— Занималась.
— Занималась? После экзаменов?
— Да, — вот блин, — изучала веревки и всякое снаряжение для лагеря. — Я была привязана к кровати. — Кроме того, мам, я бы им только помешала.
— И правда. Будешь по ней скучать, Эмилия? Десять недель — это долгий срок. Поверь, он покажется вечностью.
Мама говорит с Эмилией, но я чувствую ее взгляд на себе. Ждет, что я отреагирую на ее тонкий намек.
— Я буду скучать, но все нормально, мы обе будем заняты по горло. Она останется со своей мамой в Европе, пока не начнутся занятия.
Не успеваю я даже поморщиться, как до Эмилии доходит, что она только что ляпнула. Она устремляет на меня огромные карие глаза, в которых можно прочесть: «Не волнуйся, я все исправлю».
Тоже мне антикризисный менеджер.
Мама сжимает губы в тонкую линию и сосредоточивается на том, чтобы снять с колен аккуратно сложенную салфетку и переложить на стол.
— Наверное, Поппи в самом деле любит маму, раз хочет провести с ней все лето. Это так мило, правда? Простите, девочки, мне нужно в туалет.
Просто удивительно, как женщина может одной фразой вытянуть из комнаты весь кислород.
— Ой! — Эмилия прижимает руку ко лбу в том месте, куда я дала щелбан, как только за мамой закрылась дверь туалета. — Я это заслужила. Нечаянно вырвалось!
— Могла бы что-нибудь другое сказать.
— Прости! Боже, жаль, что твой папа не пришел. Он лучше выдерживает ее вопросы, чем я. Может, нужно сменить специальность? У меня ничего не выходит.
— В самом деле не выходит.
— Интересно, подруги Эльзы играли когда-нибудь в эмоциональные олимпийские игры с твоей мамой? — Эмилия вытирает остатки сиропа кусочком французского тоста.
— Эльза никогда бы не согласилась на завтрак. И у нее нет настоящих подруг.
— Ну да. Как ты думаешь, когда можно вежливо попрощаться и уйти?
Я невольно фыркаю.
— Она может задержать нас настолько, что мы опоздаем на самолет.
— Ты в порядке? Она сегодня цепляется сильнее обычного.
— Просто она накручивает себя из-за того, что папина подруга и Эльза соревнуются, кто больше времени проведет в таблоидах, а тут еще я уезжаю. Все в порядке.
— Подруга твоего отца — флорист?
— Нет, с той он расстался, помнишь? Я говорю о Норе. Она бывший метеоролог. Или снималась когда-то в «Настоящих домохозяйках»? — Я качаю головой, пытаясь вспомнить всю долгую историю отношений папы. — Нет, не помню. Как бы там ни было, она обожает фотосессии.
Слышу стук маминых каблуков, и у меня есть время снова нацепить на лицо улыбку. Она ласково проводит рукой по моим волосам и накручивает их на пальцы. Мама говорит, что в двадцать лет у нее были такие же волосы, и она рада, что я вся пошла в нее. Такие же светло-русые волосы и зеленые глаза, такие же веснушки, которые появляются после долгого пребывания на солнце, все такое же.
В отличие от сестры, точной копии отца, мне генов Чака Робертса не досталось.
Мама снова садится напротив меня и вздыхает.
— Буду по вам скучать. Попросим счет? Уверена, не хотите опоздать в аэропорт.
— Да, спасибо, мам.
Прикольно, что, когда мама ведет себя разумно, я начинаю чувствовать себя виноватой из-за того, что уезжаю, в то время как она явно хочет, чтобы я осталась. Никто на свете не может так выбивать из колеи, как мама, и это только подпитывает мои претензии к ней. Однако, как только она проявляет хоть каплю человечности, я разваливаюсь. Вина проникает в меня как яд, прожигая путь через кровь, но мироздание дает мне противоядие: в кармане вибрирует телефон, напоминая о том, почему мне так отчаянно нужно уехать отсюда.
Задержался, пока помогал Изобель переехать из общежития, поэтому не успел на завтрак.
Счастливого пути.
Я украдкой показываю экран телефона Эмилии, пока мама отвлеклась, передавая официантке кредитку. Мне не нужно смотреть на лучшую подругу, чтобы знать — она сильно закатывает глаза. Ничего удивительного — я же вчера видела в сторис Норы, как он помогал собирать вещи Изобель в общежитии. Очень мило, что у дочери Норы появился заботливый отец. Может, когда-нибудь Изобель расскажет мне, каково это.
Легче легкого убедить себя в том, что просто он такой. Что я тут ни при чем. Отсутствие интереса, нарушенные обещания, холодность и отчужденность — все потому, что ему не дано быть хорошим отцом, и моей вины в этом нет. Но когда я вижу его с чужим ребенком, снова начинаю думать, что, наверное, со мной что-то не так.
Я бы расстроилась, если бы это не было так чертовски предсказуемо.
Как же все надоело. Надоело чувствовать, что я не вписываюсь в собственную семью. Надоело подвергать сомнению каждое свое решение. Надоело пытаться добиться большего, чувствуя, что не получается.
Эмилия болтает с мамой всю дорогу домой, а я тем временем маринуюсь в гневе и ощущениях, которые совершенно точно не являются разочарованием, чувством отверженности или обидой. Жаль, что больше не задевает, когда отец отвергает меня.
Мироздание явно не намерено давать мне чертову передышку, пока мы стоим в пробке перед ледовой ареной. Расс не выходит у меня из головы с самого утра. Я не привыкла к таким проблемам после связи на одну ночь. Не привыкла к таким парням, в хорошем смысле, и не могу выбросить его из головы. Стараюсь не расстраиваться из-за того, что мы даже не попрощались, но трудно о нем забыть, когда с моих бедер еще не сошли следы от его пальцев.
Мы заруливаем на подъездную дорожку и останавливаемся рядом с моей машиной. Неминуемое прощание неуклюже повисает в воздухе. Меня снова затапливает чувство вины, потому что мама при всех ее недостатках никогда бы не бросила меня ради чужого ребенка.
Она бы не забывала звонить, а я бы никогда не умоляла, не плакала и не боролась за ее любовь.
Я обнимаю ее, поначалу застигая врасплох, но потом она крепко прижимает меня и зарывается носом в мои волосы.
— Не забывай звонить, — шепчет мама так тихо, что слышно только мне.
— Не забуду.
Эмилия ждет, пока мама не превращается в точку в зеркале заднего вида, и наконец осмеливается заговорить:
— Ты в порядке?
— Да. Просто нужно перекусить в самолете и накаркать, чтобы обе машины «Фенрира» внезапно сломались во время гонки.
Глава 7
Расс
Ненавижу себя за то, что вчера напился.
С чего я вдруг решил, что могу наконец немного расслабиться и делать что хочу? Вдрызг я так и не напился, но все время добавлял и находился в постоянном легком опьянении, что еще хуже. Это значит, что поездка будет еще утомительнее и дольше: голова ноет. Если бы я напился до потери сознания, то пошел бы спать один и, возможно, в кои-то веки бы выспался.
К недосыпам мне не привыкать. Много лет я ограничиваюсь легкой дремотой урывками, и мое тело неплохо справляется, но эта поездка оказалась тяжелой, и я пожалел, что сел за руль, а не полетел самолетом. Тогда я смог бы провести в постели еще несколько часов.
Генри и Робби проводили меня. Оба сонные, с опухшими глазами, они бормотали, что спасут друга от лошадей и коров, если понадобится, но в любом случае это прощание много для меня значило. Впервые я предвкушаю, как вернусь в Мейпл-Хиллс в конце лета и увижусь с соседями по дому.
Может, если бы я сел на самолет, то не провел бы последние четыре часа, размышляя о девушке, которая была в моей постели прошлой ночью, а потом исчезла. Надо принимать вещи такими, какие они есть: связь на одну ночь между двумя взрослыми людьми по обоюдному согласию. Обычно я так не поступаю, мне требуется больше одного вечера, чтобы набраться уверенности и сделать шаг. Но она была такой непоколебимой, и я захотел ей соответствовать.
Я корил себя, что не поговорил с ней подольше, пока была такая возможность. Хотя, наверное, в итоге это к лучшему: Аврора ушла, не сказав ни слова о том, что не заинтересована в продолжении. Я слишком долго просидел в ванной, подбадривая себя одной из дурацких мотивирующих речей Джей-Джея, чтобы набраться смелости и спросить, не хочет ли она встречаться, когда я вернусь из лагеря. Если бы я получил отказ в лицо, то, наверное, снова заперся бы в ванной.
Да, это к лучшему, что она ушла не попрощавшись.
Послание я получил.
Это было только на одну ночь.
Наверное, я обманываю себя, но было что-то в ее взгляде, в улыбке, когда я смотрел на нее. Может, она жалела меня — если честно, это имело бы смысл. Жалела или нет, но последние часы я мучил себя воспоминаниями о ее мягкой коже и призывных стонах. Знаю, что мы больше не увидимся, и, наверное, надо просто забыть об этой встрече, но это не так-то легко.
Если вспомнить, какая она потрясная, может, мое разочарование оттого, что не предложил ей встречаться, немного притупится.
Я сворачиваю на широкую грунтовую дорогу с огромным знаком на обочине: «Добро пожаловать в „Медовые акры“». Под шинами хрустит гравий. Все остальные чувства заглушает предвкушение: наконец-то я попал сюда после долгого ожидания. В детстве я никогда не был в лагере с ночевками, потому что моя семья не могла себе это позволить. Мама всегда с неохотой загадывала на будущее, никогда не зная, пойдет ли папина зарплата на оплату счетов или он все просадит на азартные игры.