— Я не сделаю тебе больно. То есть сделаю, если ты не угомонишься. Я не могу позволить тебе так вести себя. Но если ты перестанешь, все будет хорошо.
— Ты собираешься изнасиловать меня. И убить. Я не дура. Я смотрю новости. В школе нам говорили о таких типах, как ты.
— Что за гадкие речи? У меня нет намерения кого-то насиловать. Что бы подумала моя жена, если бы я совершил такое?
Мэгги сделала шаг назад и воззрилась на него.
— Ты что, слабоумный? — спросила она.
Фергюс стиснул зубы. Ему хотелось прилечь. К этому моменту Мэгги уже должна была познакомиться с Элспит и они должны были беседовать в своей маленькой квартире, чтобы получше узнать друг друга. А Фергюсу уже давно нужно было принять болеутоляющие. Сначала у него начала чуть-чуть болеть верхняя часть левой руки, но теперь боль перекинулась на грудь и сжимала ее, словно тисками, так что ему было трудно дышать.
— Я не слабоумный. Нельзя так говорить. Это грубо.
— Ты похитил меня. Ты думаешь, твоей жене это понравится? И где она? Здесь?
Мэгги повернулась и пустилась бежать. Наконец-то, подумал Фергюс. В глубине дома ему будет легче держать девчонку под контролем, чем на кухне.
Взяв разделочный нож, который он давно спрятал на одной из верхних полок, Фергюс последовал за Мэгги. Она орала во все горло, чтобы он не приближался к ней, и одновременно отступала к лестнице, а затем начала подниматься, перешагивая через ступеньки. Наконец в коридоре третьего этажа девочка замолчала, и все ее внимание сосредоточилось на столовом приборе в его правой руке.
— Жди там, — приказал Фергюс, направив нож на нее.
На лестничной площадке имелась только одна дверь. Фергюс подошел к ней, посмотрел в тот из глазков, который был расположен на обычном месте, затем встал на колени и быстро заглянул во второй глазок, который он проделал на уровне бедер. Путь был свободен. Он отцепил от пояса связку ключей и бросил их Мэгги под ноги.
— Самый большой серебристый ключ, — сказал он. — Открывай!
Из глаз девочки текли слезы, капая на потрепанный ковролин под ее ногами. В ней больше не осталось воли к сопротивлению. У Фергюса раскалывалась голова, в его грудь словно вонзили нож для колки льда, и он был рад тому, что Мэгги наконец перестала ерепениться. Подобрав ключи, она попыталась вложить свою иссякающую энергию в еще одно оскорбление, но смогла только жалко мяукнуть.
— Оставь ключи в замке и зайди внутрь, — пробормотал Фергюс. — Увидимся завтра.
— Что там? — прошептала Мэгги, заглянув в темный коридор. Там горела всего одна лампа в спальне.
— Твоя новая мать. Может быть, она понравится тебе больше.
Фергюс втолкнул Мэгги внутрь, запер за ней дверь и встал. Лестница колыхалась, то подплывая к нему, то удаляясь. Дрожащими пальцами Фергюс попытался нащупать перила, шаря в том месте, где они находились прежде, но расстояние до них увеличилось.
— Я не могу спуститься, — пробормотал он. — Тут погас свет. Где выключатель?
Лихорадочно шаря рукой в потемках, существующих только для него, Фергюс непроизвольно повернулся боком, споткнулся и полетел вниз левым плечом вперед, удивляясь тому, как он может падать, если еще секунду назад он неподвижно стоял в своем собственном доме. Ему никогда не доводилось кататься на американских горках, но, наверное, он испытывал бы на них такие же чувства, как сейчас. Качаясь на качелях в раннем детстве, он всегда представлял себе свою мать, которая стояла перед ним, протягивая руки. Она не покинет Фергюса сейчас, когда он особенно нуждается в ней. Катясь по узкой лестнице, он улыбался, видя, как мать появляется внизу, уверенная в том, что с сыном не может произойти ничего плохого, раз она стоит там, готовая уберечь его от всего.
Достигнув пятой ступеньки сверху, Фергюс ударился головой, затем пришел черед его шеи, послышался хруст, какой бывает только на скотобойнях, затем в перила врезались ребра с левой стороны, и из его легких вышел весь воздух. Но он все равно продолжал улыбаться.
Фергюс знал, что конец уже близок. Не было ни туннеля, ни яркого света, ни хора ангелов, приветствующего его, но не было и боли. И, что еще лучше, не было страха. Он мог спокойно умереть, зная, что у него наконец-то есть жена и ребенок, которым будет его не хватать. У него нет брата, ему не хватило времени для того, чтобы заполучить себе брата, но это не помешает ему отойти с миром. Фергюс Эрисс умирал и был этому рад.
Глава 11
На школьном дворе стояло несколько полицейских машин с голубыми огнями мигалок. Конни и Барда припарковались на дороге и, встав на тротуаре, наблюдали за происходящим. На краю парковки перед входом в здание, явно принадлежащее библиотеке, группа полицейских стояла вокруг заметно нервничающей девочки-азиатки, разговаривая с рассерженной женщиной, — наверное, ее матерью. На противоположном конце парковки другие полицейские огораживали место преступления лентой и делали фотографии. Из зоны, по большей части скрытой от глаз живой изгородью, доносился пронзительный плач. Конни видела за нею головы, движущиеся то туда, то сюда.
— Думаю, они уже выяснили личность пропавшей девочки, — тихо заметила она.
Барда оглядывался по сторонам.
— Что вы ищете? — спросила Конни.
— Камеры видеонаблюдения. На школьной игровой площадке их должно быть несколько, но я не вижу ни одной. На улице тут нет светофора, поблизости нет ни предприятий, ни магазинов. Если кто-то собирался похитить ученицу этой школы, то сделать это было легко.
— Вы думаете, что сначала преступник нашел эту школу, а затем выбрал ученицу, которая подходила ему? — спросила Конни. — Умно.
— На его месте я действовал бы именно так. Сначала минимизировал бы риск того, что меня поймают. Прибегнул бы к обратному конструированию. Проблема здесь заключается не в преступнике, а в степени эффективности полицейского реагирования. Сейчас мы уже должны бы прочесывать район, расспрашивая о подозрительных машинах и людях, болтавшихся поблизости. Меня всегда изумляет, что у стольких полицейских первая реакция в таких случаях сводится к тому, чтобы сбиться в кучу и повторять на все лады одну и ту же информацию, хотя лучше всего рассредоточиться, чтобы начать поиски новых улик.
— Вам надо подойти и сказать им об этом.
Конни прислонилась спиной к машине Барды и стала наблюдать за языком тела девочки-азиатки, которая смотрела то на полицейских, то на женщину, предположительно ее мать, и явно нервничала все больше и больше.
— Я здесь на вторых ролях, просто прикомандированный, и все. У меня нет права приказывать местным сотрудникам. Нет ничего хуже, чем когда один полицейский вторгается в епархию другого.
— По-моему, в данной ситуации надо не демонстрировать манеры, которым вы научились в Итоне, а взять на себя руководство операцией. Если бы вы смогли преодолеть свою нелепую склонность вечно следовать викторианскому этикету… простите, я не хотела вас обидеть…
— Насчет этого я сомневаюсь, — пробормотал Барда.
— То я сумела бы помочь вам опросить свидетельницу до того, как либо ей навяжут информацию, которая существенным образом изменит ее показания, либо она настолько устанет, что будет готова предоставить неверные сведения, лишь бы от нее поскорее отстали.
— Как вы смогли это определить, стоя здесь?
— Девочка обхватывает себя руками, сжимает кулаки, упорно не смотрит на эту женщину, которая стоит рядом с ней и приходится ей либо родственницей, либо опекуншей. И поднимает плечи. Девочка нервничает и пытается защититься. Вам нужно, чтобы я написала вам учебник по интерпретации языка тела? Или вы все-таки заявите о себе и чего-то добьетесь?
— Идите за мной, — сказал Барда, направившись к калитке, находящейся перед библиотекой. — И мне не нравятся ваши намеки на то, что я настолько вежлив, что это мешает мне выполнять мой долг, — бросил он через плечо.
— Я выразилась не так. — Конни перешла на бег трусцой, чтобы не отстать от инспектора. — Просто, общаясь с вами, я чувствую себя так, будто участвую в массовке на съемках фильма по роману Джейн Остин.
Конец ознакомительного фрагмента