— Это не насилие. Перестань сопротивляться. Битва проиграна. Она была уже проиграна, когда мы вошли в эту комнату.

— Нет, — повторяла она, мотая головой. В ее широко открытых глазах было отчаяние. Она понимала, что ее протесты напрасны. Он улыбнулся, положив руку ей на грудь, и почувствовал неистовое биение сердца. Он сжал одну ее грудь своей мощной рукой, и, вздрогнув от этого нового ощущения, она затаила дыхание и больше не говорила ничего, не сопротивлялась.

Она не могла протестовать, она боялась сопротивляться, она боялась даже пошевелиться. Она презирала его, напомнила она себе, и правда, так и было, он был ее врагом до самых ворот ада, она была уверена в этом, но что-то в его самонадеянности и уверенности притягивало ее. Он всегда будет действовать, как сочтет нужным, не думая о последствиях! В его голосе было тоже что-то неуловимое…

А это его прикосновение…

Она вся затрепетала, ей некуда было деться от его мускулистых бедер, от его сильных рук, от магнетической энергии его взгляда. Она сомкнула ресницы, но могла еще видеть его большую загорелую руку, которая двигалась по ее телу цвета слоновой кости. Она действительно ненавидела и его, и его руки, и свои ощущения, хотя они были совершенно новыми. Наслаждение неожиданно окутало ее. Ей казалось, что медленно разгорающийся огонь воспламенился в ней, и она не могла определить его источника. Потом она поняла, что пылает под его рукой, касающейся ее соска, а потом этот жар проник в то место между бедрами, которое было сутью ее женского естества.

— Пожалуйста… — прошептала она.

— Никаких пожалуйста…

— А что, если…

— Ты лгунья, Рианон, — сказал он ей, не переставая гладить ее.

Это было сумасшествие, это было великолепно, было божественная мечта, это было греховное наслаждение.

— Но…

Он натянуто улыбнулся:

— Прекрати свои протесты. Я не монах, и не собираюсь вести монашескую жизнь. И ты не такая уж желанная и нежная невеста. Тем не менее, мы скоро узнаем всю правду о твоей встрече с Рауеном в роще. Тебе нечего бояться. Хоть ты и называешь меня язычником, я не буду причинять вреда невинному младенцу. Если ты носишь семя другого мужчины, этот ребенок просто будет обещан святой церкви. Я никогда не убил бы ребенка, даже твоего.

— Я… Я не верю тебе, — она облизнула губы. Ее протесты были напрасны. Он скоро обнаружит сам, что ее свидание с Рауеном было вполне невинным.

Но даже если бы это было не так, с Рауеном она никогда бы не почувствовала того, что ощущала сейчас. Она любила Рауена, но его поцелуи и ласки не зажигали в ней такого странного ошеломляющего огня, как прикосновения этого ненавистного ей человека.

Он улыбнулся, и теперь это была странная, мальчишеская улыбка, задумчивая и печальная.

— У меня девять братьев и сестер. Шесть братьев и три сестры. Моя мать потеряла только одного ребенка, но и по нему она глубоко горевала, сильно и долго. Может быть, я и язычник, но меня всегда учили, что жизнь — это святыня, а особенно жизнь ребенка. Говоря по правде, Рианон, сначала я хотел оставить тебя в покое сегодня ночью. Да, я хотел сначала помучить тебя, а потом оставить нетронутой, пока не закончится война, и я смог бы убедиться, что земли, которые мне дал Альфред, завоеваны честно. Но я не верю, что ты действительно когда-нибудь имела любовника, и, поскольку ты наговорила на себя, теперь придется за это расплачиваться.

— За что расплачиваться? — выдохнула она. Свечи бросали на них отблески, и он выглядел угрожающе и в то же время привлекательно. Расплачиваться… таким образом? Она никогда не сможет признать мужем этого незнакомца, который так близко был от нее, этого викинга с золотыми волосами и бородой, с пронзительными северными глазами и тяжелым мускулистым телом. В нее снова закрался страх, она протянула руки к его руке, но быстро поняла, что это жест бесполезный. Его жилистая мускулистая рука была крепка, как сталь.

Он поймал ее запястья и держал их крепко над ее головой, лаская ее взглядом.

— Сегодня вечером, Рианон, многие могли бы умереть из-за твоей дерзкой насмешки. Договор — вещь ненадежная. Я приехал сюда, чтобы сражаться с Альфредом, потому что я верю в правоту его дела, и я верю, что он великий король, человек, который может сравниться с Аэдом Финнлайтом, моим дедом. Он мудр и религиозен, и он король-воин, безгранично смелый. Я приехал сюда, чтобы найти мое собственное место, обрести свою страну и свою крепость, и я не позволю ни тебе, ни кому-либо другому разрушить то, к чему я стремился всей душой.

Она поняла, что он говорит это со всей серьезностью. Его рот прильнул к ее губам. Его язык раздвинул ее губы и проник в глубину ее рта. Его язык ласкал ее, приводил в восторг… Он все глубже и глубже проникал в нее, прижимаясь к ее губам. В мерцающем свете свечи Эрик, казалось, украл ее сердце и душу, а потом вернул их ей, и снова забрал. Она старалась обуздать пылавший в ней огонь, но это ей не удавалось. Она хотела вывернуться, но не смогла, потому что поцелуй был сильный и требовательный, такой, что ей ничего не оставалось делать, как ответить на него.

Оставив ее рот, его губы начали медленное движение, прокладывая путь от щеки до мочки уха, затем она почувствовала горячее влажное дыхание на своей шее. Их взгляды встретились. Она провела языком по губам и попыталась протестовать, но у нее не хватило дыхания, чтобы что-нибудь сказать. Он оставил ее запястья, но поймал пальцы, сплетя их со своими собственными. Он осторожно опустился на нее. Она чувствовала грубые волосы, когда его бедра легко касались ее тела, а когда он раздвинул ее ноги и оказался между ее бедер, она ощутила всю тяжесть его тела. Трепещущий атрибут его мужественности был в опасной близости, и она издала отчаянный стон. Его рот накрыл ее губы, заглушая слова и протесты. Потом его губы снова начали путешествие. Он медленно прошелся по ее шее, остановившись в том месте, где бился пульс в нежной голубой жилке. Его язык облизывал ее тело, он спускался все ниже и ниже. Медленно он взял в рот ее сосок, и она задохнулась от нахлынувших на нее ощущений. Какое-то время его язык двигался вокруг розового бутона ее соска, а зубы слегка покусывали его, а затем он двинулся дальше. Она что-то шептала пылко и неистово, ее голова металась по подушке. Она извивалась под ним, пытаясь высвободиться, но ее пальцы были сплетены с его пальцами.

Поцелуями он проложил дорожку между ее грудей, взял в рот другой ее сосок и пососал его, вызывая новые потоки огня в ее теле, затем продолжил путь вниз.

Она почувствовала, как его волосы и жесткая борода касаются ее живота. Он целовал ее живот сначала с одной стороны, а потом — с другой, тихонько покусывая ее плоть, обжигая огнем своего языка. Потом его рука двинулась дальше, гладя ее бедра и спускаясь ниже к покрытому мягкими волосами холмику между ног. Она вдруг заметила, что руки ее свободны, и вцепилась ему в волосы. Она дернула его за волосы, выражая свой протест неистовым шепотом. Он снова поймал ее руки, захватив в плен пальцы, встретился с ней взглядом, в котором была смелая решимость, и улыбнулся. А потом снова наклонил голову.

Ее бедра были широко раздвинуты, потому что он лежал между ними. Она задохнулась и вскрикнула, шокированная его действиями, а потом снова начала вырываться из-под него, изо всех сил стараясь освободить свои руки, но он не отпускал их. Отброшенной на подушку, ей ничего не оставалось делать, как предаться волнующему, дикому ощущению, нахлынувшему на нее вместе с шокирующими прикосновениями его языка. Нежно, мягко и легко его губы пробовали ее на вкус, необыкновенно лаская ее. Его язык то терзал ее плоть, то приводил ее в восторг и проникал все дальше. Она все еще изгибалась, сопротивляясь, но при этом ее обволакивало тепло, все глубже, глубже и глубже… маленькие язычки пламени, лизавшие ее тело, горели все жарче. Она смутно осознала, что делает какие-то ритмичные движения. В самый разгар этой сладкой атаки, она вдруг перестала сопротивляться. Она больше не стремилась освободиться от него, ей хотелось узнать, к чему же приведет этот пылающий огонь. Медленные, конвульсивные толчки ее тела становились все быстрее. Сладостный жар разливался по ее жилам, восходил спиралями и закипал в ее сердце и в нижней части живота. А потом ей показалось, что мир вокруг взорвался, посыпались звезды, которые затмили собой свет свечей, и она погрузилась в бездну экстаза, такого блаженного, что представить себе не могла, что бывает что-либо подобное. Она прерывисто дышала, и постепенно сознание стало медленно возвращаться к ней.

Он все еще лежал на ней. Она услышала его.

— Разве твой любовник делал когда-нибудь с тобой такое? — спросил он. — Вкушал он твой нектар своими поцелуями?

Она открыла глаза. Ошеломляющее, потрясающее волшебство исчезло, и она почувствовала злобу и негодование. Она вскрикнула, хотела ударить его, но ее кулаки обрушились ему на плечи, а его губы требовательно прижались к ее губам, страстно и с жаром. Она поняла, что он гладит рукой ее бедра, а потом почувствовала тепло и силу его члена, пронзающего ее.

Она вскрикнула от неожиданной ослепляющей боли, но ее крик захлебнулся в его поцелуе. Он лежал не двигаясь, чтобы ее тело привыкло к этому вторжению его плоти. В ее горле застряли всхлипы, она извивалась под ним, вцепившись ногтями в его плечи.

Он что-то шептал ей, но она не понимала его слов. И тогда он начал двигаться. Ей показалось, что не переживет этих толчков, что они разорвут ее надвое. Но к ее удивлению, боль стала медленно отступать. И по мере отступления его медленные, уверенные, ритмичные движения возродили в ней, угасшее было, пламя. Язычки пламени касались и лизали ее, танцевали и разогревали кровь. Она поняла, что снова приближается это состояние экстаза, пугавшее и восхищавшее ее. Оно нарастало в ней с каждым толчком его плоти. Пульс отдавался в голове барабанной дробью, а ее пальцы неистово гладили его плечи. Они оба покрылись влажной испариной. Все вокруг вздымалось и опускалось и бешено вращалось, и она чувствовала, как его плоть нежно скользила внутри нее, призывая ее снова и снова.

Он откинул голову, и у него вырвался хриплый стон. Жилы на шее напряглись, мускулы плеч окаменели. И вновь Рианон оказалась на пике наслаждения, и снова она попала в мир волшебства. Яркий солнечный свет ослепил ее, а потом растворился в полной темноте…

Он скатился с нее и тесно прижался к ней. А она снова почувствовала саднящую боль между бедер. Она вывернулась из его объятий и бешено начала стучать кулаками по его телу. Ее ярость рассмешила его, он схватил ее за запястья и притянул к себе.

— Негодяй! прошипела она.

— Но желанный, — сказал он ей с насмешкой в голубых глазах. — Кажется, твое любовное свидание было прервано на самом интересном месте.

— Тогда отпусти меня! Твое тщеславие удовлетворено. У тебя же был свой способ обнаружить истину, что еще тебе нужно? — крикнула она.

— Что еще? О, я хочу еще гораздо, гораздо большего. Я хочу всего, всего, что ты захочешь мне дать.

— Я никогда не дам тебе ничего.

Он улыбнулся:

— Я думаю, что дашь. Правда, моя прелесть, я думаю, что дашь.

ГЛАВА 9

— Никогда, клянусь! — со страстью пообещала Рианон. — Все что ты получишь от меня, так это мои горячие молитвы о твоей скорой смерти!

Он рассмеялся.

— Потому что ты питаешь ко мне такую глубокую ненависть? А может, потому, что ты получила такое удовольствие от близости со мной?

Она тихо выругалась и попыталась отодвинуться, но он схватил ее за плечи и пригвоздил к месту своим ледяным взглядом.

— Что ж, молись тогда о моей смерти. Это лучшее, что ты можешь делать, потому что, если я выживу в этой предстоящей битве, тебе ничего не останется, как молиться о собственной душе. Я потребую своего. Я потребую все — и получу, что хочу, насильно, если потребуется. Я всегда получаю то, чего хочу, тем более, если это принадлежит мне по праву.

Она, наконец, освободилась от него, укрылась одеялом и повернулась к нему спиной.

— Я вижу, что ты уже начала молиться, чтобы я пал в битве.

Она ничего не ответила. Его рука опустилась на ее плечо, и она вздрогнула, поворачиваясь к нему. Не мог же он начать все сначала! Но он может. Это была его первая брачная ночь.

Ее тело возбужденно запылало при мысли об этом. Она ненавидела его даже за то… а может быть, особенно за то, что он с ней сделал. За то, что он заставил ее отвечать на его страсть.

Но больше он ничего от нее не получит! И все же ее глаза расширились от испуга, когда он посмотрел на нее, потому что она быстро усвоила урок, который он дал ей сегодня вечером — он гораздо сильнее ее, и всегда способен подавить ее сопротивление.

Но он больше не дотронулся до нее.

— Спи, — сказал он ей спокойно.

На его лицо упал отблеск огня, осветив горящие таинственной силой голубые глаза, гордые и красивые черты лица, аккуратно подстриженные усы и бороду, плечи, напомнившие ей о его силе. Она задрожала. Он пристально посмотрел на нее некоторое время, а потом неожиданно откинул свое одеяло. Совершенно обнаженный, он потянулся за своим мечом.

С возрастающим страхом Рианон наблюдала за ним. Она увидела, как он попробовал пальцем остроту лезвия, глядя на него почти любовно, и стал приближаться к постели.

Что-то всколыхнулось в ней: страх смерти, а может, какой-то неистребимый инстинкт жизни. Он лгал, он хотел убить ее после того, что с ними было.

Она побледнела. И когда он подошел ближе, у нее вырвался крик:

— Нет, ты не можешь!

Он остановился, удивленно подняв брови. А потом начал смеяться громко и заразительно.

— О Боже! При твоем характере, мне может быть и придется когда-нибудь отшлепать тебя. Но перерезать горло… нет. Во всяком случае, не теперь.

Он снова улегся в постель, положив меч рядом с собой на пол.

— Ни в чем нельзя быть уверенным, находясь в чужой стране, — пробормотал он.

А потом повернулся к ней спиной, натянув одеяло.

Она лежала рядом с ним, потрясенная тем, как она ошиблась. Ей хотелось спрыгнуть с кровати и загасить масляные лампы, чтобы темнота окутала ее тело и ее мысли. Но она не могла заставить себя встать с постели и лежала тихонько, прислушиваясь к его легкому дыханию.

Ее выдали замуж за странного демона, за это животное, которое насмехается даже над ее страхом перед ним, а теперь лежит, отвернувшись от нее. Она не хотела быть частью его, она и правда изо всех сил хотела, чтобы он погиб. Она любила Рауена.

Нет, теперь уже никогда она не сможет любить Рауена. Никогда, потому что этот мужчина прикасался к ней. Она, может быть, и презирала его, но одно только его прикосновение вызывало у нее трепет, трепет и непривычное пламя в крови…

Она судорожно сглотнула, потому что она больше не могла смотреть на его широкую спину и загорелые плечи. Мало-помалу успокоившись, она встала и пошла к сундуку у изголовья кровати, где стояли горящие лампы. Она наклонилась, чтобы загасить пламя, и, когда она остановилась, ее взгляд упал на меч.

Она может поднять его и вонзить ему прямо в сердце. Больше он не сможет ее унижать и причинять ей боль, и больше он никогда не сможет назвать ее своей.

Нет… Она горько и презрительно улыбнулась, она никогда не сможет этого сделать. Она не сможет поднять оружие на спящего человека, даже если ненавидит его.

— Лисица!

Он сказал это слово грубо, угрожающе, в пугающем порыве ярости. Она не слышала, как он встал, она даже не слышала его дыхания! Но неожиданно он оказался рядом с ней и стоял, прижав ее к себе. Он был горячий и сильный, и охвачен бешенством, и она вздохнула от страха, потому что он крепко держал ее, так, что ее голова откинулась назад, а ее тело слилось с его крепким телом.

— Ты хотела убить меня! Твои стрелы не попали в цель, и теперь ты хочешь убить мужчину, за которого только что вышла замуж!

— Я не хотела! — закричала она. Ей не легче оттого, что она оказалась неспособной на предательство. Она затрепетала, но все же принудила себя высоко и гордо поднять подбородок.

Он схватил ее на руки и швырнул обратно на кровать, но на сей раз не повернулся к ней спиной. Он сильно прижимал ее к себе. Его грудь, бедра и чресла тесно прильнули к ее спине, так что он мог чувствовать малейшее ее движение.

И она тоже ощущала его всем телом. Пульсирующего, трепещущего, живого…

— Спи! — огрызнулся он. — Еще раз устроишь что-нибудь подобное, и я разорву тебя на кусочки сегодняшней ночью, и ты узнаешь, что я могу быть очень диким — и мучительно жестоким.

Слезы навернулись ей на глаза, но она лежала, не двигаясь. Она лежала, едва дыша, всей душой ненавидя его близость.

Она не спала. Следующие несколько часов она провела с широко раскрытыми глазами. Она не повернулась, не пошевелилась, и вообще не двигалась — она только моргала глазами. Когда, наконец, ее глаза закрылись и сон одолел, она бессознательно прижалась к нему еще теснее, привлеченная исходящим от него теплом.

И он тоже лежал с открытыми глазами и даже намного дольше, чем она.

Это не над ней он насмехался, а над собой.

Она была прекрасна. Ее обнаженное тело восхищало его. Ее груди, возбуждающие чувственность, были тугими и полными и заканчивались соблазнительными розовыми пиками сосков, твердевшими при каждом его прикосновении. Ее спина была стройной, бедра нежными и гладкими, талия не правдоподобно тонкой. Несмотря на свой гнев, он обращался с ней бережно. Он вызывал огонь в ее глазах и в ее теле, он знал, что она получила удовольствие от их близости, и тем не менее, она вела себя так, словно он избил ее. Она все еще сопротивлялась ему, все еще бросала ему вызов.

Она все еще мечтала о другом мужчине.

Ярость вспыхнула в нем с новой силой. Они были врагами, лютыми и беспощадными, и она всегда будет бороться и презирать его. Это было жестоко и смешно, потому что, когда они занимались любовью, он вспоминал ту нежность, тот ласковый смех, которого ему так не хватало.

Он испытывал страстное желание победить дикое и жесткое животное внутри себя, волка, который рычал и жаждал обладать этой женщиной. Ему не нужно ее нежности, он просто хотел овладеть ею, а потом отбросить, как ненужную вещь, так, чтобы сохранить в памяти чистоту своей прежней любви.

Он сжал зубы. Кажется, она не признает в нем ирландской крови. Она видит в нем только дикаря. Пропади она пропадом, — решил он. Он утолит эту лихорадку и будет тем, кем она его считает.

Он закрыл глаза. Он чувствовал полноту и тяжесть ее грудей, и снова в нем запылал огонь. Он еще крепче стиснул зубы. Он велел ей спать, но он не даст ей уснуть.

Его губы коснулись ее губ. Его руки ласкали ее грудь, и он понял, что воспоминание о ее красоте будет следовать за ним в сраженье, одолевать его в ночи одиночества. Он прижался губами к ее телу. Она зашевелилась, но не проснулась. Ее тело инстинктивно подавалось навстречу его ласкам.

Тогда он снова поцеловал ее губы, устраиваясь между ее бедер. Ее глаза широко раскрылись, в них отразился неожиданный испуг в тот момент, когда он вонзил в нее свой напряженный член. Сопротивляться было поздно.

С ее губ слетел протестующий звук, она стала бить кулаками по его груди, а потом ее ногти вцепились в его плечи.