— Все ясно. Ладно, отец что-нибудь придумает. Положитесь на нас! — Коиси хлопнула себя по груди.

— Звучит, конечно, заманчиво, да только вот справится ли он? — Кубояма грустно усмехнулся.

— Безусловно, понадобится больше деталей. На каком бульоне его обычно варили у вас дома? И что добавляли? — Коиси приготовилась записывать.

— Бульон… Хм-м, ну, на вкус он был как тот, что обычно подают в лапшичных в Киото. Ингредиенты тоже все как будто бы обыкновенные. Курица, зеленый лук, рыбные лепешки-камабоко [Камабоко — блюдо, приготовляемое из рыбного фарша. Из фарша формируются «лепешки», которые затем готовятся на пару до затвердевания.], пшеничные гренки, древесные грибы, жаренные в кляре креветки и яйцо. Что-то такое.

— А сама лапша?

— Ну, по сравнению с популярным нынче сануки-удоном [Сануки-удон — вид лапши-удон, распространённый в районе Кансай. Изначально происходит из префектуры Кагава. Сануки — историческая провинция Японии, впоследствии вошедшая в состав префектуры Кагава. Этот вид удона отличается квадратной формой и довольно плотной текстурой.] она была не такая плотная. Больше словно размякшая, вываренная.

— В киотском стиле, значит, совсем мягкая. В целом понятно. Но послушайте, дядюшка, вы ведь, когда просили Нами приготовить вам удон в горшочках, наверное, объяснили ей все эти тонкости? И все равно ничего не вышло. Задача оказалась неожиданно сложной. — Коиси нахмурилась.

— Может, раньше продукты другие были? Или что-то в приправе изменилось? Кто его знает…

— А ваша первая жена, она ничего такого не упоминала? Ну, например, где брала лапшу или остальные ингредиенты?

— Да я как-то особо и не интересовался никогда. Проскальзывали у нее порой какие-то названия — то ли «Масу», то ли «Судзу», а, может, «Фудзи»…

— «Масу», «Судзу», «Фудзи». Еще что-нибудь помните? — Коиси взглянула на Кубояму, держа в руках ручку.

— Жена всегда перед тем, как отправиться за покупками, что-то бормотала себе под нос, словно молилась, но запомнил я только это.

— Что-нибудь еще? Может быть, что-то про сам вкус?

— Помню, что в конце было немного горьковато.

— Горьковато? Странно для уд она в горшочках…

— Ну, не то чтобы сама лапша была горькой, просто подобный привкус возникал почему-то после еды. А может, я ошибаюсь. Вдруг это из-за того, что я ел что-то еще и вкусы смешивались?

— Вообще, удон в горшочках горчить не должен. — Коиси перелистала страницы своего блокнота.

— И вот еще что. Думаю, если бы мне удалось еще хоть разок отведать этого удона, я с легким сердцем смог бы отправиться в Такасаки. Как говорится, в чужой монастырь со своим уставом не ходи — уж там бы я постарался привыкнуть к их местной кухне.

— Ладно. Положитесь на нас, — с этими словами Коиси захлопнула блокнот.

Когда Кубояма с Коиси зашли, Нагарэ, щелкнув пультом, выключил телевизор.

— Ну как, удалось что-нибудь узнать?

— Хотелось бы мне, конечно, сказать, что все выяснила, но… — Коиси ответила на вопрос Нагарэ тихим, неуверенным голоском.

— Выходит, сложный случай. Ты уж позаботься о том, чтобы дело было раскрыто, а виновный — найден! — Кубояма стукнул Нагарэ по плечу.

— А то от этого зависит дядюшкина новая жизнь. — Коиси, вслед за Кубоямой, похлопала Нагарэ по спине.

— Вот спасибо — удружили, нечего сказать! — Нахмурившийся Нагарэ, кажется, был не в восторге от происходящего.

— Давай-ка я тебе заплачу за все хлопоты? — Накинув пальто, Кубояма достал бумажник.

— Это еще зачем? Ты и так подношение для нас сделал — уж прости, никакого ответного подарочка я тебе не приготовил. Так что угощение — за счет заведения!

— Все-таки заметил? А я ведь постарался спрятать под подставкой для благовоний.

— Меня не проведешь! Глаз на такие вещи наметан.

Переглянувшись, Кубояма и Нагарэ рассмеялись.

— Ну что же, дядюшка, сможете прийти к нам через две недели? — спросила Коиси.

— Две недели, говоришь? Отлично — у меня на работе как раз отпуск будет. — Кубояма открыл записную книжку и, послюнявив кончик карандаша, сделал отметку.

— Прямо как в прежние времена, — усмехнулся, глядя на него, Нагарэ.

— От старых привычек сложно избавиться, знаешь ли. — Кубояма убрал записную книжку во внутренний карман и шагнул на улицу. Тут вдруг откуда-то выбежал полосатый кот.

— Ты чего это, Хирунэ? Его бояться не надо.

— Ты что, завел кота? Вроде бы раньше его здесь не было.

— Уже лет пять как с нами живет. Днем только и делает, что спит, вот мы и назвали его Хирунэ [Хирунэ — с японского языка дословно «дневной сон».], — объяснила Коиси. — А вообще, ему несладко у нас приходится. Папа вечно его мучает.

— Мучаю — скажешь тоже! Я всего-то говорю, что, мол, в заведении, куда люди приходят поесть, котов держать не следует.

Нагарэ тихонько посвистел, но Хирунэ, развалившийся на противоположной стороне дороги, делал вид, будто ничего вокруг не замечает.

— Ну что ж, полагаюсь на тебя! — с этими словами Кубояма зашагал по тротуару на запад.

— Выходит, опять тяжелый случай? — Нагарэ, проводив взглядом удаляющуюся фигуру Кубоямы, повернулся к Коиси, стоявшей рядом.

— Не то чтобы тяжелый. Дядюшка Кубояма точно знает, что за блюдо он ищет, но при этом считает, что воспроизвести его невозможно. — Коиси открыла раздвижную дверь.

— И что это за блюдо? — Вернувшись в помещение, Нагарэ устроился на стуле.

— Удон в горшочках. — Коиси устроилась напротив него.

— Из какого ресторана?

— Его готовила покойная супруга дядюшки.

Коиси открыла свой блокнот.

— Ох, ну тогда, без сомнения, задача перед нами непростая! Тиэко не просто умела хорошо готовить. В ее блюда всегда входил один необыкновенный ингредиент — воспоминания о былом, что меняло все дело. — Нагарэ перелистал страницы блокнота.

— Я вот думаю, а не приготовить ли нам самый обычный удон в горшочках? Раз уж дядюшка все равно уверен, что того самого вкуса достичь не удастся.

— Тиэко была коренная жительница Киото, так что я примерно представляю, какими приправами она пользовалась. Жила недалеко от Тэрамати… — Нагарэ в задумчивости скрестил руки на груди.

— Ты хорошо ее знал?

— Не то чтобы знал, но вот стряпню ее пробовать приходилось.

— Тогда все упрощается.

— Вот только что-то я не помню, чтобы она когда-то угощала нас этим самым удоном. — Нагарэ внимательно просматривал записи Коиси.

— Небось завидуешь, что дядюшка нашел себе такую молоденькую?

— Что за глупости! Я ведь всегда тебе говорил, что Кикуко — моя единственная любовь. — Нагарэ поднял взгляд на дочь. — И к тому же, кажется, эта его Нами — типичная добродушная простушка из Гуммы [Гумма — префектура в центральной части острова Хонсю.].

— Да, дядюшка сказал, что она из Такасаки, так что все возможно.

— Такасаки, значит. — Нагарэ в раздумье склонил голову.

— Что ж, в любом случае настала пора заняться удоном в горшочках. Может, попробуем приготовить сегодня вечером?

— И не только сегодня. Думаю, это займет какое-то время, — ответил Нагарэ, не отрываясь от блокнота.

2

В Киото часто говорят, что самое холодное время наступает после праздника Сэцубун [Сэцубун — Новый год по лунному календарю в Японии, праздник наступления весны. Отмечается в первых числах февраля. Связан с ритуалом изгнания демонов путем разбрасывания соевых бобов.]. Кубояма на себе ощутил правдивость этого наблюдения, шагая в сумерках на восток по улице Сёмэн-доори.

Где-то вдалеке трубил продавец тофу, зазывавший покупателей. Мимо торопливо шагали домой школьники со старомодными рюкзаками за спиной. Перед глазами словно проплывали образы давно ушедшей эпохи. Сумерки сгущались, а тени стали совсем длинными, когда Кубояма оказался наконец перед закусочной «Камогава».

Будто узнав его, полосатый кот Хирунэ потерся о ноги Кубоямы.

— Конечно, я-то тебе не Нагарэ с его шуточками, — улыбнулся Кубояма, наклоняясь, чтобы погладить кота.

Тот в ответ коротко мяукнул.

— Вы сегодня рано, дядюшка! Заходите скорее! И не холодно вам? — Коиси, слегка ссутулившись, выглянула в приоткрытую дверь.

— Не простудится он у вас на улице? — спросил Кубояма, указывая на Хирунэ.

— Кошки простудой не болеют. А если отец его увидит — непременно ворчать будет.

— Коиси, никаких котов в помещении! — донесся с кухни громкий голос Нагарэ.

— Вот видите. — Коиси подмигнула Кубояме.

— Получается, вы каждый год вдвоем… — начал Кубояма, снимая пальто.

— Вдвоем что? — Коиси, наливая чай, подняла на него взгляд.

— Бобы в Сэцубун разбрасываете. Нагарэ небось кидает и кричит: «Черти вон, счастье в дом!», а ты, Коиси, идешь за ним следом и повторяешь: «Верно, верно». Блюдете, значит, местные традиции?

— А вы откуда знаете? — удивилась Коиси.

— Да у вас вон несколько бобов в щелях у порога застряло. — Кубояма внимательно оглядывал пол вокруг себя.

— Что ж, от старых привычек избавиться нелегко. — Из кухни высунулся Нагарэ в своем белом одеянии.

— Рановато я сегодня, да? Уж простите, не мог больше ждать. С возрастом стал ужасно нетерпелив.

— Понимаю, еще и я со своими предупреждениями, мол, ни в коем случае не обедай перед приходом. — Нагарэ, устроившийся у стойки, склонил голову.

— Я все сделал, как ты и сказал. Позавтракал с утра пораньше в кафе, как обычно, да и только. — Кубояма демонстративно залпом осушил чашку, словно пытался заглушить в животе страшный голод.

— Еще минут десять, — объявил Нагарэ.

— Ну как у вас с Нами? Все хорошо? — спросила Коиси, протирая стол.

Она расстелила синюю салфетку, затем положила деревянные палочки на подставку, вырезанную в форме листочка хиираги [Хиираги — османтус разнолистный, лиственный кустарник семейства Маслиновые. Распространен в Японии и на Тайване.]. На середину стола Коиси поставила небольшую керамическую мисочку, а справа от нее положила зеленовато-голубую фарфоровую ложку.