«Искушение» — быстроходное судно, и к тому времени, когда англичанин успел прицелиться еще раз, мы были уже слишком далеко. Я вскочила. В ушах у меня звенело, волосы растрепались. Кашмир держался как ни в чем не бывало. Его бронзовая кожа сияла в лучах солнца, лицо светилось ликованием. Глаза наши встретились, и я торопливо отвернулась.

— Вы покраснели, — весело заметил он.

— Это от жары, — пробормотала я.

— Ну и суета! — воскликнул мой отец и, передав штурвал Би, спустился на главную палубу. Взяв в руки клетку, он заглянул внутрь.

— Боже, какая прелесть! Спасибо, малышка.

— Спасибо? — Я одернула на себе одежду. — Ты должен благодарить не меня.

— Спасибо, Кашмир! — сказал отец и в знак одобрения поднял вверх большой палец. Затем продолжил рассматривать каладриуса, радостно бормоча что-то себе под нос.

— Из-за этой птицы ты подверг его жизнь опасности, — с возмущением произнесла я.

— Большое спасибо, Кашмир.

— Его чуть не застрелили!

— Однако же он жив. — Отец небрежно пожал плечами.

— Но его могли убить!

Улыбка отца погасла, словно задутое порывом ветра пламя свечи. С бесстрастным лицом он засучил рукава своей просторной хлопчатобумажной рубахи, обнажив тянувшиеся вверх по предплечьям синие разводы. Если не знать о них заранее, маршруты, изображенные на его теле, трудно было разглядеть среди покрывавших кожу татуировок. Вскоре отец опять просиял:

— Здорово, что теперь у нас есть каладриус. Он исцеляет от всех болезней! Ну же, дадим ветру наполнить наши паруса! Куда мы теперь пойдем, Никси?

Я хотела сказать ему какую-нибудь грубость, но в последний момент прикусила язык. Все было как обычно — отец не любил подолгу терзаться угрызениями совести. Он оставлял эту привилегию мне.

— Нам нужно в Нью-Йорк, в 1981 год. Я достала карту и проложила курс сегодня утром. Карта на столе. Может, хотя бы взглянешь?

— Но… все карты двадцатого века, которые мне доводилось видеть, были изготовлены типографским способом, — сказал отец, не отвечая на мой вопрос.

— Эта сделана вручную одним очень увлеченным человеком, — пояснила я. — Когда мы были там, куда отправляемся, я сама ее купила.

На отца мои слова, похоже, не произвели большого впечатления.

— Вот и хорошо, просто отлично. А ты уверена, что она приведет нас, куда надо?

— Это уж ваша забота, капитан, — ответила я. — По крайней мере, до тех пор, пока не научите меня Навигации.

Отец бросил на меня долгий и пристальный взгляд, после чего повернулся на каблуках и отправился в свою каюту. Я вдруг почувствовала, что все члены экипажа смотрят на меня. Однако, когда я обернулась, Би тут же сделала вид, будто ее заинтересовала впадающая в океан река, а Ротгут принялся внимательно изучать свои ногти. Взгляд не отвел только Кашмир.

— А ты тоже хорош!

— Я?! Что я сделал не так, амира?

— Я уже почти уговорила продавца птиц согласиться на мою цену.

На губах Кашмира появилась улыбка:

— Даже если и так, вы ведь сами сказали: англичане забрали все золото. Я всего лишь взял у них немного обратно.

— Но все же воровать нехорошо, Кашмир.

— И что же я должен был сделать?

— Может, оставить птицу продавцу?

Кашмир посмотрел на меня немного искоса, и в его глазах промелькнула искорка:

— Да ладно вам, амира. Когда я передал вам клетку с каладриусом, вы были в восторге.

— Это потому, что каладриусы — большая редкость, не говоря уж об их способностях исцелять недуги. Но я не думаю, что мы в самом деле ими воспользуемся.

— А вот капитан считает, что мы это сделаем. Вы ведь знаете, что он за человек.

— Что ты имеешь в виду?

— Что с ним очень трудно спорить, — объяснил Кашмир и поджал губы.

— Что правда, то правда, — сказала я и, скрестив руки на груди, бросила взгляд на воды реки Хугли, которые своим цветом напоминали желчь. — Груз в порядке?

— Ты имеешь в виду тигров? — уточнил Кашмир несколько игривым тоном.

— Да, тигров, что же еще?

Огромных полосатых кошек доставили на корабль в расшатанных бамбуковых клетках. Каш и Би, демонстрируя чудеса храбрости, сумели должным образом закрепить их в трюме. Это произвело на меня впечатление, хотя внешне я этого никак не показала. Кашмир же любил, когда люди открыто выражали свое восхищение в его адрес.

— В последний раз, когда я их видел, они спали, словно два котенка, — произнес он, достал из кармана золотые часы и посмотрел на циферблат. Затем наклонил корпус хронометра, и из него на палубу пролилась струйка воды.

— Ничего, — сказал он. — Будут в полном порядке к тому времени, когда мы окажемся в Нью-Йорке.

— Где ты их взял?

— Часы? — Кашмир взглянул на меня исподлобья. Если бы я не знала его как облупленного, то решила бы, что он смущен. — Этому типу не следовало называть меня ублюдком.

Я в раздражении стиснула зубы:

— Капитан тебе этого не приказывал!

— Нет, конечно. Это я по своей инициативе.

— Знаешь, если бы у меня не было никаких моральных принципов, как у тебя, я бы легко решила все свои проблемы.

Кашмир небрежно пожал плечами и сунул часы обратно в карман.

— Если бы у меня были ваши проблемы, я мог бы позволить себе иметь принципы, — парировал он. — А сейчас я намерен раздобыть себе другую рубашку. У вас есть десять секунд, чтобы остановить меня. Молчите? То-то.

Кашмир спустился вниз, оставив меня на палубе в носовой части судна. Идя под парусами, мы миновали развалины форта Уильям — того самого, в подземной тюрьме которого, согласно данным Ост-Индской компании, из-за жестокости индийцев погибло около сотни заключенных-англичан. В нижнем течении разлившейся реки люди удили рыбу, а ребятишки купались голышом на мелководье. Чтобы было не так жарко, я собрала волосы в пучок на макушке и тут же почувствовала на шее обжигающее дыхание горячего ветра.

Говоря о капитане, Кашмир был прав. Когда тот хотел чего-нибудь добиться, он не останавливался, пока не достигал поставленной цели — чего бы это ни стоило. И никогда не думал, что, стремясь к ней, мог подвергнуть других людей опасности или причинить кому-то боль.

Больше всего на свете он хотел вернуться в Гонолулу 1868 года. Именно поэтому ему теперь нужна была карта, выставляемая на торги аукционным домом «Кристис», а также деньги на ее приобретение.

Капитан никогда не играл на бирже и не делал ставок в спортивных тотализаторах. У него никогда не было счета в банке. Слэйт гораздо больше времени проводил, думая о прошлом, чем о будущем. Всякий раз, когда он возвращался мыслями в реальную действительность, это было связано с необходимостью раздобыть денег.

Я проложила маршрут, взяв карты из его сундука. Необходимость выручить наличность от продажи тигров несколько усложнила мою задачу, но, с другой стороны, мне хотелось увидеть как можно больше мест и получить как можно больше впечатлений. В конце концов, кто знает — если Слэйт прав по поводу старой карты Гавайских островов, которая ему так нужна, нельзя исключать, что вскоре я буду лишена возможности путешествовать.

Впрочем, раньше времени беспокоиться по этому поводу было бессмысленно. Во всяком случае, ни одна из его карт Гонолулу до сих пор не сработала. И мне имело смысл сосредоточиться на решении ближайших задач.

Первое, что я планировала сделать, — это обменять наш живой груз на американскую валюту. Я надеялась, что мне удастся это сделать по прибытии на место нашей следующей стоянки. Главарь действующей в тех местах китайской банды имел слабость к большим кошкам и всегда готов был за них хорошо платить. Судя по содержанию газетных вырезок, которые мне довелось прочитать, с их помощью он избавлялся от конкурентов.

После этого Слэйт мог легко доставить нас на аукцион «Кристис», в 2016 год. Капитан родился за 51 год до него в Нью-Йорке. Дом, где прошло его детство, всегда ожидал его рядом с краем карты, по которой был проложен очередной маршрут. Главаря китайской преступной группировки, о котором я упомянула, убили в перестрелке задолго до 2016 года. Однако, имея карту, изготовленную в 1981 году, капитану не составляло труда провести «Искушение» через два столетия из Бенгальского залива к побережью Атлантического океана, туда, где находился Лонг-Айленд. В конце концов, хотя ему трудно было назвать Нью-Йорк своим домом, город он знал хорошо.

Именно поэтому я очень удивилась, когда карта 1981 года вдруг нас подвела.

Мы плыли, направляясь к краю карты Калькутты. Небо было так густо усеяно звездами, что казалось, будто на него откуда-то сверху насыпали сахар. Я знала, что после промышленной революции ночи уже никогда не будут такими красивыми.

Звезды стали блекнуть по мере того, как мы скользнули на поля карты, приближаясь к почти незаметной границе, где Индия 1774 года исчезала и возникало нечто совсем иное. Вокруг нас заклубился туман, словно судно окружили души погибших моряков. Не доносилось ни звука, если не считать плеска волн, разрезаемых корпусом корабля. Все дышало спокойствием, но моря у краев карт были непредсказуемыми. Ветры и течения часто меняли направление, и преодоление границы с каждым разом становилось все труднее. Порой — правда, очень редко — в тумане возникали призраки кораблей, чьи капитаны сумели найти вход в соседний мир, но так и не смогли выбраться из него.