А ещё есть крикуны. Эрика была счастлива, что редко находит их. Потому что крикуны ужасны! Вопят так, что голову раскалывает, как орех. Огромные эгоисты и выпендрёжники.

Но самые редкие и таинственные — это сирены. Их голос мягок и певуч, они обволакивают мелодией, и их хочется слушать и слушать. Эрика находила сирену всего два раза. Отец тогда страшно обрадовался, сказал, выручит за каждую столько, что хватит не думать о платежах за дом до следующего Рождества.

Стоило найти говорящую книгу, и отец сразу прятал её в специальную коробку. Из неё не долетало ни звука. Замыкал и в этот же день уносил из дома. Для таких находок были не менее таинственные покупатели.

Эрике строго настрого было запрещено открывать эти книги и тем более читать. Отец говорил, что и так она испытывает дикий стресс, как если бы сознательно шла на удары током. Эрика пожимала плечами. Ей нравились книги, нравилось находить этих говорунов, ну а то, что нельзя в них заглянуть — не беда. По сути, это были все те же истории, просто с частичкой волшебства, как называл это отец. Может, отпечаток бывшего владельца или его дома, редкий типографский изъян или ограниченный тираж, живой автограф почившего автора или звезды, подарившей эту книгу другу. Чтобы обыденное стало необычным, его должно было коснуться что-то из ряда вон выходящее.

Отец считал, что Эрике дано слышать эти оттенки, концентрацию жизни. Иногда же Эрике казалось, что не только жизни. Особенно после того, как она узнала, что один из найденных ею крикунов был в кармане мужчины, когда тот прыгнул с крыши ратуши сто лет назад. Мало того, что томик стихов По [Эдгар Аллан По — американский писатель, поэт, эссеист, литературный критик и редактор, представитель американского романтизма (1809–1849).] был антикварный сам по себе, на нём стояла дата и место, выведенные рукой самоубийцы под строками его собственного сочинения.

«И пусть тот ворон лишь мираж;
Его сияет взор полночный;
На перекрестье моих рук;
Души мятежной бег челночный».

Эрика узнала об этом, так как отец снял фотокопию и забыл папку с «делом» на столе. Когда па вернулся, она слёзно просила оставить эту книгу, не продавать. Такая печальная и загадочная, она была столь притягательно-таинственна. Но отец покачал головой. Сказал, что liber mortum [Книги смерти (лат).] хранят на себе отпечаток боли, и что с её даром это, как гулять зимой без шапки и надеяться не простыть. С тех пор он запирал книжные досье в ящике стола. А Эрика взяла в библиотеке молчаливое собрание стихов По. Некоторые ей понравились. Но от этого обычного безголосого томика не веяло тайной. Какими бы навязчивыми и громкими не были крикуны, после них молчуны — всего лишь тень.

Иногда отец брал её с собой на книжные развалы. И пока заговаривал продавца, задача Эрики была вслушаться в книги. Эрика называла это книжной охотой. Чтобы не выдать себя, отец всегда прихватывал несколько молчунов.

— Почему ма никогда с нами не ходит? — Спросила однажды Эрика.

— У Жозлин сложные отношения с чужими книгами, — вздохнул отец. — После того, как она перестала писать, она их не выносит.

— А когда писала свои?

Отец грустно усмехнулся:

— Когда писала свои, тоже не выносила чужие, но гораздо легче.

— Но было же время, когда вы оба любили книги? — упрямо спросила Эрика.

— И это было отличное время! — улыбнулся отец и взъерошил волосы девочки. — Но теперь у меня есть лучший охотник за книгами на свете! Ты! Мы с тобой как Игон и Рэй [Игон Спенглер и Рэймонд Рэй Стэнц — персонажи американской франшизы «Охотники за приведениями».]! Мозг и сердце нашего книжного логова!

— Пора открывать магазинчик оккультных книг [Рэй Стэнц владелец книжного магазина Ray’s Occult Books.], — улыбнулась Эрика и тут же сникла: — Мне кажется, она меня ненавидит.

— Кто? — не понял отец, но почувствовал перемену в настроении дочери, обошёл и присел перед ней, смотря прямо в глаза.

— Ма меня ненавидит, — шмыгнула носом девочка.

— Брось, как можно ненавидеть тебя? — отец снял с Эрики очки и вытер скользнувшую по щеке слезинку. — Она тебя обожает. Просто твоей маме сложно. Ты же знаешь, обезьянка, твоя ма всегда занята.

— Она опять уехала, не простившись.

— Мне она оставила записку, — он вынул из кармана лиловый бумажный треугольник и покрутил перед носом девочки. — А тебе?

Эрика кивнула. Чего-чего, а записок у неё была целая коробка. Молчаливые письма. Лучше бы Жозлин вопила на неё, как крикуны, чем так.

— Мы справимся, — отец погладил Эрику по спине и обнял. — Ведь справляемся же?

Эрика кивнула и сделала шаг назад.

— Потому что мы отличная команда, — неуверенно проговорила девочка.

— Как Гарри и Рон [Персонажи цикла романов Джоан Роулинг «Гарри Поттер».], — почесал подбородок отец.

— Как Шэгги и Скуби [Персонажи «Скуби-Ду» (англ. Scooby-Doo) — серии мультипликационных сериалов и полнометражных мультфильмов компании Hanna-Barbera (1969 — н.в.)], — улыбнулась Эрика

— Чур, я Скуби! — отец вывалил язык.

— Ну уж нет, па! — рассмеялась девочка. — Ты Шэгги!

— Я должен это срочно переварить! — отец подмигнул. — Пошли, съедим мороженое!

Эрика улыбнулась. Мороженое — это здорово. Как говорил па: если внутри холод, то пусть он будет мятно-ванильным. Эрика предпочитала клубнично-шоколадный.

Эрика вздрогнула, мотнула головой и вынырнула из воспоминаний. Отец что-то говорил ей, но она так глубоко задумалась, что не слышала. Ему пришлось взять её за плечи. Видимо, она опять замерла. Опять истуканилась.

— Всё хорошо, обезьянка? — в его голосе было волнение.

— Да, па, — вывернулась из его рук Эрика. — Всё норм, просто задумалась. Показывай, какие книги нюхать.

Глава 2,

в которой Эрике предстоит выбор

И оказывается, что свобода — вещь весьма обременительная и энергозатратная

«Всё, что случилось со мной в жизни, произошло благодаря или вопреки книгам», — говорил па, и за этой фразой следовала очередная «бумажная» байка.

В репертуар любимых, конечна, входила история о его встрече с матерью Эрики.

— Безусловно, мы встретились там, где и должны! — говорил отец, листая фотоальбом. — На книжной ярмарке. Я искал книги, а она читателей. Жозлин была тогда писательницей в лучшей своей поре: полной надежд, энергии и желания покорить мир.

— А что случилось потом? — спросила Эрика, любуясь счастливыми лицами родителей, и особо — фотографиями с их морской поездки втроём.

— Жизнь, обезьянка, — улыбнулся отец, но радости в этой улыбке не было. — Что бы ни происходило от начала и до конца — это всегда жизнь.

Девочка почесала лоб и решила, что это не ответ. Но переспрашивать не стала. Па просто не готов пока рассказать об истинных причинах. Взрослые всегда прячутся за нагромождением фраз. Слова-камни годятся не только, чтобы кидать ими в других, но и чтобы возводить стены. Одни стены отгораживают от людей, другие от реальности, а третьи от самого себя. Но даже в стенах есть щели и потому надо всего лишь внимательно слушать.

Эрика ждала, и кусочки прошлого врывались из-за воздвигнутых стен в настоящее, оседали лепестками и складывались в узоры. Эрика родилась среди книг. Более того, пока Жозлин, ждала появление дочери на свет, она писала очередной роман. Всё свершилось одномоментно. Рукопись отправилась к редактору в тот же день, как сама Жозлин — в роддом. Шёл дождь, выл ветер, старые деревья трещали и падали. Давно Корвинград не сотрясался под силой стихии. В Вороньем Городке были ужасные пробки, карета скорой ехала целую вечность, а когда наконец-то добралась до вороньего госпиталя [От тяги основателей к латыни осталось и название — infirmaria corpus, в котором время обглодало «p», превратив в «v», и корпус больницы превратился в лечебницу чёрных птиц. Ещё большему укоренению этого названия способствовала форма медсестёр прошлых веков — часть из них были черны, как галки в своих монашеских одеяниях, другие же, не принявшие постриг и ведущие жизнь мирскую, но служащие на благо общества, серы, как вороны.], мать Эрики заявила: «У меня двойня! И я не стану выбирать!». Что и кого выбирать, она не уточнила, а спросить никто не решился. По итогу слова эти приписали порыву, вполне уместному, учитывая деликатность момента и присущее ситуации волнение. Кроме того, Жозлин, как и подобает творческой натуре, была личностью сложной, а порою невыносимой даже для неё самой.

Коридор, захваченный сотнями корешков и тысячами страниц, вылился в кабинет, который книгами был обжит уже очень давно, и в этом не было никаких сомнений, навечно.

— Видишь этот Стоунхендж [Стоунхендж — внесённое в список Всемирного наследия каменное мегалитическое сооружение в графстве Уилтшир, Великобритания.]? — отец показал на стопки, что росли на массивном старом, в благородном значении этого слова, столе, за которым раньше писала ма, а после очередной, но окончательной смерти музы отдала под нужды супруга.

Эрика подошла, но не увидела и тут знакомого свёртка.

— Теперь ты достаточна взрослая, чтобы выбрать книгу, — отец взъерошил ей волосы. — И ты скоро поймёшь, что это не так просто, как может показаться.

— Я могу взять любую? — глаза Эрики заблестели.

— Да, любую с этого стола. Если честно, это был довольно странный лот, который стоил неприлично дорого, не будь в нём томика Профессора из первого тиража в прекрасной сохранности [Отцу Эрики повезло получить первое издание «Хоббита» Дж. Р. Р. Толкина, выпущенное в 1937 году.]! Только представь, он был обернут в папиросную бумагу, и наследник даже не понял, какое сокровище упустил! Глупый-глупый хоббит-с! — рассмеялся отец, подражая голосу Голлума из фильма [Имеется в виду кинотрилогия Питера Джексона «Властелин колец».]. — Он был так рад избавлению от хлама, а я чуть ли не плясал при виде бисера, который не был замечен…

Па так потрясающе изображал голоса! А как он читал книги Эрике в детстве! Особенно здорово было, когда вдруг злая колдунья начинала говорить голосом ма. Девочка рассмеялась от приятных воспоминаний. Отец осёкся, поскрёб подбородок:

— Одним словом, моя прелесть, всё относительно! Настоящей удачей было заполучить всё это!

Эрика хитро посмотрела на отца и тот рассмеялся: