Глава 4
Мир призраков
Настоящее время.
Николас и Джин-Рут
«Холод всегда подкрадывается
вместе со страхом»
Николас знал: это будут одни из тех дней, которые не так-то просто пережить. И если бы он был один… свобода Зазеркалья стала бы бесконечным омутом фантазий, событий и чувств, которые можно повторять, перематывая свое прошлое. Эмоции — тепло, которое удерживало сознание вдали от серого, безликого и пустого мира мертвых.
Призраки любят беседовать, но не отвечать на вопросы.
Ник понял это давно, с тех пор как бесполезно переходил черту реальности в поисках подсказок. Но, кроме туманных воспоминаний ушедших, ничего так и не получил. Ему все время показывали коренастое черное сплетение, напоминающее дерево. Оно переливалось, блестело под несуществующим солнцем и меркло, когда призраки пытались о нем говорить.
Размытые картины, ледяные прикосновения мертвых и одиночество.
Николас умел с этим справляться. У него был якорь, удерживавший его сознание от сумасшествия, — Аннетт.
Несмотря на их прошлое, она впускала его в свои сны, позволяла общаться, напитывала его теплом, чтобы через пару ночей Николас мог вернуться к ним, не потеряв себя.
Чем дольше пребывание среди призраков, тем меньше сил жить. Они высасывали энергию, пытались забрать эмоции и прорваться вместе с владельцем знака S в Нордвуд. И каждый раз упирались в гладкую поверхность.
Николас благодаря тренировкам Тодора умело пользовался защитой и ограничениями. И всегда сохранял трезвый рассудок, зная, что был нужен Ани. Как друг. Теперь только друг, знавший о ней немного больше остальных, ведь заходил дальше этой черты.
Не имело смысла отрицать — действительно жалел. Николас помнил, как исчез из ее жизни без объяснений. Спрятался, думая, что его отсутствие пойдет на пользу. И спустя время понял, что это было предательство. Когда отталкиваешь самого близкого человека, проявляешь недоверие и молча оставляешь его в один из самых трудных моментов, не надейся на то, что все будет как прежде. Связь обрывается. И безоговорочная поддержка, и душевное единение оказались под вопросом, и каждый раз ответ был тот же: «Мне незачем пробовать, я уже обожглась и, как ты, рассчитываю только на себя».
Ник смирился. После сотен попыток вернуть их отношения — смирился. Аннетт, как и ее приемный отец, не давали второй шанс тем, кто причинил им боль. Даже если верили, даже если чувства не остыли.
Находясь в Зазеркальном мире, Николас понял почему: он не отдаст свой последний тлеющий уголек тому, кто однажды его потушил; чересчур высока была цена ошибки.
— Слишком холодно… Здесь всегда чертовски холодно…
Голос Джин-Рут заставил Николаса отвлечься от мыслей и поднять взгляд. Озябший воробушек. Именно его напоминала Джин-Рут, кутаясь в серую шаль. Она все время мерзла. Несмотря на теплый свитер и зимние вельветовые штаны, черные ботинки с мехом и яркий огонь в камине. Она даже не притронулась к горячей кружке шоколада, стоявшей на крошечном антикварном столике у мягкого дивана.
Их дом являлся плодом воображения Николаса. Каждая деталь была кусочком его воспоминаний, той недоступной реальности за гладкой поверхностью зеркала. Джин-Рут попросила накрыть его. И теперь вместо коротких моментов, отражавших Нордвуд, на стене красовалось пестрое пятно. Печворк с изображением яблок на мятой темно-зеленой ткани. Совершенно несуразное одеяло, увиденное в одном из магазинов Лавки Зодчего. Сотканное из остатков одежды, оно раздражало и создавало атмосферу старья. Никому не нужного и забытого своими хозяевами.
— Тебе в голове холодно. Пей, напиток горячий. Всегда горячий. И такой же реальный, как ты.
— Он не согреет. Я вижу их, вижу, как они слоняются за окном и жаждут выпить то, что делает меня живой, — робко ответила Джин-Рут и хмуро посмотрела на плотно задвинутые шторы.
— Подавятся жалостью к себе, — едва слышно прошептал под нос Николас и уже громче продолжил: — Но я создал защиту. У нас есть гостиная, душевая, пара комнат и, черт возьми, еда и все, что ты попросишь.
Он злился. На создание места, где они могли бы прятаться и проживать до тех пор, пока Тодор не придумает, как их вытащить, ушла почти вся его магия. И этого все равно было мало для ее спокойствия. С каждым днем Джин-Рут все больше и больше боялась собственной тени. Хотя Николас, как никто другой, знал, что она находилась под защитой. Его защитой.
— Чудаковатое место, наполненное твоими воспоминаниями об Аннетт, — сказала Джин-Рут.
— Ани — важная часть моей жизни. И да, я отпустил, не смотри так. Я не дам ей той стабильности и открытости, которая есть у Алана. Не выйдет строить жизнь с тем, кто не впустил к себе в душу. Рано или поздно все рассыплется.
Николас с горечью произнес последние слова. Ведь именно доверие стало камнем преткновения между ним и Аннетт. Один раз она показала свою слабость, а он исчез, побоявшись открыть свою.
Их отношения начались с чувств. И когда пришло время проверить их на прочность, Николас оборвал все. Хотел пережить все один, не давая ей быть рядом. Теперь, находясь так далеко и в то же время близко — ведь посещать сны — значит быть в мыслях, — знал, что отношения — это поддержка. Чувства приглушатся, эмоциональные качели замедлятся, но если будет доверие, то будет и слово «мы».
— И все же она позволяет тебе приходить.
Джин-Рут искоса наблюдала на реакцией Николаса, ее явно забавляло то, как эти слова ворошили в нем старые ощущения. И с некоторым раздражением понимала: чем чаще пыталась надавить на это, тем увереннее в своем решении становился Ник.
— Да. Так же, как и тебе удается видеться с братом.
— Она должна. Да, ее зеркальный знак W, перемещения, но есть ведь и символ S, — резонно подметила Джин-Рут.
— Тебе должна, мне нет. Хотя и тебе нет. Ты часть предсказания…
— Мы его осуществили, — оборвала она.
— Предсказание — да, но город не освобожден от проклятых. Пока есть остров, мы его защищаем.
— Они: Анри, Эмма, Аннетт, Алан и Тодор. Ни у тебя, ни у меня нет магии источника.
— У нас есть знаки. Тодор скажет, что делать дальше, но пока единственная цель — закрыть доступ для проклятых. А для меня это значит уничтожить остров.
Николас сложил руки на груди, стараясь не выйти из себя. Еще одна ссора ни к чему не приведет. Они оказались замкнуты в одном пространстве, значит, кто-то обязан был уступить и свести острые моменты к чему-то нейтральному. Но за десять месяцев терпение подходило к концу.
Ей все были должны.
И оставалось в этом кое-что важное: можно далеко зайти, но не в дружеских отношениях. Не там, где взаимность важнее амбиций.
— Остров… Нам бы выбраться… Я бы пошла работать в лечебницу, но не на повышение квалификации, а помощницей. Так легче. Без сложных путей. Все равно хорошо платят, а если что, можно выйти на переработки.
Джин-Рут перешла на другую тему. Рассуждать о том, чем займется после освобождения, было ее любимым делом. Поначалу злилась, что Алан продал их особняк. Теперь ее ждала крошечная квартирка в новом городе, а он поселился в доме Тодора. Думал (а она читала его мысли во сне), что на время, чтобы после переехать с Аннетт в новое место возле Лавки Зодчего.
И до работы было недалеко, он занимался зельями в лаборатории при больнице. И близко к Тодору, все-таки Аннетт явно не была готова покидать отцовский дом. Хотя служила стражницей.
Стражница… Джин-Рут злил ее выбор. Точнее, то, что брат на фоне смелой Ани занимался совершенно неожиданным делом: варил снадобья, сушил травы и выращивал ядовитые растения. Было бы все наоборот, но нет.
Аннетт патрулировала город, оберегая его от проклятых, и лишь изредка просила Алана о помощи с защитной оболочкой.
И никого это не смущало.
— Тебя возьмут.
— А ты? Решил, где будешь? — спросила, лениво повернув голову к Николасу.
— Стражником. Не вижу себя никем другим. Тем более при защите использование призраков не нарушает закон. Главное — вернуть их для равновесия за черту зеркала.
— И как ты себе представляешь это сражение? — Джин-Рут нахмурилась.
— Вселяешь в нападающего душу из Зазеркального мира и, пока она впитывает его эмоции, пользуешься моментом и отправляешь в темницу.
Звучало просто, в чем-то наивно, но Николас знал: ледяные прикосновения тех, кто запечатан между мирами, обжигают не слабее огня. Синее пламя, испепеляющее все изнутри, — жажда мертвого, что скитается в сером пространстве столетиями.
— И удержишь? Ты? Мне помнится, Ани волновалась о твоем возвращении из зеркала, а ты выпустить кого-то собрался…
Джин-Рут глядела недоверчиво. Мог бы выйти, они бы сейчас сидели в каком-нибудь кафе в Нордвуде и наслаждались едой. А здесь все казалось пресным, хотя вкус изредка пробивался. Ник твердил, что вся проблема была у нее в голове, но нет. Как же в голове, если он приносил еду, а не она сама?
— Я бы вернулся, но мы должны были погибнуть, и по правилам Зазеркального мира теперь и ты, и я — его часть. Живые для призраков, мертвые для Нордвуда. Если выйдем, то пошатнем равновесие, и магия города восстановит его. Не думаю, что ты хотела бы гнить в могиле.
