Хэзер Дьюи Макадэм
Их было 999. В первом поезде в Аушвиц
Эдите
в память о Лее и Аделе
В истории культуры Аноним — почти всегда женщина.
Вирджиния Вулф
Главный критерий оценки любого общества — его отношение к женщинам и девушкам.
Мишель Обама
Женщина должна писать самое себя: должна писать о женщинах и привлечь женщин к писательству… Женщина должна вложить себя в текст — как в сущий мир и человеческую историю…
Элен Сиксу
Предисловие
Никто не знает — и никогда уже не узнает — точного числа людей, депортированных в Аушвиц [Немецкие купцы, а впоследствии нацисты называли Аушвицем и сам польский город Освенцим, в котором находился концлагерь. В этой книге Аушвиц используется как название лагеря, Освенцим — обозначение города. — Прим. ред.] и погибших там в период между 1941 и 1944 годами; большинство исследователей сходятся на цифре примерно один миллион. Но Хэзер Макадэм знает наверняка, сколько именно женщин из Словакии ехало в первом «еврейском» транспорте, прибывшем в лагерь 26 марта 1942 года. Благодаря скрупулезной работе с архивными материалами и интервью с уцелевшими узницами, ей известно, что весной 1942 года без малого тысячу юных евреек — некоторым еще не исполнилось и 16-ти — насильно собрали по разным словацким городкам, заверив их, будто они всего на пару месяцев едут на «общественные работы» в недавно оккупированную Польшу. Вернулись лишь немногие.
Макадэм в своем исследовании отталкивается от списков из иерусалимского музея Яд Вашем [Музей в Иерусалиме; ивритское слово «яд» означает здесь «место памяти». — здесь и далее прим. пер., если не указано иное.], от интервью, собранных в видеоархиве Фонда Шоа, от материалов из Национального архива Словакии, а кроме того, ей удалось разыскать нескольких бывших узниц, которые на тот момент еще были живы, и поговорить с ними, с их родственниками и потомками. В результате она сумела не только реконструировать жизнь и быт женщин из первого эшелона и их семей до депортации, но и детально воссоздать их повседневную жизнь в Аушвице, а для некоторых — и обстоятельства смерти. Находки Макадэм тем более впечатляют, что ее задача осложнялась отсутствием многих исторических документов, ей пришлось столкнуться с разными версиями имен и прозвищ, с разным их написанием, — и кроме того, после Второй мировой войны прошло уже слишком много лет. Как справедливо отмечает автор, писать о холокосте нелегко. Но, прибегнув к приемам художественного вымысла, вообразив и дописав отдельные сцены и диалоги, она смогла добиться в своей книге эффекта присутствия.
В феврале 1941 года «И. Г. Фарбен» [Крупнейший немецкий концерн, объединявший практически все основные химические и фармацевтические компании Германии. Тесно сотрудничал с нацистским правительством, активно использовал рабский труд узников концлагерей, где его специалисты также проводили многочисленные опыты на людях. В числе продуктов концерна — «Циклон Б», применявшийся для убийства заключенных в газовых камерах. — Прим. пер.] решил разместить один из своих крупных новых заводов по производству искусственного каучука и синтетического бензина рядом с Аушвицем. Это решение было обусловлено удобным местоположением лагеря: наличием крупного железнодорожного узла, ряда предприятий по добыче сырья, богатых водных ресурсов. Нацисты отвели Аушвицу свою роль в «окончательном решении еврейского вопроса» — он был не просто лагерем рабского труда, но и местом, оборудованным для оперативных массовых убийств и не менее оперативного избавления от тел. В сентябре 1941 года был проведен эксперимент, в ходе которого 850 узников были «успешно» умерщвлены газом «Циклон Б», производимым на основе синильной кислоты, и первый комендант Аушвица Рудольф Гесс разглядел в этом газе эффективный «ответ» на «еврейский вопрос». Лагерные медики заверили его в «бескровности» такого метода убийства, и он заключил, что газ оградит его подчиненных от неприятных травмирующих сцен.
Но лагерь еще предстояло построить. Проект разрабатывал архитектор Ганс Штосберг. На прошедшей 20 января 1942 года Ванзейской конференции Главное управление имперской безопасности (РСХА) доложило, что оккупированные страны Европы, по его оценкам, могут предоставить в общей сложности около 11 миллионов евреев. И всем им, выражаясь словами шефа РСХА Рейнхарда Гейдриха, второго в иерархии СС после Генриха Гиммлера, «в ходе окончательного решения еврейского вопроса нужно найти наилучшее применение». Те, кто для работы слишком слаб, слишком юн или слишком стар, подлежали немедленному уничтожению. Заключенные посильнее должны будут сначала отработать, но потом, в свое время, все равно умереть, «поскольку те, кто прошел естественный отбор, при освобождении могут стать зародышевой клеткой для возрождения еврейского общества».
Словакия была первым государством-сателлитом, чьих евреев ожидала депортация. Она стала отдельной страной лишь в 1939 году, под протекторатом Германии; до этого, в течение более чем тысячи лет, являлась частью Венгерского королевства (а после окончания Первой мировой войны — Чехословакии). В своих отношениях с Германией она частично поступилась автономией в обмен на экономическую поддержку. Президент Словакии, бывший католический священник Йозеф Тисо, запретил все оппозиционные партии, ввел цензуру, сформировал националистическую гвардию и всячески разжигал антисемитские настроения, которые росли вместе с волнами евреев-беженцев, покинувших Австрию после аншлюса. Данные переписи показывали, что в стране проживает около 89 тысяч евреев, то есть 3–4 процента населения.
Приказ всем незамужним еврейкам в возрасте от 16 до 36 лет зарегистрироваться и явиться с вещами к пункту сбора поначалу никого особо не встревожил, если не считать немногочисленных прозорливых родителей, которые попытались спрятать своих дочерей. Более того, некоторые девушки сочли вдохновляющей идею поработать за границей — к тому же им пообещали, что они вскоре вернутся домой. Тем более жестоким оказался шок, испытанный наивными в своей невинности девушками у ворот Аушвица: ведь подготовить их к грядущим ужасам было некому.
В тот же день в Аушвиц привезли 999 немок из Равенсбрюка, который к тому времени был под завязку переполнен: в лагере содержалось 5 тысяч заключенных, и новых узников он принять уже не мог. Немки прошли отбор на соответствие своим будущим функциям: им предстояло служить надзирательницами в рабочих бригадах евреек, занятых расчисткой территории, рытьем ям, перемещением грунта и стройматериалов, а также сельским хозяйством и скотоводством, освобождая рабочие руки узников-мужчин для выполнения более тяжелой физической работы по расширению лагеря. Выросшие в больших семьях в атмосфере любви и привыкшие к устроенной жизни и деликатному обращению, словацкие еврейки вдруг попали в условия, где на тебя орут, раздевают догола, налысо бреют, произвольным образом подвергают наказаниям, выгоняют на мороз, заставляют стоять на нескончаемых поверках, ходить босиком по грязи, бороться с другими узницами за пайки хлеба, работать до полного изнеможения, а нередко — и до смерти. Они голодны, больны, объяты ужасом. Комендант Гесс позднее напишет, что надзирательницы из Равенсбрюка «своей злобой, убожеством, мстительностью и развращенностью значительно превосходят коллег-мужчин». К концу 1942 года в живых оставалась лишь треть евреек с первого транспорта.
А сам Аушвиц продолжал расти. Туда по железной дороге свозили евреев со всей оккупированной Европы: из Франции и Бельгии, Греции и Югославии, Норвегии и позднее Венгрии. Темпы доставки постоянно увеличивались, доходя до трех составов за два дня, в каждом составе — 50 товарных вагонов, в каждом вагоне — по 80 и более узников. К июню 1943 года в лагере уже вовсю дымили четыре крематория, способные сжигать по 4736 тел в день. Большинство вновь прибывших целыми семьями, включая младенцев и маленьких детей, отправлялись в газовые камеры.
Те юные словацкие еврейки, которые на тот момент еще оставались в живых, превратились в закаленных телом и умом женщин, они продумали для себя стратегию выживания: кто-то добровольно шел на самые отвратительные работы, а кому-то удавалось получить место в относительно безопасных швейных или фермерских бригадах, в лагерной канцелярии. Они овладели искусством не попадать в число ежедневно уничтожаемых узниц — «слабейших», тяжело заболевших или утративших способность к труду из-за истощения. Это были — пишет Макадэм — «качели выживания». Самым удачливым повезло устроиться в «Канаду», как узники в шутку называли склады имущества, отбираемого нацистами у привезенных евреев: тем разрешалось взять с собой из дома 30–45 кг имущества, которое, как они думали, сможет им пригодиться. Одеяла, верхняя одежда, очки, посуда, медицинские инструменты, швейные машинки, обувь, наручные часы, мебель — огромные груды всех этих вещей попадали в целый комплекс сортировочных бараков, где посменно работающие бригады узников и узниц — тех, кто оказался удачливее или ловчее других, — непрерывно разбирали и паковали всё это для отправки в Германию. Согласно послевоенным оценкам, каждую неделю в Берлин уходило не менее двух тысячекилограммовых контейнеров с ценностями.
Семьи словацких евреек в течение долгого времени пребывали в полном неведении о том, куда увезли их дочерей. Немногочисленные открытки с зашифрованными сигналами в виде имен давно почивших родственников вызывали недоумение и зачастую выглядели столь странно, что многим родителям удавалось убедить себя: мол, дочери — в надежном месте, о них хорошо заботятся. Но время шло, страхи распространялись, а когда людей стали увозить целыми семьями, ситуация сделалась совсем тяжелой. В одном из самых душераздирающих эпизодов книги Макадэм рассказывает, как узницы с ужасом узнают во вновь прибывшей группе своих родных, прекрасно понимая, какая судьба ждет их родителей и братьев с сестрами.
