту компания Tres Estrelas (крупнейшая деловая группа Африки за пределами ЮАР) представила прорывную технологию массового производства водородных топливных элементов. «Когда осенью 2063 года заработает наш новый завод, — объявил полный энтузиазма руководитель Арманду Нхумайо, — мы сможем бросить вызов большим игрокам из Японии и США, предложив потребителям более выгодные условия за те же деньги». Аналитики согласны, что новая технология от Tres Estrelas означает, что водород в скором будущем заменит спирт в качестве основного источника топлива для автомобилей. «Это определенно вызовет серьезные проблемы у ведущих производителей этанола — бразильской Petrobras и малайзийской Alconas», — говорит Нельсон Мбеки Малан, глава престижного Института исследований энергетической экономики в Университете Западной Капской провинции ЮАР.

Tres Estrelas начинала свое невероятное восхождение с довольно скромных высот. Она была основана в 1968 году как фирма по экспорту кешью, за семь лет до обретения Мозамбиком независимости от Португалии. Вскоре компания провела диверсификацию, занявшись также текстильной промышленностью и рафинированием сахара. Затем владельцы предприняли более рискованный шаг, перейдя в электронику — сначала в качестве субподрядчика корейского гиганта Samsung [Samsung с корейского — «три звезды». Это же название я дал своей вымышленной португальской компании Tres Estrelas. Последнее предложение придуманной статьи в The Economist за 2061 год основано на реальном материале о Samsung из The Economist ‘As good as it gets?’ («Лучше не бывает?») за 13 января 2005 года: «Не может ли какой-нибудь сравнительно неизвестный производитель электроники где-то в Китае решить, что если Samsung удалось выйти из тени и достигнуть вершины, то почему бы не повторить этот путь?» Семнадцать лет, в течение которых подразделение топливных элементов мозамбикской фирмы приносило убытки, — это тот же инвестиционный период, в течение которого деньги терял основанный в 1960 году отдел Nokia. // Под «первым ударом» понимается полномасштабная попытка одной из сверхдержав — Советского Союза / России или Соединенных Штатов — максимально обезоружить другую сверхдержаву и предотвратить или ограничить ее ответ путем нанесения удара с использованием «стратегических» систем вооружения большого радиуса действия и относительно высокой мощности по всем вооруженным силам противника, особенно по стратегическим ядерным силам в местах их базирования на суше и море. // Под «первым использованием» Соединенными Штатами или другими ядерными державами понимается любой другой ядерный удар, независимо от того, является противник ядерной державой или неядерным государством (как в случае первого использования ядерного оружия против Японии в 1945 г.). // Хотя стратегические вооружения имеются у девяти государств, ни у кого, кроме Соединенных Штатов и Советского Союза / России, никогда не было возможности нанесения «первого удара», т. е. возможности попытаться обезоружить ядерного противника. Помимо стратегических вооружений большого радиуса действия все они имели (и все, кроме Франции и Великобритании, имеют) «тактическое» ядерное оружие малого радиуса действия и малой мощности, которое пригодно для первого использования против неядерных стран или ядерной державы. // Нанесение обезоруживающего, «ограничивающего ущерб» первого удара в ожидании — возможно на основе «тактического предупреждения» от радиолокационных и спутниковых систем слежения — неминуемого первого удара со стороны противника называют «упреждающим» или «вторым первым ударом».], а потом и как независимый производитель. Однако сделанное в 2030 году заявление о том, что следующим бизнесом станет производство водородных топливных элементов, вызвало определенный скепсис. «Тогда все думали, что мы сошли с ума, — говорит Нхумайо. — Департамент топливных элементов сосал деньги 17 лет. К счастью, в те дни у нас было не так много акционеров со стороны, требующих моментальных результатов. Мы продолжали упорно верить, что создание фирмы мирового уровня требует длительной подготовки».

Подъем компании — «экономическое чудо» современного Мозамбика. В 1995 году, через три года после окончания кровопролитной 16-летней войны, среднедушевой доход населения составлял всего 80 долларов в год — экономика страны была действительно беднейшей в мире. Глубокие политические противоречия, всепроникающая коррупция и прискорбный уровень грамотности в 33 % — все это делало перспективы очень мрачными. В 2000 году, через восемь лет после окончания гражданской войны, средний житель Мозамбика все равно зарабатывал лишь 210 долларов в год — чуть больше половины дохода среднего ганца (350 долларов). Однако с тех пор мозамбикское «экономическое чудо» помогло трансформировать страну в одну из богатейших экономик Африки с доходом выше среднего. Немного удачи и труда — и она в ближайшие два-три десятилетия может даже попасть в число развитых экономик. «Мы не будем почивать на лаврах, — говорит Нхумайо, чья лукавая усмешка, по слухам, прикрывает стальную решимость. — В условиях быстро меняющихся технологий это не так-то просто. Жизненные циклы продуктов коротки, и никто не может рассчитывать на то, что с единственной инновацией останется лидером рынка. Конкуренты могут появиться в любой момент». В конце концов именно так и поступила его компания, ставшая неприятным сюрпризом для американцев и японцев. Не может ли какой-нибудь сравнительно неизвестный производитель водородных элементов где-то в Нигерии решить, что если Tres Estrelas удалось выйти из тени, то почему бы не пройти этот же путь?

Мозамбик может и не повторить сценарий, который я нарисовал. Но какова была бы ваша реакция, если бы в 1961 году, за век до мозамбикского чуда, удалось услышать, что Южная Корея через 40 лет станет одним из ведущих мировых экспортеров мобильных телефонов, которые в то время воспринимались исключительно как продукт научной фантастики? Водородные топливные элементы сейчас, по крайней мере, существуют.

В 1961 году, через восемь лет после братоубийственной войны с Северной Кореей, годовой доход в Южной Корее составлял 82 доллара на душу населения. Средний кореец зарабатывал вполовину меньше, чем житель Ганы (179 долларов) [Данные о доходе Кореи взяты из H.-C. Lee (1999), Hankook Gyongje Tongsa [ «Экономическая история Кореи»] (Bup-Moon Sa, Seoul) [на корейском языке], таблица 1. Приложения, цифры для Ганы — из C. Kindleberger (1965), Economic Development (McGraw-Hill, New York), таблица 1–1. // Аурелиано Второй поначалу не заметил этот кошачий вокализ, но на следующее утро после завтрака почувствовал, что его уши сверлит какое-то жужжание, более переливчатое и пискливое, чем дробь дождя, а это, оказывается, Фернанда бродила по дому, громко причитая — для того, мол, ее воспитывали, как королеву, чтобы стать ей прислугой в сумасшедшем доме, жить с мужем — лодырем, безбожником, развратником, который только и знает, что валяется на кровати брюхом кверху и ждет не дождется манны небесной, а она работает-надрывается, везет на себе хозяйство, которое на глазах рушится, где столько всего надо сделать, столько на своем горбу вывезти, столько дыр залатать каждый Божий день с утра и до вечера, что, как ляжет она в постель, так в глазах рябит и мутится, и никто ведь потом не скажет: доброе утро, Фернанда, хорошо ли ты отдохнула, Фернанда, никто не спросит, хотя бы из вежливости, почему, мол, ты со сна такая бледная, с черными кругами под глазами, хотя, конечно, она и не ждет таких слов от этой семьи, где в общем-то всегда всем она была в тягость, чуть ли не ноги об нее вытирали, как на пугало огородное на нее глядели, по углам шушукались и злословили, называя ее ханжой, называя ее лицемеркой, называя ее хитрой бестией, и даже Амаранта — царствие ей небесное — не постеснялась громко сказать, что она, Фернанда, из тех, кто посты соблюдает не для духа, а для брюха — Господи, что за выражение, — а она все это покорно сносила по воле Божьей, но больше терпеть не будет, после того как этот мерзавец Хосе Аркадио Второй сказал, что семья стала гибнуть из-за того, что впустила в дом самодурку, — только послушать! — своевольную самодурку, прости, Господи, чуть ли не изуверку из породы тех гнусных изуверов, которых правительство посылает убивать рабочих, и — скажите на милость — он при этом имел в виду не кого-нибудь, а ее, крестницу герцога Альбы, даму такого знатного происхождения, что жены президентов зеленели от зависти, дочь такого древнего рода, что имеет право подписываться одиннадцатью испанскими фамилиями в ряд, и вообще она единственная смертная в этом нечестивом городишке, которая не опростоволосится, если надо накрыть стол на шестнадцать персон, хотя бы потом этот забулдыга, ее муж, и говорил, корчась от смеха, что столько ложек и вилок, ножей и чайных ложечек нормальным людям не требуется, разве что сороконожкам, а ведь она тут одна-единственная, кто во сне может ответить, когда положено белое вино подавать, и с какой стороны, и в какой бокал наливать, а когда — красное, и с какой стороны, и в какой бокал, не то что эта недоучка Амаранта, царствие ей небесное, которая думала, что белое вино пьют днем, а красное вечером, и она, Фернанда, единственная на всем побережье может похвастаться тем, что пользуется ночью не чем иным, как золотым горшком, хотя полковник Аурелиано Буэндия, царствие ему небесное, имел наглость спросить, ехидный франкмасон, уж не за то ли ей такая привилегия, что из нее не говно, а хризантемы лезут, подумать только, так и сказал, а Рената, ее родная дочь, которая не постеснялась подглядеть, как она в спальне по-большому делает, поддакивает, что горшок и вправду из золота и весь в гербах, но внутри — говно как говно, дерьмо человечье, да еще и похуже, потому как это — дерьмо изуверское — подумайте, родная-то дочь! — вот почему и знает она, Фернанда, цену истинную членам этой семьи, но в любом случае имеет право ожидать от мужа большего уважения, ибо, худо-бедно, он ей муж, Богом посланный, сам ее взявший в дом, законный насильник, который по своей и Божьей воле возложил на себя ответственность за то, что лишил ее родительского крова, где жила она без забот и хлопот, плела венки погребальные ради собственного удовольствия, ибо ее крестный отец прислал письмо за собственной подписью и скрепленное сургучной печатью своего перстня, дабы предупредить, что ручки его крестницы не предназначены для дел мира сего, разве только для игры на клавикордах, тем не менее ее муж-болван увез ее из дому, невзирая на все предупреждения и предостережения, и бросил в этот адский котел, где от жары задохнуться впору, и, не дождавшись конца Великого поста, уже отправился из дому со своими бродячими сундуками и со своим дурацким аккордеоном прелюбодействовать с потаскухой, у которой достаточно посмотреть на задищу — ладно, слово уже сказано, — достаточно посмотреть, как она вертит своим кобыльим крупом, чтобы узнать, кто она такая: полная противоположность ей, Фернанде, которая всегда остается дамой — во дворце или в свинарнике, за столом или в постели, прирожденной дамой, почитающей Господа своего, послушной его законам и покорной его предначертаниям, и с которой, конечно, нельзя вытворять всякие гнусные штучки, привычные для той, другой, готовой на все мерзости, как французские шлюхи, да она похуже и этих, ведь, если подумать, они все же имеют совесть вешать красный фонарик на двери, а подобные гадости, будьте уверены, не проделаешь с единственной возлюбленной дочерью доньи Ренаты Арготе и дона Фернандо дель Карпио, и прежде всего этого гранда, этого, без сомнения, святого человека, истинного христианина, кавалера ордена Гроба Господня, из тех, кто Божьей милостью не подвержен тлену могильному и чья кожа сохраняет свежесть и лоск атласного платья невесты, а глаза — живость и чистоту изумрудов… // (Перевод с испанского М. Былинкиной.)]. Корейская война была одной из самых кровопролитных в истории человечества, и началась она как раз 25 июня, в будущий День независимости Мозамбика. Всего за три года (1950–1953) она унесла четыре миллиона жизней. Половина производственной базы страны и более 75 % железных дорог были уничтожены.

Государству удалось продемонстрировать определенные организационные навыки. К 1961 году уровень грамотности повысился с жалких 22 % (по данным 1945 года) до 71 %. Однако страна все равно находилась на грани коллапса. Во внутреннем отчете Агентства США по международному развитию, отвечавшему за оказание помощи, — в 1950-е годы Корея была названа «бездонной бочкой». В то время она экспортировала в основном вольфрам, рыбу и другое сырье.

Если говорить о компании Samsung, ныне ведущем экспортере мобильных телефонов, полупроводников и компьютеров, то она начинала работу в 1938 году как предприятие по экспорту рыбы, овощей и фруктов, за семь лет до обретения независимости от японских колониальных властей, управлявших Кореей с 1910 года. До 1970-х компания в основном занималась рафинированием сахара и текстилем — эти направления бизнеса она стала развивать с середины 1950-х [http://www.samsung.com/AboutSAMSUNG/SAMSUNGGroup/TimelineHistory/timeline01.htm. // «До этого вопроса дело дошло, когда я стоял прямо перед генералом, — пишет Рубел. — Каким — то образом… мне нужно было произнести слова “управление и контроль”. // Лемей возразил с презрением: “Управление и контроль! Управление и контроль! Что это такое? Указание солдату, что делать, — вот, что это такое. И это работа для профессионального военного. А они твердят об управлении и контроле со стороны президента. Кто он такой, этот президент? Политик. А что может знать политик о войне?” Он сделал акцент на слове “война”. “Кому нужен президент на войне? Никому! Все, что нам нужно от него, так это заявление о начале войны. [Не думаю, чтобы самому Кертису Лемею нужен был президент для этого.] Мы — профессиональные военные. Мы позаботимся обо всем остальном”» (с. 65–66).]. Когда Samsung вышла на рынок полупроводников, приобретя в 1974 году 50 %-ю долю в Korea Semiconductor, никто не воспринял это всерьез. Более того, до 1977 года она даже не выпускала цветных телевизоров. Когда в 1983 году компания объявила о намерении отвоевать долю рынка у больших шишек этой индустрии — американцев и японцев, это мало кого впечатлило.

Корея, в которой я родился 7 октября 1963 года, была одной из беднейших и унылейших стран. Ныне я — гражданин одного из самых богатых государств, если вообще не самого состоятельного. За годы моей жизни среднедушевой доход в Корее с точки зрения покупательной способности вырос примерно в 14 раз.

На то, чтобы добиться того же результата, у Великобритании ушло более двух веков (с конца XVIII века до наших дней), а у США — около полутора столетий (с 1860-х годов) [Согласно А. Maddison (2003), The World Economy: Historical Statistics (OECD, Paris), таблица 1c (Великобритания), таблица 2c (США), таблица 5c (Корея).]. Материальный прогресс, который я наблюдал к своему пятидесятилетию, аналогичен тому, как если бы я родился в Британии, когда на троне был Георг III, или в США при Аврааме Линкольне.

Дом, где я родился и жил до шести лет, находился на северо-западной окраине Сеула — столицы Южной Кореи. Это был один из тех небольших (с двумя спальнями), но современных домиков, которые правительство построило с зарубежной помощью в рамках программы по обновлению ветшающего жилья. Бетонные блоки плохо отапливались, так что зимой в нем было довольно холодно: температура в Корее может падать до 15 и даже 20 градусов ниже нуля. Конечно, туалета со смывом там не было: такую роскошь могли позволить себе только очень богатые люди.

Однако у семьи были и такие удобства, о которых другим оставалось только мечтать. Дело в том, что мой отец принадлежал к правительственной элите — работал в Министерстве финансов, а в свое время, отправившись на год учиться в Гарвард, бережно откладывал стипендию. Черно-белый телевизор делал наш дом точкой притяжения. Друг семьи, подающий надежды стоматолог из больницы Святой Марии, одной из крупнейших в стране, каким-то образом постоянно ухитрялся заскочить к нам, когда показывали важный спортивный матч, причем по совершенно другим причинам. В современной Корее такой специалист, вероятно, обдумывал бы, не заменить ли второй телевизор в спальне плазменной панелью. Мой двоюродный брат, только что переехавший из Кванджу, родного города отца, как-то зашел в гости и спросил маму о странном белом шкафе в гостиной. Это был холодильник (на кухню он не помещался). Моя жена Хи Чжон, которая родилась в Кванджу в 1966 году, рассказывает, что ее соседи постоянно «сдавали на хранение» свое драгоценное мясо в холодильник ее матери, жены преуспевающего доктора, как если бы та была управляющей какого-нибудь эксклюзивного частного швейцарского банка.

Маленький бетонный домик с черно-белым телевизором и холодильником — звучит не так уж привлекательно, но для поколения моих родителей это было осуществлением мечты. Им пришлось жить в самые неспокойные и тяжелые времена: при японском колониальном управлении (1910–1945), во время Второй мировой войны, разделении страны на север и юг (1948), Корейской войне. Когда я, сестра Йон Хи и брат Ха Сок жаловались на еду, мама говорила, что мы избалованы, что, когда она была в нашем возрасте, многие дети сочли бы за счастье получить хотя бы яйцо. Обычным семьям были недоступны такие продукты, и даже те, кто мог купить яйца, откладывали их для отцов и старших братьев. Она часто вспоминала, как разрывалось сердце, когда ее младший брат пяти лет, голодавший во время Корейской войны, сказал, что почувствовал бы себя лучше, если бы ему хотя бы дали подержать пустую плошку для риса. В свою очередь, моему отцу — человеку со здоровым аппетитом и большому любителю говядины — в студенчестве приходилось обходиться рисом, маргарином, купленным на черном рынке, соевым соусом и пастой чили. Ему было десять лет, и он ничем не мог помочь, когда на его глазах семилетний брат умирал от дизентерии — смертельного заболевания, практически неизвестного современной Корее.