Скрипнула, отодвигаясь, крышка канализационного люка, и из темных глубин на меня уставились два больших и красивых глаза, хоть и слегка узеньких. Кроме них еще было кое-что, но такое грязное…

— Едрить! — только и выдавил я, глядя на вылезающую на свежий воздух Янлинь в мокром перепачканном комбинезоне. Девушка вся была очень мокрая и грязная, а уж воняло от неё так, что кусты начали жухнуть!

Быстро оттащив девушку в ближайший подъезд, я извлек из взятой с собой сумки пачку салфеток, начав ими оттирать тихо бурчащую себе под нос китаянку. Слегка смачивая мягкую бумагу выделяемой ладонями слизью, я пытался привести это чумазое и вонючее страшилище в вид, когда нас могут пустить в баню без вызова милиции. А это сейчас очень важно, потому что если сидящий на дежурстве сержант увидит меня в третий раз — то его психическое здоровье может пострадать!

Спустя три пачки салфеток Янлинь приобрела человеческий вид, а я, запихав влажный и грязный мусор в пакет, выдал ей другой пакет, который вынул из пакета для мусора, тем самым вооружая китаянку на посещение бани. Та была недалеко, так что дойти получилось даже без свидетелей. Но вот внутри…

— Ты где её взял?! — потребовала ответа закончившая ругаться тетка на входе, — Вот вонища-то!

— В канаве лежала, — соврал честный я, — Мимо иду, смотрю — лежит! Дай думаю помою, покормлю, домой пущу…

— Что у тебя, под маской совсем беда, что ли? — проявила стервозность тетка, — Чего на китаянок-то кидаешься?

— Всё у меня в порядке под маской, — обиделся я, — А китаянки хорошие. Худенькая, маленькая…

— Сисек нет и жопы! — отрезала тетка.

— Только стариться начнет после 50-ти, — взял меня праведный гнев за китайский народ, — А что сисек нет — так и обвиснуть нечему!

— Так, а ну иди отсюда, раз мыться не будешь! — взъярилась тетка, которой как раз было где-то лет сорок и килограмм под сто, — Ходят тут всякие! Воняют!

Ну а когда показалась Янлинь в своем легком белом платьице на босо тело, старушку чуть дед Кондратий не тяпнул! Вытащившись из-за кассы, она назвала уходящих нас многими нехорошими словами, заставляя девушку недоуменно оборачиваться, а затем еще и на меня посматривать с вопросительным выражением своего китайского лица. Я шел гордый и молчаливый, как и должно шагать тому, кто железной пятой логики попрал стервозность и скандализм.

— Всё хорошо, — наконец, произнесла подруга, — Мы подключились. Я всё проверила, Виктор, перепроверила тоже. Отдельный канал на «Жасминную тень», рядом пустила страховочный. Теперь никто нас не отключит.

— А кабеля не найдут? — поинтересовался я.

— Нет, — помотала головой «чистая», — Нам там очень хорошие кабеля оставили. Очень. Я их очень незаметно пустила. Не найдут. Не определят. Только если… нет, неоген тоже не обнаружит, они изолированы. Только тот, кто умеет дистанционно ощущать металлы. И знает, где искать.

Отлично. Это был план Окалины — подключить нашу общагу к городской подземной магистрали, протянутой от одного из реакторов Стакомска, но мы его слегка усовершенствовали, попросив майора выдать дополнительные кабеля. Суперкомпьютер, уже собранный Янлинь в более-менее рабочее состояние, нуждался в питании и связи с сетью, а проделывать это через полуофициальные, но всё-таки зафиксированные действия майора, мы не хотели.

— А почему эта… кричала нам вслед? Что ты ей сделал? — полюбопытствовала повеселевшая и чистая китаянка.

Пришлось на ходу объяснять девушке, что люди бывают разные. Есть такие, как сама Янлинь, у которых насыщенная, интересная, полная всякого-разного жизнь. Им не особо надо общаться, а когда хочется, то проблем не возникает, потому что у красивеньких девушек с общением проблем вообще не бывает. Есть другие люди, к примеру я. Не очень красивые и умные, но с подвешенным языком и, опять-таки, кучей дел. Так что и поговорить можем и поработать. А есть пустые глупые люди, которым общаться хочется, но нормально делать это они учиться не хотят. Самый простейший способ общаться для таких инвалидов — это приставать к окружающим с нравоучениями, поучениями, неприятными вопросами, критикой.

— Но… зачем? — удивилась Цао-младшая, а затем задумчиво добавила, — Была бы я некрасивая, то постаралась бы стать добрее и веселее…

— И готовила б вкуснее! — подколол её я, улыбнувшись, — Не все люди желают стать приятнее, большинство считает себя и так весьма неплохим, а местами даже и хорошим человеком. С такой позиции они и относятся к остальным. А когда эти остальные не идут навстречу — человек начинает навязываться, занимая агрессивную позицию. Она им очень даже удобна…

— Чем?

— Позволяет почувствовать говну себя важным. Если ты агрессивен и инициативен, значит выше по социальной лестнице. Убогим это очень важно.

Ну а что тут сказать? Не люблю таких бабок, да и вообще людей с таким стилем общения. Считаю их социальными паразитами, которые за маской агрессии и уверенности скрывают одинокое скулящее существо, давным-давно расписавшееся в бессилии изменить себя к лучшему, ленивое и тупое. Хотя, с другой стороны, а каково быть неприятным личностям, ну просто не умеющим залихватски петросянить? Не все же они гондоны, на самом-то деле…

Вот так, предаваясь вслух философским размышлениям, я и доставил юную диверсантку на место жительства, кивнул её хмурой как грозовая туча бабуле, по-прежнему мне не простившей подложенной свиньи в виде активированного Салиновского… ну и пошёл себе на работу, в НИИСУКРС.

Там у нас случился самый настоящий научный консилиум. Председатель — Окалина Нелла Аркадьевна, главный научный советник — Молоко Нина Валерьевна, приглашенный эксперт — Изотов Виктор Анатольевич, ведущая проекта — Кладышева Вероника Израилевна. Подопытный образец — закрытая в глухой камере Палатенцо, злобно искрящая молниями.

— Она, товарищи, — бодро вещала наша психологиня, — вполне себе отдает отчет в том, что делает. И что думает! Даже в том, что чувствует! Просто представьте себе, что Юля — ребенок без тормозов и ограничений. У неё их просто нет, потому что нет ни малейшего желания идти на компромисс и…

— Я поняла, — рубила нервно майор, — Как это исправить? Как её починить? Что не так?!

— Да всё так, Нелла, — разводила руками полненькая ученая, — Так и должно было быть, просто мы надеялись, что она сохранит установки личности с метаморфозы, но кому из детей нравятся искусственные ограничители? Вот она и…

— Так, хватит! Не надо мне объяснять, что вот это — моя дочь! — наконец, взбесилась Окалина, тыча пальцем в одностороннее стекло, — Я и так вижу! Объясните, как вернуть или… поставить ей ограничители! Вот Витька! Вот он! Она в него влюблена была как кошка! Почему она его не слушает?!

— Социальный статус разный, — это уже была Молоко, — Юля ориентируется на общественное признание и заслуги, у неё просто не выработано другой системы координат, так сказать. Поэтому Виктора она не воспринимает, как…

— Так, стоп, — внезапно прозрел я, — Так она по этой причине меня несколько раз чуть не грохнула?!! И вообще творила что хотела?!

Как оказалось — да. Меритократичное определение ценности того или иного индивидуума оказалось для призраков в их новом амплуа единственным ориентирующим фактором, который…

Обосраться и не жить. То есть эта электрическая чучундра испытывает ко мне чувства, но в её личной таблице рангов я на уровне домашнего хомячка, потому что у меня нет регалий, заслуг и дипломов? А что ты хотел, Витя? Видишь, как много неосапиантов? Мы и так разрываемся на тысячи кусков, пытаясь понять и простить каждого…

— Но это хороший шанс вновь переориентировать её систему ценностей на нормальную! — внезапно воодушевилась Кладышева, — Да, надо будет поработать, но шансы, я думаю, очень велики. Только вот проблема у нас имеется, товарищ майор. Мне, чтобы работать с Юлией плотно, нужно, чтобы она вернулась в общежитие. А в «Жасминной тени» у нас Витя…

— Витя, значит, — бросила чугунный взгляд блондинка на меня. Я лишь пожал плечами, думай, мол, что хочешь. Я свободный человек со свободной потенцией и волеизъявлением.

— Ну, с Витей мы вопрос решим, — неожиданно улыбнулась Нина Валерьевна, заставляя меня насторожиться всеми жабрами души.

И не зря.

— В смысле решите?!

— Сейчас объясню, — неожиданно ожила мрачная как грозовая туча майор, деликатно беря меня за плечо, — Так, девочки, вы тут сами, а мне надо с Изотовым кое-что обсудить…

И уволокла к себе, в подполье.

— Так, Симулянт…, — сев за стол, со вздохом начала она.

— А можно мне кофе и что-нибудь пожрать? — сделал я ход конем, — Как бы с утра ни крошки во рту.

— Можно, — с тяжелым вздохом встав из-за стола, Окалина прошла в одно из подсобных помещений, кажется, выполнявшего у нее роль гардероба, вскоре появившись оттуда с термосом и бутербродами. Они были настолько грубо нарублены, что я сразу всё понял.

— Вы мне что, своё отдали?! — удивился я вслух и громко.

— Заткнись. Жри. И слушай, — придавили меня голосом, тут же поправившись, — Мне все равно ничего не лезет.

Через пару минут я узнал почему.