Браун Хелен

Кошки-дочери. Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут

Кошкам и дочерям, которые не всегда приходят, когда их зовут

На кончиках усов

Никогда бы не подумала, что в нашей семье появится кот, сумасшедший настолько, что ему будет нравиться гулять на поводке. Но кошки меняют людей. И мне бы стоило это знать.

Сумерки мягко прокрадываются на кухню, и я слышу дробный топот лапок Джоны. Вот он стоит передо мной, сжимая в зубах красную шлейку.

— Не сейчас, — говорю я, продолжая чистить морковь. — До ужина всего полчаса.

Глаза у него становятся как два бездонных озера. Он сидит прямо передо мной, обернув хвостом передние лапы, и внимательно изучает мое лицо. Интересно, что видят кошки, когда смотрят на людей? Должно быть, их поражает отсутствие меха.

Поразмыслив несколько секунд, Джона, не выпуская из зубов шлейку, встает на задние лапы и опирается на мою ногу, вытянувшись во всю длину. Склоняет голову набок, прижимает уши и похлопывает меня лапой по животу. Потом снова опускается, роняет шлейку на пол и вкрадчиво мяукает.

Ну как тут можно устоять?

Я наклоняюсь и застегиваю шлейку, которая плотно обхватывает его мягкое, подтянутое тельце. Джона выгибает спину, предвкушая удовольствие от прогулки. Он мурчит так, что вот-вот задрожит посуда в шкафу.

«Это слишком жестоко! — слышу я мамин голос. — Кошки — дикие животные. Что ты делаешь с этим несчастным созданием?»

Мамы уже много лет нет с нами, но она по-прежнему живет в моей голове. Интересно, когда мои дочери состарятся и будут сидеть в креслах-качалках, они тоже будут слышать, как я ворчу на них или подбадриваю в минуты уныния?

В идеальном мире Джона мог бы спокойно гулять, где ему вздумается. Но времена изменились. Мы живем в городах, где по дорогам мчится грозный поток машин. На редкость неподходящее место для прогулок на четырех лапах.

Заурядный кошка возненавидела бы шлейку. Но Джона вот уже три года приучает меня к тому, что он отнюдь не заурядный кот. Любовь к шлейке — не единственная его странность, взять хотя бы одержимость Джоны перчатками, ленточками для украшения букетов и женскими вечерними нарядами. Должно быть, другие кошки считают его ненормальным.

Характер у Джоны непростой. Временами он демонстрирует недюжинный ум, но при этом продолжает считать, что машины придумали для того, чтобы под ними прятаться. Я не хочу ограничивать его свободу, но мы живем в опасное время. Я просто волнуюсь за его жизнь.

Я отношу Джону в прачечную и пристегиваю к шлейке поводок с рулеткой, который обеспечит коту максимальную свободу. Я всем телом ощущаю его радостное мурчание, когда открываю зад нюю дверь и выпускаю Джону на траву.

Несколько секунд он стоит неподвижно, потом задирает нос, пробуя на вкус теплый вечерний воздух. Тихий ветерок рассказывает коту о мышах и голубях, о пушистых белых собаках и других кошках — дружелюбных и не очень. Эти истории неуловимы для примитивных органов чувств, которыми приходится довольствоваться человеку.

Джона устремляется вперед, натягивая поводок; шлейка позвякивает, когда мы бежим вдоль дома. Его молодая энергия выматывает, а целеустремленность пугает. Не в первый раз Джона напоминает мне о старшей дочери, Лидии. Иногда мне кажется, что это красивое своевольное существо похоже на нее больше, чем наша предыдущая кошка, Клео.

Когда Джона останавливается у ворот, чтобы обнюхать куст розмарина, я почти чувствую, как Клео смотрит на нас из своего кошачьего рая и добродушно посмеивается. Полудикая, наделенная удивительной мудростью, она всегда считала, что шлейки подходят только выставочным собачкам.

Кошки приходят в жизнь людей с определенной целью. Многие из этих волшебных созданий обладают даром исцеления. Когда почти тридцать лет назад у нас появилась Клео, мы были буквально раздавлены горем после гибели Сэма, моего девятилетнего сына. Его смерть стала серьезным ударом для Роба, который видел, как старшего брата сбила машина. Но я была настолько парализована горем и ненавистью по отношению к водителю, управлявшему тем злосчастным автомобилем, что не находила в себе сил поддержать младшего сына. Больше всего меня мучила мысль о том, что Сэм умирал в одиночестве, лежа на обочине. Но я ошибалась. Годы спустя я получила письмо от замечательного человека, Артура Джадсона, который сообщил, что был рядом с Сэмом до самого конца.

Только с появлением маленького черного котенка шестилетний Роб снова начал улыбаться.

Кажется, Клео сразу поняла, что попала к нам в непростое время. Играми, мурчанием и просто тем, что все время была рядом, Клео помогла Робу научиться жить без старшего брата. Тогда я впервые своими глазами увидела, как животные умеют исцелять.

После смерти Сэма вся жизнь изменилась; эта боль никогда полностью не покинет наши сердца. Но на протяжении долгих лет, пока мы собирали себя по кусочку, Клео была семейным ангелом-хранителем. Она прижималась к моему растущему животу во время беременности и составляла мне компанию бесконечными бессонными ночами, когда я кормила Лидию. Через несколько лет Клео помогла мне пройти через развод, а когда я была готова, безо всякого стеснения выражала свое мнение о моих, увы, немногочисленных поклонниках, помогая сделать правильный выбор. Так и вышло: Филипп, первый мужчина, которого одобрила наша кошка, оказался именно тем, кого я искала, хотя сейчас он и проводит большую часть времени в самолетах. Когда я ждала малышку Катарину, Клео вернулась к «охране» живота, а потом снова принялась поддерживать меня по ночам.

Из всех наших детей у Роба установилась самая крепкая связь с кошкой-хранительницей. Она играла с ним, когда была озорным котенком, а он — шестилетним мальчиком, и была рядом, когда он тяжело заболел в двадцать четыре года. Маленькая черная кошка вместе с нами пережила переезд в Австралию, где мы наконец зажили счастливо, хоть и беспокойно. Когда Роб встретил Шантель, девушку своей мечты, Клео благородно отошла в сторону, и мы вдруг заметили, как побелели ее усы. Такое чувство, будто она решила, что выполнила свою работу: Роб вырос, нашел свое счастье, наша семья более-менее прочно стоит на ногах. Наконец-то она может нас покинуть и перебраться в кошачий рай, если такое место и правда существует.

Я поклялась, что больше не заведу кошку. Но когда в моей жизни снова начались трудности, в нее неожиданно ворвался сиамский — как мы думали — котенок.

Это история о том, как за одной кошкой приходит другая, и о том, что своенравные мяукающие создания и наши дочери имеют куда больше общего, чем можно было бы подумать. А еще о том, как я осознала истинную важность компромисса — и своевременного приема лекарств.

После Клео я поклялась никогда больше не заводить кошек. Но, как не уставала напоминать мне мама, никогда не говори «никогда».

1

Жажда перемен

Ваша старая кошка выбирает для вас нового котенка

— Когда вы заведете новую кошку? — спросила наша соседка Ирэн, перегнувшись через забор.

«Какой бестактный вопрос», — подумала я. Вы же не отправляетесь в магазин за новой мамой, едва забросав землей ее могилу, правильно?

Щурясь от солнечного света, я покосилась на соседку в темных очках и нелепой шляпе — такие часто продаются на лотках. Выдавив из себя деревянный смешок, я спросила, что она имеет в виду.

— Ты каждое утро разговариваешь с кустом, под которым похоронена Клео. Это не очень-то нормально.

«Нормально? Да что она знает?» — подумала я, уткнувшись взглядом в чашку с кофе. Разговоры с умершей кошкой после завтрака — самое безобидное из того, что я начала делать: например, надевать вещи наизнанку или покупать поздравительные открытки за полгода до праздника. И это не говоря уже о моей новой одержимости кроссвордами и игровыми телешоу. К тому же общение с мертвой кошкой — мое личное дело.

— У моей подруги недавно родились трое котят, — продолжила тем временем Ирэн. — Ха-ха, не в том смысле, что она сама их родила…

Нет предела изобретательности людей, которые пытаются сбыть с рук котят. «Просто приходите посмотреть», — невинно предлагают они, не сомневаясь, что ваше сердце растает, как только вы увидите пищащее бесхвостое существо, покрытое жалким подобием шерсти. Секрет в том, чтобы сразу обозначить свою позицию. Для этого достаточно двух слов: «нет» и «спасибо».

Ни одно животное в мире не могло заменить Клео. Прошел год с того момента, как Филипп засыпал тяжелой сырой землей ее крохотное тельце. Я шла к дому, не сдерживая рыдания, а мамин голос без остановки ворчал: «Не глупи! Это же просто кошка, не человек!»

Но Клео во многих отношениях была больше чем человек. Люди приходят в ваш дом и уходят, а кошки остаются. Клео почти двадцать четыре года была частью всего, что происходило с нашей семьей.

При этом кошки, как и люди, никогда не покидают вас окончательно. Я до сих пор нахожу знакомые черные волоски в глубине шкафов.

— Почему бы тебе не поехать со мной и просто не посмотреть на котят? — настаивала Ирэн. — Они пушистые и полосатые. И у них ужасно милые мордочки!

— Я не собираюсь заводить другую кошку, — ответила я. Слова прозвучали резче, чем я рассчитывала.

— Никогда? — спросила Ирэн, поправляя очки.

Цветок гибискуса сорвался с дерева, рядом с которым я стояла, и тихо шлепнулся возле моей ноги; я вдруг почувствовала слабое желание согласиться на предложение Ирэн. Гибискус растет во многих садах, но наш вымахал на семь метров в высоту и теперь стоял усеянный сотнями, если не тысячами, розовых цветов. Летом он представлял собой настолько роскошное зрелище, что мы даже поставили рядом с деревом полукруглую скамейку, чтобы я могла сидеть под ним, попивая кофе, отгоняя комаров и воображая себя Скарлетт О’Хара. Осенью гибискус выглядел уже не так живописно. С каждым днем становилось все холоднее, и опавшие цветы лежали на земле, как покинутые южные красавицы, в ожидании, что кто-нибудь их подберет. Если я устраивала забастовку и отказывалась это делать, они в отместку превращались в неприглядные склизкие комки. Остальные члены семьи как-то умудрялись обходить кучки слизи стороной, а вот я вечно поскальзывалась и падала прямо на дорожку.

То же самое случится, если мы опять заведем кошку. Подобно другим обитателям нашего дома и сада, она обзаведется гигантским эго, а я опять буду делать всю работу. Нет, о новой кошке не может быть и речи.

— Никогда.

— Заведешь, — сказала соседка, загадочно покачивая пальцем. — Разве ты не знаешь, как у нас появляются кошки?

Я сделала вид, что мне интересно.

— Старая кошка выбирает новую, — пояснила Ирэн.

— В самом деле?

— Да, и как только она найдет нового котенка, он обязательно к тебе придет, что бы ни случилось, — продолжила Ирэн. — И это будет именно та кошка, которая тебе нужна.

— Что-то я не вижу здесь кошек, — зевнула я. — Значит, нам не нужно домашнее животное.

Соседка потянулась и сорвала цветок гибискуса.

— Просто твоя старая кошка еще не выбрала для тебя новую, вот и все, — сказала она, почесала нос, воткнула цветок в шляпу и продолжила утреннюю прогулку.

Я допивала кофе, глядя, как Ирэн шагает по улице. Мысль о том, что где-то в параллельной кошачьей вселенной Клео придирчиво выбирает себе замену, показалась мне интересной. Ей придется постараться, чтобы найти умную полукровку, в которой поразительная мудрость будет сочетаться с душевной теплотой.

И все же я не хотела думать о новой кошке. После трех десятилетий бесконечного материнства мне, вне всякого сомнения, нужен был отдых от воспитания несмышленышей. Дети практически встали на ноги. После того как Катарина сдаст выпускные экзамены, я собиралась взять перерыв на год, посетить лучшие мировые галереи и восполнить то, что упустила, став матерью в двадцать лет. И меньше всего в такой ситуации мне нужен был новый подопечный — неважно, хвостатый или нет. Я мысленно обратилась к Клео, надеясь, что она услышит меня в кошачьем раю: «Пожалуйста, не надо!»

Как я ни старалась ее забыть, наша кошка была повсюду. Помимо могилки под кустом и черных шерстинок в шкафу, о ней постоянно напоминало место под бельевой веревкой, где до сих пор не росла трава: Клео обожала принимать там солнечные ванны. Воспоминания о ней врезались в наш дом, словно отпечатки острых когтей. На двери в гостиную так и красуются царапины — кошка настоятельно требовала, чтобы мы впустили ее и поделились цыпленком. Когда я краем глаза замечала движущуюся тень, мне приходилось напоминать себе, что это не Клео. Впервые за двадцать четыре года я могла спокойно оставить на столе тарелку с лососем и не бояться, что кто-то его утащит. Мыши наконец бесстрашно шуршали в саду и под домом.

Может быть, соседка права, и я до сих пор тоскую по Клео. Если подумать, я начала странно себя вести как раз после ее смерти. Не буду вдаваться в подробности, но в последние месяцы слова «приливы», «озноб», «потливость» и «протечка» обрели для меня новое значение. Я чувствовала себя как природный катаклизм в миниатюре. Но когда пыталась обсудить эту проблему с подругами, меня быстро убеждали, что на их долю выпало куда больше страданий. Создавалось впечатление, что они перескочили напрямую из подросткового возраста в менопаузу, сделав пару коротких остановок для кровавого деторождения.

И все-таки пора мне прекратить разговоры с кустом. Такие вещи недолго остаются секретом.

Скоро люди начнут переходить на другую сторону улицы, только бы со мной не встречаться. Не то чтобы меня это беспокоило… У нас и так были не слишком теплые отношения с соседями. А сейчас, когда каждый второй дом сносили, чтобы построить на его месте уродливое сооружение из бетона, я чувствовала себя еще более неуютно в этом районе. Когда Ирэн показала мне, во что они собираются превратить свой коттедж, мне стоило большого труда скрыть ужас. Мало того что их домина нависнет над нашим задним двором, так еще и колонны с портиками нанесут смертельное оскорбление сразу нескольким древним цивилизациям.

Соседский энтузиазм меня порядком выматывал. Я уже никогда не буду достаточно худой, молодой или стильной, чтобы влиться в их компанию.

Нам нужны были перемены. Причем серьезные.

Еще один цветок гибискуса сорвался с ветки, на этот раз — прямо ко мне в чашку. Вот оно что! Все очевидно. Как же я раньше не поняла?

Я спасла тонущий в кофе цветок, отбросила его в сторону и достала из кармана спортивных штанов мобильный телефон.

Одним махом я избавлюсь и от уборки гибискуса, и от грозящего нависнуть над нами Шедевра Дизайнерской Мысли от Ирэн. Я никогда больше не буду замирать в надежде услышать, как Клео крадется по комнате. Или натыкаться на старые кошачьи подушки, сваленные под домом. Что касается волчьей ягоды, под которой лежит Клео, то она наконец сможет отдохнуть от должности могильного камня и снова станет обычным садовым кустом.

Записанный на автоответчик голос Филиппа сообщил, что, к сожалению, в данный момент он не может ответить на мой звонок, но если я хочу оставить сообщение после сигнала…

— Мы переезжаем, — сказала я и с чувством выполненного долга нажала отбой.

2

Переезд

Дом — как вторая кожа. Ему требуется время, чтобы вырасти

— Кто будет жить в доме с названием «Ширли»? — спросил Филипп, уставившись на медную табличку у парадного входа.

Честное слово, иногда он выводит меня из себя. Наш дом нашел новых владельцев быстрее, чем мы ожидали: у нас оказалось всего четыре недели на переезд. И теперь мой муж привередничает по поводу именной таблички!

— Раньше у многих домов были названия, — парировала я. — Так почему бы не Ширли?

Супруга явно не впечатлили мои слова. Глубоко в душе я чувствовала, что он хочет переехать во что-нибудь белое и современное, похожее на холодильник. А этот дом скорее напоминал помесь викторианского приюта и немецкого замка. Построенный в начале двадцатого века, своими стенами из красного кирпича и черепичной крышей он навевал воспоминания о временах, когда матери собирали сыновей на войну, а секс до брака был под строгим запретом. Если в прошлом Ширли и мог похвастаться красотой, теперь все впечатление портили потрескавшиеся стены и голые окна.

Кирпичная кладка пошла волнами, и серая смесь, призванная удерживать ее на месте, явно не оправдывала возложенных на нее ожиданий. Оранжевая черепица напоминала ряды надкусанных печений; некоторые кусочки уже намеревались сорваться с крыши. Но Филипп прекрасно видел все это и без моей подсказки. Если мы в ближайшее время ничего не найдем, придется снимать жилье, а это новая нервотрепка.

Я думала, что выбрать новый дом будет несложно, но в результате мы уже которую неделю осматривали таунхаусы и квартиры и ездили в районы с новой застройкой. Одни оказались слишком тесными и дорогими, другие поднимались на столько этажей, что риелторам не мешало бы включить в стоимость фуникулер. Мы, конечно, не собирались ужиматься, но и особняк как вариант не рассматривали.

Мне всегда нравился непритязательный район Прааран (местные называли его «Пран»), поэтому я не на шутку обрадовалась, когда заметила Ширли на тихой улице, отходящей от Хай-стрит. Все дома по соседству построили между двумя мировыми войнами, что создавало ощущение удивительного единства, столь редкого в Мельбурне. Большая часть представляла собой двухэтажные особняки из двух квартир. Я сразу обратила внимание на белые заборы из штакетника и необычные сады — было в них что-то, наводящее на мысли об «Алисе в Стране чудес». Благодаря закону об охране исторического наследия строительство многоквартирных домов и современных зданий на улице было запрещено.

В отличие от наших прежних соседей, никто здесь не был чрезмерно озабочен стрижкой газона. Более того, создавалось впечатление, что жильцы соревнуются, у кого лужайка перед домом зарастет сильнее.

Ширли не мог похвастаться роскошным садом. Честно говоря, прямоугольник песчаной почвы рядом с площадкой для машины скорее напоминал пустыню. К дому вела забетонированная дорожка. И только старая яблоня, чей раздвоенный ствол прислонился к веранде, намекала, что когда-то здесь жила семья.

— Давай зайдем внутрь, — предложила я.

Но муж отказывался двигаться с места. Он по-прежнему разглядывал именную табличку, недавно отполированную для тех, кто захочет осмотреть дом.

— Мы можем потом ее снять, — предложила я, беря его за руку.

— Это вряд ли. Кажется, ее зацементировали.

Я потянула Филиппа за собой по деревянной лестнице, чьи ступени порядком одряхлели от многолетнего использования, и провела в прихожую. Высокие потолки. Сквозняки. Пыль танцует в солнечных лучах над пирамидой картонных коробок. Но мне почему-то было здесь хорошо.

— Не слишком презентабельно, — заметил Филипп.

— Не думаю, что можно винить в этом владельцев, — ответила я. — В конце концов, их отсюда выгоняют.

— Интересно, кто здесь спит? — спросил муж, заглядывая в темную комнату, загроможденную спортивным оборудованием и чемоданами. — Маркиз де Сад?

Агент по недвижимости возник в дверях, словно призрак.

— Это хозяйская спальня, сэр, — сердито сказал он, протягивая Филиппу буклет и разворачиваясь на каблуках.