Хелен Пэриш
Краткая история: Реформация
Хелен Л. Пэриш — историк, преподаватель истории Европы 1450–1600 гг. и Реформации в Редингском университете (Беркшир, Англия). В область ее научных интересов входят вопросы церковного брака, а также темы, связанные с мифами, ритуалами, суевериями и магией раннего Нового времени.
Карта 1. Европа в конце XVI века
Карта 2. Религиозная ситуация в Европе ок. 1560 г.
Карта 3. Религиозная ситуация в Центральной Европе ок. 1560 г.
Введение. Пятьсот лет
Вечный Всемогущий Бог смотрел на нас милостиво, и вывел нас из ужасного мрака папства, и привел [нас] к яркому свету Евангелия.
Абрахам Скультетус. Новогодняя проповедь, прочитанная в Гейдельберге по случаю столетия Реформации, 1617 [G. Benrath. Reformierte Kirchengeschichtsschreibung an der Universitat Heidelbert im 16. und 17. Jahrhundert. Speyer: Zechnersche Buchdruckerei, 1963, pp. 37–39.]
Ad Lutherum igitur nostrum revertimur, &, ipsius potius effigiem in incendiis singulari Dei providentia conservatam fuisse, probamus… («И возвращаемся к Лютеру и его портрету, брошенному в огонь и спасенному Провидением Божьим…»)
Юстус Шёпфер. «Лютер не горит», 1717 [J. Schoepffer. Lutherus non combustus sive enarratio de D. M. Luthero eiusque imagine singulari providentia dei T. O. M. duplici vice ab igne miraculosa. Wittenberg, 1717.]
Реформация принесла вместо слова человечьего Слово Божие, вместо ограниченного и надуманного толкования — свободное обсуждение Священного Писания, вместо темной, слепой веры — рассудочную ясность добровольной убежденности, вместо принуждения совести под властью духовенства — свободу духа и сердца под властью Бога.
Август Людвиг Ханштайн. Юбилей евангельской церкви: подготовительные материалы проповедей, 1817 [Das Jubeljar der evangelischen Kirche: Vie vorbereitende Predigten. Berlin, 1817, p. 31.]
Мартин Лютер — защитник сохранения немецкого духа.
Эрих Бранденбург. Мартин Лютер — защитник немецкого духа: речь по поводу четырехсотлетнего юбилея Реформации, 1917
31 октября 1517 г. Мартин Лютер вывесил на двери Замковой церкви свои знаменитые 95 тезисов против злоупотребления продажей индульгенций. Это не только изменило церковный мир, но и послужило толчком к началу Реформации в политике, экономике, науке, искусстве и культуре.
Город Лютера Виттенберг, Туристический справочник
Пятисотлетний юбилей Реформации отмечался 31 октября 2017 г. Немногие юбилеи вызывали такой глобальный и разносторонний интерес, который в основном был сосредоточен на убеждениях одного человека — Мартина Лютера — и на ощущении, что события октября 1517 г. оказали преобразующее влияние на Европу и остальной мир. Протестантскую Реформацию обвиняли в том, что она стала причиной раздоров, религиозной войны и даже культурного краха, но в то же время восхваляли как прогрессивное явление, в котором крылись основы капитализма, демократии и антиклерикализма. Ее историю начали писать еще при жизни Лютера и продолжали составлять в течение последующих пяти веков. За полтысячелетия процесс ее написания придал форму самой истории, а увековечивание памяти о событиях, временах, людях и местах видоизменило память и воссоздало прошлое. Реформация — это палимпсест, рукопись, с которой стерт первоначальный текст и на его месте написан новый, в который каждое поколение вкладывало новое значение; значение, в свою очередь стираемое под давлением новых обстоятельств и методологий. Но постоянство, с которым 1517 г. появляется в словах, образах и памяти, указывает на широкое признание значения событий, произошедших в Виттенберге, и волн, поднятых ими во всей Европе и всеобщей истории.
Портрет Мартина Лютера. Лукас Кранах Старший, 1529 г.
Мартин Лютер занимает центральное место в исторической памяти и на страницах этой книги. События 1517 г. считались Лютеровской Реформацией, хотя последние исследования доказывают, что истинная картина намного сложнее, чем представлялось ранее, и история «монаха-отступника» неразрывно связана с историей Реформации. Этому повествованию присуща притягательность, в нем Лютер предстает человеком совести, вооруженным словом Господа и противостоящим институциональной церкви, человеком, который «не мог поступать иначе». Лютер был своего рода Давидом, восставшим против мощи и жестокости Голиафа и бросившим вызов авторитаризму. Именно он смог защитить верующих и отношения между отдельным человеком и Господом от догматов и предрассудков средневековой Церкви. Лютер вернул верующим Библию, Слово Божие, отвоевывая контроль над Евангелием у тех, кто отстаивал превосходство папства и законов Церкви, он провозгласил свободу Евангелия для тех, кто готов был ее принять. Именно Лютер разметал совокупность религиозных практик, которые возводили физические и догматические барьеры между священником и людьми, позволив человечеству напрямую общаться с Богом и освободиться от повинностей и епитимий подавляющей системы. И именно имя Лютера стало синонимом реформы и возрождения, а его губительное для папской церкви и предельно простое учение разорвало оковы запутанного и морально разложившегося католицизма, попавшего под влияние дьявола, и наставило христианство на иконоборческий путь к истинной религии, духовному спасению, интеллектуальному и экономическому прогрессу.
Посмертный портрет Мартина Лютера в одеянии августинца. Мастерская Лукаса Кранаха, после 1546 г.
Но стоит начать анализировать язык и допущения, сделанные в этом описании, и станет понятно, почему в течение последних пятисот лет Реформация была предметом споров, дискуссий и реконструкций. По мнению оппонентов Лютера, его Реформация опиралась не на Священное Писание, а на самонадеянный и упрямый подход к церкви, основанной на камне св. Петра [Обыгрываются слова Христа апостолу Петру: «Я говорю тебе: ты — Петр (камень), и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16:18). — Здесь и далее, если не указано иное, прим. науч. ред.]. Лютер был не героем дня, а «диким вепрем, вторгшимся в виноградник Господень». Широкое хождение его полемики на родном языке распространяло яд среди верующих и поощряло неповиновение, духовный и физический мятеж. Постановления и соборы Церкви, ведомой Святым Духом, подтверждали истину Священного Писания и обеспечивали нормативное толкование Библии, однако гордыня и упрямство Лютера позволяли ему утверждать, что его суждения более значимы. Как и другие самозваные реформаторы, Лютер способствовал погружению верующих в дикие фантазии, которые бесчестили священное таинство веры. Выступая против пятнадцативековой опеки Церкви над Евангелием, «один-единственный монах заблуждается и обманывается собственным суждением, которое противоречит всему христианству» [Papal bull, Exsurge Domine, 1520; J. Cochlaeus. Commentaria de actis et scriptis Martini Lutheri ex ordine ab Anno Domini MDXVII usque ad Annum MDXLVI inclusive, fideliter conscripta. Mainz: Franz Behem, 1549; The Deeds and Writings of Martin Luther from the Year of Our Lord 1517 to the Year 1546 Related Chronologically to all Posterity, in Luther’s Lives: Two Contemporary Accounts of Martin Luther. Trans. and annotated by E. Vandiver, R. Keen and T. D. Frazel. Manchester: Manchester University Press; New York: Palgrave, 2002, pp. 53–55; C. Voklmar. Turning Luther’s Weapons against Him: the Birth of Catholic Propaganda in Saxony in the 1520s // The Book Triumphant: Print in Transition in the Sixteenth and Seventeenth Centuries. M. Walsby and G. Kemp (ed.). Leiden: Brill, 2011, pp. 115–131; D. Bagchi. Luther’s Earliest Opponents: Catholic Controversialists, 1518–1525. Minneapolis: Fortress, 1991.].
Между прямо противоположными воззрениями на Реформацию располагается широкий диапазон более тонких толкований. По мере развития науки о Реформации корректировались и ее общие описания. При этом исследователи пользовались более содержательной лексикой, чтобы понять и объяснять ее идеи и события. Были более тщательно изучены культурные, политические, социальные и скрытые пастырские влияния, формировавшие раннюю современную религию. История Реформации обрела форму благодаря исторической науке и интеллектуальному давлению, которое оказывали на нее меняющиеся обстоятельства и идеологии. В результате образовалась еще бо́льшая степень неопределенности в более подробных, хотя и сбивающих с толку описаниях, ставящих под сомнение сами основы Реформации. Так что выяснение отношений между Лютером и лютеранством, между человеком и идеями, воплощенными в его имени, продолжается. Получившая у богословов четкое название Реформация стала собранием реформ, каждая из которых сформирована собственными идеями, проблемами и реалиями. Эпоха Реформации больше не ограничивается XVI веком, а восходит к высокому Средневековью и растягивается до конца XVII столетия. Историки Реформации были умелыми колонистами: они видели корни и ответвления своей тематики в самых разных спорах не только по вопросам богословия, но и по вопросам отношений между Церковью и государством, взаимодействия письменной и устной культур, экономических и социальных императивов, материальной культуры, пола, магии, предрассудков и священной топографии Европы раннего Нового времени. Связать эту интеллектуальную динамику с личным кризисом одного монаха-августинца, возможно, покажется плохой идеей, но история раннего современного христианства остается неотделимой от имени Мартина Лютера с того времени, как Реформация впервые вошла в историю и память о ней была увековечена.
Создание истории для Реформации неразрывно связано с ее собственным поиском подходящего прошлого, с формированием нового описания священной истории, которая объединяла прошлое с настоящим посредством символических отношений, во многих аспектах сохранившихся до настоящего времени. История читалась сквозь призму Священного Писания, которое окрашивало события и повествования эсхатологическим цветом, а вождям реформы придавало статус пророков, обладающих пониманием как Священного Писания, так и человеческого прошлого. Уважение к истории способствовало увековечиванию, которое было наиболее очевидным в рассказах о мучениках, пострадавших за веру в XVI веке, подобно тому как это случалось в период раннего христианства, но этот процесс имел потенциал создания собственной истории [См.: A. G. Dickens and J. Tonkin. The Reformation in Historical Thought. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1985; B. Gordon (ed.). Protestant History and Identity in Sixteenth Century Europe, 2 vols. Aldershot: Scolar Press, 1996; A. Grafton. What was History? The Art of History in Early Modern Europe. Cambridge and New York: Cambridge University Press, 2007; P. Kewes (ed.). The Uses of History in Early Modern England. San Marino, CA: Huntingdon Library Press, 2006; K. van Liere, S. Ditchfield and H. Louthan. Sacred History: Uses of the Christian Past in the Renaissance World. Oxford: Oxford University Press, 2012; I. Backus. Historical Method and Confessional Identity in the Era of the Reformation (1378–1615). Leiden: Brill, 2003); B. Gregory. Persecutions and Martyrdom // Cambridge History of Christianity: Reform and Expansion 1500–1660, Vol. 6. R. Po-Chia Hsia (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 2007, pp. 261–82; P. Burschel. Sterben und Unsterblichkeit: Zur Kultur des Martyriums in der frühen Neuzeit, Ancien Régime, Aufklärung und Revolution 35. Munich: Oldenbourg, 2004; B. Gregory. Salvation at Stake: Christian Martyrdom in Early Modern Europe, Harvard Historical Studies 134. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999; R. Kolb. For All the Saints: Changing Perceptions of Martyrdom and Sainthood in the Lutheran Reformation. Macon, GA: Mercer University Press, 1987; D. Nicholls. The Theatre of Martyrdom in the French Reformation // Past and Present 121 (1988): 49–73; J.-F. Gilmont. Jean Crespin: Un éditeur réformé du XVIe siècle. Travaux d’Humanisme et de Renaissance 186. Geneva: Droz, 1981; D. Wood (ed.). Martyrs and Martyrologies: Papers Read at the 1992 Summer Meeting and the 1993 Winter Meeting of the Ecclesiastical History Society, Studies in Church History 30. Oxford: Blackwell, 1993; J. Knott. Discourses of Martyrdom in English Literature, 1563–1694. Cambridge: Cambridge University Press, 1993; H. C. White. Tudor Books of Saints and Martyrs. Madison: University of Wisconsin Press, 1963.]. Как предположил Ховард Лутан, Реформация «обусловила необходимость перестроить убедительное повествование христианского прошлого, чтобы оно могло безусловно выдержать самую жесткую гуманистическую критику Возрождения» [Van Liere. Ditchfield and Louthan, Sacred History, p. 186; E. Cameron. Primitivism, Patristics and Polemic in Protestant Visions of Early Christianity // Van Liere, Ditchfield and Louthan, Sacred History, pp. 27–51; F. M. Heal. What can King Lucius do for you? The reformation and the early British Church // English Historical Review 120 (2005): 593–614.].