Ходили слухи, что в 60-м году Комацу, учась на литфаке Токийского университета, входил в Оргкомитет студенческого неповиновения [В 1960 г. по всей Японии прокатилась волна студенческих протестов против войны во Вьетнаме и заключения нового Соглашения о безопасности между Японией и США. Студенты отказывались посещать лекции, захватывали университетские городки, строили баррикады и сопротивлялись полиции. Лидером этого движения стал Токийский университет с его Оргкомитетом студенческого неповиновения, куда входили наиболее активные бунтари-студенты, а также несколько радикально настроенных преподавателей.]. И когда при разгоне демонстрации от рук полицейских погибла Митико Камба [Студентка Токийского университета Митико Камба погибла от рук полиции 15 июля 1960 г. во время разгона очередной студенческой демонстрации протеста. Ее смерть явилась ключевым событием в истории японского общества 60-х.], он находился в двух шагах от нее и даже покалечился. Насколько это правда, не знает никто. Но по внешним признакам вроде бы все сходилось. Долговязый, болтливый, с маленьким носом. Длинные руки, пальцы в пятнах от никотина. Классический интеллигент-бунтарь, каким его описывали в русской литературе XIX века. Почти никогда не смеется, но если уж улыбается, так от уха до уха. Хотя радостной его улыбку назвать очень трудно. Усмешка старого колдуна над собственным предсказанием конца света. Одевается опрятно, но так, словно хочет заявить всему миру: мне совершенно плевать, как я одеваюсь. Одежда всегда одинаковая: заурядный пиджак, белая или серая рубашка без галстука, серые брюки, классические черные туфли — вот и все, что составляло его гардероб. Так и представляется шкаф, где висит полдюжины пиджаков разного цвета, выделки и покроя. С номерами для каждого дня недели, чтобы не перепутать.

В волосах его, похожих на тонкую проволоку, спереди уже пробивалась седина. Под разлохмаченными патлами прятались уши. Когда бы Тэнго ни встретил его, Комацу выглядел так, будто ему уже с неделю пора в парикмахерскую. Как такое возможно, для Тэнго всегда оставалось загадкой. Глаза пытливые и пронзительные, словно звезды в зимней ночи. Если Комацу вдруг замолкает, его молчание кажется гробовым, как безмолвие скал на другой стороне Луны. Ни теплоты, ни эмоций на лице у этого человека практически не осталось.

Тэнго и Комацу познакомились пять лет назад. Комацу был редактором журнала, учредившего литературную премию для начинающих авторов, а Тэнго со своей повестью оказался в финальном списке дебютантов. Однажды Комацу позвонил ему и сказал, что нужно поговорить. Они встретились в кофейне на Синдзюку (там же, где и сейчас).

— На этот раз, похоже, премия тебе не светит, — сказал ему Комацу (премии Тэнго и правда не получил). — Но лично мне твоя повесть понравилась. Это я не из вежливости говорю. Я вообще крайне редко хвалю кого бы то ни было. — (Как впоследствии понял Тэнго, так оно и было.) — Я хочу, чтобы ты показывал мне то, что напишешь дальше. Прежде, чем это прочитает кто-либо еще.

— Хорошо, — согласился Тэнго.

Тогда же Комацу захотел подробнее узнать о его жизни. Где родился, в какой семье вырос, чем занят сейчас. Скрывать Тэнго было нечего, отвечал он искренне, как только мог. Родился в префектуре Тиба, в городке Итикава. С младенчества рос без матери — умерла от какой-то хвори. По крайней мере, так ему рассказывал отец. Ни сестер, ни братьев. Отец так больше ни на ком и не женился, сына вырастил в одиночку. Всю жизнь папаша прослужил сборщиком взносов за телевидение «Эн-эйч-кей» [Одна из самых парадоксальных и неблагодарных профессий современной Японии, своеобразный анахронизм. Каналы государственных радио и телевидения «NHK» существуют на деньги, которые приходится собирать с населения. Но доказать факт того, что кто-то смотрит и слушает именно каналы «NHK», а не какие-либо другие, на практике очень сложно. Многие японцы отказываются платить эту подать, утверждая, что вообще не смотрят телевизор (а порой так оно и есть). Совершая ежемесячные обходы квартир, сборщики взносов то и дело конфликтуют с населением, взывая к совести, но все чаще уходят с пустыми руками.], но к старости заработал болезнь Альцгеймера, и Тэнго пристроил его на постоянное лечение в частный санаторий на мысе Босо. Сам Тэнго закончил университет Цукуба по странной специальности «Прикладная математика в рамках естественно-научного познания мира» — и теперь, работая преподавателем в колледже для подготовки абитуриентов, в свободное время писал повести и рассказы. По окончании вуза у него был шанс устроиться на достойную службу в префектуральной школе по месту жительства. И все же он решил выбрать жизнь посвободнее: преподавать — но так, чтобы все-таки оставалось время. Местом для такой жизни он выбрал небольшую квартирку на Коэндзи [Коэ́ндзи — спальный район и станция метро на юге Токио.].

Хотел бы он стать профессиональным писателем? На этот вопрос ответа у Тэнго не было. Он даже не мог сказать, есть ли у него писательский дар. И тем не менее не мог не писать хоть что-нибудь каждый день. Так же, как не мог не дышать. Может, поэтому Комацу не столько делился впечатлениями от прочитанного, сколько интересовался его личной жизнью?

Сложно сказать, из-за чего Комацу питал к Тэнго симпатию. Роста парень был выше среднего (со школы до вуза лидировал в секции по дзюдо), лицом напоминал крестьянина, который день за днем просыпается ни свет ни заря. Коротко стриженный, отчего-то всегда загорелый, с ушами, похожими на цветную капусту, он вовсе не выглядел ни литератором, ни учителем математики. Возможно, это и привлекло в нем Комацу. Всякий раз, написав новый текст, Тэнго относил его Комацу, тот читал и делился замечаниями. Критику автор учитывал и исправлял все как нужно. Затем опять показывал редактору, и тот снова вычитывал. Словно тренер, поднимающий воспитаннику планку все выше и выше.

— Для таких, как ты, нужно время, — повторял Комацу. — Но торопиться особо некуда. Главное — продолжай писать. Каждый день, без перерывов и выходных. Все, что напишешь, сохраняй. Когда-нибудь еще пригодится.

— Хорошо, — отвечал Тэнго.

Кроме этого, Комацу то и дело подбрасывал ему небольшие издательские заказы. Мелкие «рирайты» для безымянных женских журналов, анонсы новых книг или фильмов, а то и банальные гороскопы — все, что ему ни поручалось, Тэнго выполнял скрупулезно и в срок. Составленные им гороскопы даже привлекали особое внимание, ибо сбывались чаще других. Стоило ему написать «опасайтесь землетрясения», как уже на следующее утро где-нибудь и правда трясло. Вся эта поденщина обеспечивала ему неплохой приработок, а также помогала оттачивать писательское мастерство. Что бы ни настрочил, а всегда приятно увидеть свой текст напечатанным и выставленным на полке в журнальном киоске.

Со временем ему стали поручать и отбор рукописей для конкурса дебютантов. Хотя сам Тэнго уже который год числился в кандидатах на премию этого конкурса, щекотливость такой ситуации ничуть не смущала его, и он безо всяких пристрастий судил тексты своих конкурентов. В итоге, пропустив через себя кучу откровенно бездарной писанины, Тэнго научился с ходу диагностировать симптомы плохого письма. Каждый год, прочитав около сотни рукописей, он отбирал десяток более-менее стоящих и выкладывал на стол Комацу. Вместе с рецензиями — что именно понравилось, а что нет. Комацу все это просматривал и в итоге оставлял уже только пять кандидатур, которые и передавались четверке жюри для выбора лауреата.

Подобной сортировкой занимались и другие фрилансеры, а координировал этот процесс далеко не один Комацу. И хотя сам Тэнго старался оценивать работы объективно, особой необходимости в этом не было. Мало-мальски удачных в ежегодном потоке обычно попадалось от силы две-три, и любой, кто занимался первичным отсевом, просто не мог бы их не заметить. Повести Тэнго попадали в финальный список трижды. Сам он своих вещей не предлагал, но двое других членов комиссии отмечали их, а Комацу оставлял в шорт-листе. Ни одна так и не получила премии, но автора это совсем не расстраивало. «Тебе нужно время», — сказал Комацу, и слова эти въелись Тэнго в подсознание, как тавро в лошадиную шкуру. Да кроме того, он и сам не особо стремился стать писателем как можно скорее.

При удачно составленном расписании лекций он мог сидеть дома и заниматься чем хочется три, а то и четыре дня в неделю. Семь лет подряд читая один и тот же подготовительный курс, Тэнго пользовался у будущих абитуриентов отменной репутацией. Объяснял доходчиво, мыслью по древу не растекался, на любые вопросы отвечал быстро и по существу. К его собственному удивлению, за кафедрой в нем просыпался настоящий ораторский талант. Яркий язык, уверенный голос, шутки для поддержания тонуса в аудитории — все, что требуется от хорошего лектора, давалось ему легко и естественно. До того как он поступил на эту работу, рассказчик из него был совсем никудышный. Да и теперь еще, встречаясь с кем-либо за стенами колледжа, Тэнго то и дело смущался и мямлил, а потому в небольших компаниях предпочитал роль молчаливого слушателя. Но стоило ему вернуться в аудиторию и встать за кафедру перед неопределенным числом собеседников, голова прояснялась, и он без малейшего напряга мог говорить о чем угодно и сколько потребуется. Странное все-таки существо человек, удивлялся сам себе Тэнго.

На зарплату он не жаловался. Не сказать чтобы очень высокая, но для усилий, которые он в эту работу вкладывал, вполне терпимо. Среди учащихся регулярно проводились опросы, популярность Тэнго только росла, а вслед за нею повышались и его премиальные. Все-таки его частный колледж всерьез беспокоился о том, чтобы хороших преподавателей не переманивали другие вузы (предложения от которых Тэнго уже получал, и не раз). Совсем не то что в государственных заведениях. Там бы его зарплата жестко зависела от выслуги лет, частная жизнь контролировалась администрацией и ни талант, ни преподавательский рейтинг не имели бы ни малейшего смысла. А кроме того, ему действительно нравилось работать в колледже для абитуриентов. Ученики приходили на занятия с конкретной целью — поступить в университет и лекции слушали внимательно. От Тэнго требовалось одно: внятно излагать материал. И слава богу. Забивать себе голову их дисциплиной и моральными качествами в его обязанности не входило. Просто встаешь за кафедру и рассказываешь, как решаются те или иные математические задачи. А уж по части выражения абстрактных идей при помощи цифр Тэнго был мастером чуть ли не с раннего детства.