Черт, я и забыл, как она прекрасна, когда умоляет.
Со стоном удовольствия погружаюсь в нее.
— Твою ж мать, как хорошо…
Ее киска сжимает мой член — от калейдоскопа ощущений я до крови прикусываю губу. Снова отстраняюсь и, услышав раздосадованный возглас, несу Грейси на диван на подушки.
— На колени. Возьмись за спинку, — приказываю я, устраиваясь позади.
Ягодицы раскраснелись от ударов о стену, но я все равно хватаюсь руками, сжимаю и разжимаю их, вспоминая, как эту попку однажды окрасила сперма.
— Знаю, о чем ты думаешь, — хнычет она, упираясь мне в руки. — Я тоже помню.
Сдержав стон, я берусь за член. Грейси так сильно намокла, что я вхожу в нее без сопротивления и погружаюсь по самые яйца.
— Ты такая узкая, Грей, — хриплю я, подгоняя бедра и ударяясь о ее мягкое место.
— Да… Вот здесь… — Она дышит быстро, пытается насытиться воздухом, хотя всю работу выполняю исключительно я. Нет, я не против: она знает, что мне нравится доминировать.
Грейси опускает голову на диван, тянется назад, касаясь всех частей моего тела, до которых может достать. Царапает меня и хватает, неистовствуя в преддверии оргазма.
Я собираю в кулак ее волосы, рывком притягиваю к себе. Касаюсь губами уха, прижимаюсь бедрами к заднице.
— Здесь?
— Да, да, — хнычет Грейси.
Я знаю одно: как только член сожмется внутри во время оргазма, я сразу же кончу.
И вот спина Грейси выгибается, стенки влагалища начинают пульсировать. Она кричит мое имя — настолько громко, что оно эхом отскакивает от стен. Теряя силы, она пытается не упасть, поэтому, стоя вплотную к ней, я хватаю ее за талию и поддерживаю.
Войдя в нее в последний раз, я кончаю, со стоном наполняя ее до самых краев.
— Да… Да…
Грейси наблюдает, как я возвращаюсь с небес. Губы ее не сомкнуты, глаза спокойны.
Ее неожиданный смех вызывает у меня недоумение.
— Вышло даже лучше, чем я помню.
Глава 4
Тайлер
Первое, на что я обращаю внимание после пробуждения, — неестественный блеск влаги на коже. Такое увидишь нечасто, ведь какая бы холодрыга на улице ни стояла, я никогда не закрываю окна в спальне. Я буквально не могу заснуть, пока не продрогну до костей — и неважно, вызван этот эффект лекарствами или происходит естественным образом.
А уж тем более странно, что я чувствую дуновение ветра сквозь открытую форточку. В комнате вроде бы прохладно, но я почему-то вспотел — да так сильно, что, если бы мне пришлось подняться с кровати, на простыне подо мной осталось бы огромное пятно в форме Тайлера.
Вдруг, совсем того не ожидая, ощущаю прикосновение — медленное витиеватое путешествие маленькой ладони по влажной груди.
Ошарашенный, открываю глаза навстречу обжигающим солнечным лучам. И пока я морщусь под завесой слез, привыкая к ослепительному свету, наконец замечаю белокурые локоны, беспорядочно рассыпанные по подушке. Дыхание девушки ритмично бьется мне в ухо, а рот находится всего в сантиметре от моей щеки.
С ее губ срывается тихий стон. Голова перемещается мне на грудь — в то самое место, где наколота татуировка с изображением ревущего льва. От происходящего я цепенею — особенно, когда она скидывает ногой тонкую простыню, ранее прикрывавшую нижнюю часть тела.
Скольжу взглядом по голым ногам… и чувствую, как в животе образуется комок размером с кулак. Поднимаю глаза на футболку — на мою футболку. И перестаю дышать. Замечаю на ключице ту же самую надпись, которую Грейси набила три месяца назад, и от этой аккуратно выведенной цитаты у меня сдавливает грудь. Из-за внезапного чувства вины и сожаления голова пульсирует сильнее, чем от похмелья.
Однажды я твердо решил все исправить: пообещал не только себе, но и Оукли (негласно), что подобное дерьмо больше никогда не случится. И что в итоге? Я предал нас обоих. Спрашивается, ради чего? Чтобы снова притворяться, будто я не спал с сестрой лучшего друга?
Вытираю лицо вспотевшей ладонью. Тело и разум начинают борьбу: «Что делать дальше: убегать или остаться?» Представляю, как она проснется в гордом одиночестве. В ее глазах я буду полным мудаком.
Но и оставаться рядом не могу: я не готов к очередному разговору.
Осторожно убрав руку с груди, готовлюсь как можно тише сползти с кровати. В страхе, что Грейси проснется, замираю прямо над ней. Жду. Но нет, она не шевелится, поэтому быстро хватаю с пола джинсы, натягиваю их и отворачиваюсь, чтобы избежать случайного, но такого желанного последнего взгляда.
Тихонько закрыв дверь спальни, замечаю на полу возле входной двери кожаные брюки и черную блузку. Это что, шутка? Неужели мы прямо с порога начали раздеваться?
Подхожу к дивану, нахожу телефон — тот валяется рядом с бюстгальтером с красной шнуровкой, — и от досады чуть ли не вою. С громким и очень тяжелым вздохом хватаю трубку и набираю Адама — этот парень единственный, с кем я могу все обсудить.
Спустя четыре неотвеченных звонка и еще больше непрочитанных сообщений нервно запускаю руку в волосы. Разумеется, когда мне понадобилась помощь, ее хрен дождешься. Нет, я, конечно, понимаю, что это не обязанность Адама — расхлебывать последствия моих косяков, однако сейчас мне очень хочется выплеснуть злость хоть куда-то; главное — не на себя.
Зачем я вообще напился? И почему из всех женщин привел домой Грейси Хаттон?
Воспоминания о прошлой осени пробирают до дрожи, вызывая в горле зуд. Пора убираться отсюда к чертовой матери.
Обескураженный, я хватаю с кресла бумажник. В ту же секунду тишину нарушает громкий телефонный звонок. Чуть ли не выронив гребаную трубку, судорожно тычу в экран в страхе разбудить Спящую красавицу.
— Наконец-то! И года не прошло! — Я с такой силой шепчу в динамик, что сам удивляюсь, как еще не забрызгал телефон слюной.
Не теряя больше времени, выхожу из квартиры и тихо закрываю за собой дверь.
— Прости, чувак, я спал. Ты вообще смотрел на часы? — поддразнивает он.
— Да пошел ты! Я к тебе еду.
В нескольких метрах от тротуара, залитый золотистыми лучами утреннего солнца, сияет мой изрядно помятый «Форд». Сколы вокруг решетки радиатора и две трещины на лобовухе размером с монету намекают на покраску кузова или замену стекла, однако подобное дерьмо — как и другие внешние неприятности — меня мало заботят. К тому же двигатель у этой тачки глохнет всякий раз, когда я проезжаю больше пятидесяти километров, так что могу подождать, пока она сдохнет, и купить другую.
— Сейчас шесть утра, Тай.
— Дело срочное. — Запрыгнув на сиденье, захлопываю дверь, вздрагивая от жуткого скрипа.
На этот раз голос Адама становится гораздо серьезнее:
— Понял. Жду.
С колотящимся сердцем нетерпеливо тарабаню по входной двери бунгало.
— Открыто! — вопит Адам из глубины дома.
Повернув дверную ручку, захожу внутрь. И даже не успеваю скинуть кроссовки, как в мою сторону уже летит клубок пятнистой коричневой шерсти.
Собака Адама, Истон, проносится у меня между ног.
— Привет, дружище, — сажусь я на корточки, чтобы почесать его за длинными ушами. — Прости, сегодня я без угощений. — Смеюсь, когда в ответ он переворачивается на спину.
Снова поднявшись на ноги, отправляюсь на кухню.
— Надеюсь, в той чашке — виски? — протягиваю я, увидев Адама, сидящего за маленьким кухонным столиком.
Как и всегда, он выглядит собранным — и это несмотря на раннее пробуждение. Каштаново-пепельные волосы уложены в безупречную прическу; одежда выглажена — ни единой складочки на обтягивающей рубашке болотного цвета.
— Да уж, вид у тебя хреновый, — хмыкает он, оглядывая меня с ног до головы.
— Ага, спасибо. — Собравшись с мыслями, усаживаюсь за стол напротив.
— Что за срочность? Дела, должно быть, паршивые, раз ты проделал такую дорогу, — подмечает Адам, отхлебывая кофе. Или не кофе.
Со стоном поражения откидываю голову. Знаю, Адам меня не осудит — он не такой. Однако с Оукли он общается ближе, поэтому он точно разочаруется. А когда Адам разочаровывается, хочется сдохнуть.
— Я опять накосячил. — Подняв голову, приковываю взгляд к стене.
Брови Адама подскакивают до линии роста волос.
— Когда успел? Ты только из Европы вернулся.
— Обещай, что никому не расскажешь. Никто не должен знать. Особенно Оукли, — тарахчу я как сумасшедший.
Сглотнув, он бормочет:
— Нет, только не это.
Едва заметно кивнув, отвожу взгляд в сторону:
— Даже не знаю, как это вышло. Я проснулся сегодня утром, а она лежит у меня в постели…
— Грейси? — осторожно уточняет Адам.
На кухне стоит тишина. Мы сидим друг напротив друга, как немые, и даже не знаем, какие слова подобрать.
Я вновь запрокидываю голову.
— Грейси, — подтверждаю я, глядя в потолок.
— Какого хрена, Тайлер?
— Знаю. Знаю, блин. — Нервно запускаю руки в волосы.
— Что произошло? Я не знал, что ты на нее запал. Ты что, влюбился, мать твою?
— Нет.
Тактика Грейси всегда одинакова: она отыскивает лазейку в крепости моего сердца, проскальзывает туда, а потом впивается когтями в грудь, надеясь, что я никогда не смогу улизнуть. В прошлый раз — еще в отпуске в Мексике — у нее почти получилось. Но теперь я стараюсь быть осторожным, поскольку оставленные ею раны имеют тенденцию не заживать.