Отец Мары сожалел, что она не проигнорировала этическую дилемму, которую представляло собой дело «Куколка», — лучше бы ей и дальше добиваться золотого кольца «Северина». Подобное достижение помогло бы и ему легализовать собственное, несколько туманное восхождение от ирландского иммигранта до успешного бостонского предпринимателя и политика.

Зазвонил домофон, объявляя о прибытии такси. Мара оторвалась от картины Миревелда и собственных размышлений. Забрав сумки, она вышла и плотно заперла за собой дверь.

6

Лето 1420 года

Пекин, Китай

Железная рыбка неугомонно трепещет в своем резервуаре с водой. На лбу Чжи образуется капелька пота, она катится вниз и раскачивается секунду, прежде чем плюхнуться в рыбкино царство. Он молится Аллаху, чтобы экзаменаторы в черных халатах из академии Ханьлинь не заметили этого.

Чжи понимает, что он должен управлять компасом и заставить его правильно показать юг. Когда облака прячут по ночам звезды, а днем закрывают солнце, он должен помогать главному штурману и картографу на борту корабля определять с помощью железной рыбки южное направление ветра и шестнадцать других — его производных. Затем он должен отметить на карте местонахождение корабля.

Он снова вспоминает все этапы изготовления хорошего компаса. Пока рыбка не успела застыть в отливочной форме, ее охладили так, чтобы хвост смотрел на север, таким образом, она стала намагниченной. Он изготовил водонепроницаемую емкость: заколотил корпус из твердой древесины в тиковую раму, затем проконопатил швы кокосовой мочалкой со смесью кипящего тунгового масла и лайма. После этого он нарисовал на видимой части основания диаграмму из шестнадцати направлений ветра. И только потом он поместил рыбку в резервуар, где она, неподвластная ветру, могла свободно дрейфовать.

Чжи берет резервуар обеими руками и только тогда понимает свою ошибку. Воздух кажется неподвижным, но на самом деле это не так. Чжи производит необходимые манипуляции, и хвост рыбки перестает дрожать. Он с облегчением видит, что наконец рыбка действительно указывает на юг.

Чжи исполняет это упражнение в различных точках новой столицы и на водных просторах, только тогда экзаменаторы позволяют ему доказать свою компетентность в астрономии и вычислении широт. С наступлением ночи он использует специально зазубренный и продырявленный нефритовый диск для определения самых важных созвездий, а главное — Полярной звезды, вокруг которой вращаются все остальные звезды. «Точно так вокруг нашего великого императора, Сына Неба, вращается весь мир», — думает Чжи. По расположению Полярной звезды и ее высоты над горизонтом Чжи вычисляет широту. Делает это снова и снова.

Чжи по-прежнему охвачен волнением, но ему чуть легче оттого, что экзаменаторы милостиво продолжают его экзаменовать, тогда как многие соискатели уже сошли с дистанции. На рассвете шестого дня испытаний экзаменаторы оставляют его в студии со свитком шелка, кистью, чернильным камнем, красками и охранником, чтобы исключить соавторство. Юноше предстоит создать карту Китая.

Он осторожно разворачивает свиток, отмечая крошечные изъяны в полотне, которые могут испортить мазок. Как только кисть коснется шелка, исправления невозможны. Он готовит краски и приступает к работе.

Кисть слегка дрожит, зависая над свитком. Чжи говорит себе, что нет причин так волноваться. Он ведь уже выполнил копию морской карты Малаккского пролива к полному удовлетворению экзаменаторов. И во многом та узкая карта, длиною почти в человеческий рост, с ее извилистой береговой линией и множеством иероглифов, подробно объясняющих положение звезд, широту и местонахождение, гораздо сложнее, чем карта, которую ему предстоит создать теперь.

Закрыв глаза и сделав глубокий вдох, Чжи очерчивает берег Китая по памяти. Вдоль всей восточной границы он изображает море с грозными черными волнами. Внутренний ландшафт обозначается символами гор различного цвета — синего, изумрудно-зеленого или коричневого, в зависимости от плотности растительного покрова, — и эмблемами городов. Он рассекает территорию страны волнообразными линиями желтого или синевато-серого цветов — это реки, которые меняют окраску в зависимости от количества ила в их водах. Вверху он проводит широкую полосу пыльно-голубого цвета, обозначающую обширную пустыню. Заполнив иероглифами края свитка, где располагались пограничные варварские страны, он провел через всю страну зигзагообразную линию иссиня-черного цвета, изобразив таким образом Великую стену.

С особой тщательностью он выписывает нижний правый угол, где находится его родная деревня Куньян. Он выбирает нежный зеленый оттенок для изображения Лунной горы и ярко-голубой — для озера, в котором он вместе с братьями плавал и играл, когда нестерпимая летняя жара делала невозможной работу в поле. Он с гордостью рисует административные постройки, где когда-то правило семейство Ма, еще до того, как императоры династии Мин свергли монголов и все мужчины и женщины клана Ма превратились в обычных работников на рисовых полях. С горько-сладкой улыбкой воспоминаний он выписывает городскую площадь, где он и Шу, местная девушка, которую он оставил, выбрав стезю евнуха, искали друг друга по базарным и праздничным дням. Встречи их были редки, но его тянуло к этой тихой и сильной девушке, и он верил, что она разделяет его чувства и намерения.

Только после этого он обращается к пустому центру свитка. Он смешивает редкую краску цвета аметиста и погружает в нее кисть. Появляется Запретный город, пурпурный от радости и веселья.

День клонится к вечеру, и Чжи кивает охраннику в знак того, что работа завершена. Охранник ведет его в зал, где стоят высокий прямоугольный стол и стулья с изогнутыми спинками. Чжи ожидает возвращения экзаменаторов, склонив голову и устремив взгляд на руки. Он думает, как его длинные ловкие пальцы — объект насмешек братьев-здоровяков — хорошо служат ему в данной роли.

Входят экзаменаторы. Чжи опускается сначала на левое, потом на правое колено и держит спину прямо. Экзаменаторы позволяют ему подняться, и он вручает им карту.

7

Наши дни

Гонконг

В таможенном зале аэропорта Гонконга длинная очередь змейкой вилась к стойке паспортного контроля. Мара потерла глаза, стараясь прогнать сонливость после четырнадцатичасового перелета. Ей хотелось полностью владеть собой во время встречи с Полом Вонгом.

Продвигаясь в очереди, Мара разглядывала терминал самого большого в мире аэропорта. Летящая ввысь конструкция из стекла и стали была торжественно открыта в знаменательный день: 6 июля 1998 года, когда британцы вернули Китаю Гонконг. Мара оценила современный вид и удобную планировку, но ей не хватало стремительности и натиска старого аэропорта, единственная посадочная полоса которого требовала от прибывающих самолетов держать курс на гору, пролетая низко над крышами Коулуна, а затем в последнюю минуту делать резкий заход на посадку.

Мара забрала багаж и вышла в зал ожидания, где за веревочными ограждениями толпились семьи встречающих. Чуть поодаль от сутолоки стоял ее шофер в черной униформе, фуражке с эмблемой отеля и белых перчатках. Он забрал у Мары сумки, и вместе они направились через аэропорт в прохладную сырую ночь.

Их поджидал неизменный зеленый «роллс-ройс фантом», фирменный знак отеля «Пенинсула». Мара устроилась на просторном заднем сиденье, вытянула ноги и принялась смотреть в окно на пробегавшие мимо улицы. Они проезжали мимо ультрамодных офисных зданий, теснившихся на фоне затрапезного Ночного рынка с его палатками, битком набитыми традиционным китайским шелком и нефритом, дешевыми товарами и горячей едой, продаваемой со стальных тележек. Гонконг представлял любопытную смесь передовых технологий и вековых традиций.

«Фантом» свернул на подъездную дорожку отеля. Хотя «Пенинсула» располагался довольно далеко от коммерческого центра города, Мара не могла устоять перед соблазном пожить в роскошной обстановке 1928 года. Ей нравилось внутреннее убранство отеля, отдавшего дань британскому колониальному прошлому, нравились потрясающие виды на бухту Виктория. Благодаря щедрости Лиллиан она могла бы позволить себе шиковать гораздо чаще, но прибегала к оставленному ей в наследство фонду только тогда, когда дело касалось отелей. Ей нравились отели, способные перенести ее в другое место и время.

Мара вышла из машины и услышала журчание знаменитого фонтана перед отелем. Служащий проводил ее в роскошный холл с мраморными колоннами. По обе стороны от стойки регистрации располагались зоны отдыха с бамбуковыми стульями, наклоненными пальмами и мягко вращающимися потолочными вентиляторами. На балконе, выходящем внутрь холла, играл струнный квартет. Мара очутилась в Гонконге начала двадцатого века.

Посыльный в белом костюме и шапочке проводил ее в номер с видом на бухту. Мебель и стены были обиты серебристым шелком с голубым рисунком, кровать устлана тяжелыми дамастовыми простынями кремового цвета. Мара подумала, что такой шикарный номер можно найти практически в любом первоклассном отеле мира, но тут посыльный раздвинул портьеры, открыв несравненный вид на городскую панораму. Хотя годы, проведенные в Нью-Йорке, пресытили Мару, неоновые небоскребы Гонконга никогда не переставали ее поражать.

Мара вошла в ресторан «Весенняя луна» на несколько минут раньше назначенного времени. Кантонский ресторан при отеле мерцал рубиновыми отблесками, как внутренность лакированной шкатулки. Темные полы и мебель из тикового дерева усиливали традиционную атмосферу. За столиками сидели в основном серьезного вида деловые люди в темных костюмах.

Метрдотель провел Мару к ее столику, и, пока потягивала зеленый чай, она успела просмотреть собранные документы. Через несколько минут к столику подошел высокий господин — тот, кого она ждала к обеду. После смерти отца Пол Вонг, выпускник Гарварда, опытный финансист с Уолл-стрит, вернулся в Гонконг, чтобы возглавить семейный разветвленный бизнес по торговле антиквариатом.

Мара поднялась из-за стола. Они с Полом поприветствовали друг друга, изобразив нечто вроде восточного поклона, а потом по-западному пожали руки.

— Пол, как я рада тебя видеть.

— Мара, для меня это всегда удовольствие. Когда я сам не являюсь объектом твоего расследования, разумеется.

Впервые Мара столкнулась с Полом, когда разыскивала мраморного льва — изваяние времен династии Тан, — который мог пройти через одну из компаний Пола, которыми в то время руководил его отец. Хотя она не могла это с уверенностью утверждать. В тот раз Мара закрыла глаза на некоторые сделки обширной антикварной империи Вонгов (все равно это не продвинуло бы ее в расследовании) — обстоятельство, высоко оцененное Полом. С тех пор он оказывал ей помощь, когда работа приводила ее в Азию, если, конечно, она не затрагивала его семейные интересы. Мутная сторона бизнеса, изобилующего ворованными ценностями и подделками, никогда не привлекала Пола.

Пока они обсуждали последние политические события, Мара интуитивно примерила на себя самую выгодную для сбора информации роль — роль просителя, спокойного и доброжелательного. Хотя образование и опыт Пола сделали из него во многом западного человека, она чувствовала, что он лучше отреагирует на сдержанные манеры.

Пол рассказал ей об основных фигурах теперешнего правительства, раскрыл правду, скрывавшуюся за пропагандистскими кампаниями. Оставаясь в теории коммунистическим, некогда закрытый наглухо Китай в последние годы широко распахнул свои двери. Бесконечно меркантильная страна всеми правдами и неправдами тянулась к роли главного игрока на мировой арене — бросалась очертя голову в рыночную экономику, модернизировала промышленность и инфраструктуру, гонялась за иностранными инвесторами, поощряла миллиардное население к приобретательству материальных благ и возрождала былую символику своего всеобщего героизма. Создавала и новую символику.

— Полагаю, Мара, ты не для того проделала весь этот путь, чтобы узнать последние политические новости, о которых могла бы прочесть и в «Нью-Йорк таймс». Что привело тебя в Гонконг?

— Не знаю, дошли ли до тебя слухи об украденной карте.

— До меня всегда доходят слухи об украденных картах. Помимо прочих предметов, — усмехнулся Пол.

Мара рассмеялась, поняв нелепость вопроса.

— Прости, мне бы следовало выразиться точнее. Я ищу карту, созданную в Китае в начале пятнадцатого века, где изображен мир, каким его знали китайцы в то время, — Азия и частично Африка.

— И ты думаешь, эта карта находится здесь, в Китае?

— Я думаю, она находилась здесь еще совсем недавно. О ее теперешнем местонахождении я ничего не знаю.

Он бросил на Мару удивленный взгляд.

— Странная просьба.

— Почему?

— Я могу назвать много причин.

— Например?

Мара жаждала услышать как можно больше подробностей из истории картографии и узнать получше о мире похитителей древних карт, а мастер на все руки Пол наверняка владеет интересной информацией. Досье, наспех составленное Кэтрин, давало ей лишь самое общее представление о проблеме, хотя, как знала Мара, Кэтрин и сейчас не переставала трудиться над ним в Нью-Йорке, стараясь ликвидировать пробелы.

— Ну, начать с того, что я почти уверен: никаких карт мира — в нашем современном их понимании — в начале пятнадцатого века не существовало.

— Вот как?

Мара успела прочесть об этом в досье. Но ей хотелось услышать мнение Пола.

— Именно. Я вполне уверен, что помимо нескольких неточных карт мира, созданных в классический период, и примитивной арабской карты аль-Идриси, карты, которые мы считаем картами мира, начали появляться лишь с середины пятнадцатого века.

— Почему ты так думаешь?

— Первые карты мира были созданы, когда европейские страны начали делать свои знаменитые географические открытия. Поэтому идея о подобной карте, изготовленной китайцами в начале пятнадцатого века, совершенно неправдоподобна.

— Почему?

— Могу назвать по крайней мере две причины. Во-первых, самые древние китайские карты — некоторые датируются трехсотым годом до нашей эры — изображают только Китай или близлежащие к нему страны. Исключение составляют несколько лоций, помогавших мореплавателям ходить в соседние моря. Во-вторых, в тысяча четыреста двадцатых годах на трон взошел страдающий чрезмерной ксенофобией император Чжу Гаочжи, обычно известный по своему династическому имени Хунси. Хотя Чжу Гаочжи через год умер, вместо него на трон сел его сын Чжу Чжаньцзи, принявший имя Сюаньдэ и укрепивший политику отца. Морские походы, а также нанесение на карту каких-либо открытий, сделанных китайцами или другими народами, были строжайше запрещены. С той поры Китай занимался исключительно внутренними проблемами. Положение дел отчасти изменилось только недавно.

— А до того как император Хунси взошел на трон, разрешалось наносить на карты известные страны?

Пол помолчал, перебирая в памяти обширные сведения по средневековой истории Китая.

— В самом начале пятнадцатого века? Теоретически, думаю, да. Император Чжу Ди, больше известный под именем Юнлэ, восседал на троне приблизительно с тысяча четыреста второго по тысяча четыреста двадцать четвертый, он осуществлял амбициозные строительные проекты внутри Китая и вел сложную внешнюю политику. У него действительно был флот под командованием адмирала Чжэн Хэ… — Пол умолк, тихонько рассмеялся и продолжил: — Но до нас не дошли свидетельства о каких-либо крупномасштабных походах за пределы Индийского океана, способствующих созданию карты мира. Одни только безумные теории. И даже если карта мира и была создана в начале пятнадцатого века, то я сомневаюсь, что она выдержала бы чистки при императорах Хунси и Сюаньдэ.

Вот уже второй раз Мара слышала имя адмирала Чжэн Хэ, но ей не хотелось объяснять, почему она знает имя адмирала пятнадцатого века, мало кому известное за пределами Китая. Вместо этого она робко улыбнулась Полу:

— Наверное, мой клиент ошибся насчет происхождения и даты создания карты.

Разговор оборвался, и Мара этому не препятствовала. Она с подчеркнутым спокойствием насыпала в ситечко чайные листья, обдала их кипятком над чашкой и тихонько сидела, пока чай заваривался. Потом она передала чашку Полу и, не поднимая глаз, спросила:

— Быть может, ты поможешь мне иначе? Я ведь все-таки должна выполнить заказ клиента.

— Разумеется, Мара.

Мара знала, что Пол любит примерить на себя роль галантного кавалера. Она рассказала, где расположены археологические раскопки, и поинтересовалась:

— Не знаешь ли ты случайно о каких-либо местных… — она помолчала, тщательно подбирая следующее слово, — сообществах, способных пролить свет на то, что произошло с картой?

Он засомневался, словно прикидывая, стоит ли делиться важной информацией даже во имя галантности.

— Мне известно имя одного важного человека в тех краях.

— Я была бы очень признательна, если бы ты представил меня ему.

— Даже не знаю, как быть, Мара, — засомневался он. — Его люди занимаются гораздо более серьезным бизнесом, чем торговля украденными произведениями искусства.

— Я могу о себе позаботиться, Пол.

— Тебе кажется, что ты способна справиться с любой ситуацией, но с его парнями лучше не иметь дел.

— Думаешь, его люди причастны к краже карты?

— Думаю, в том районе ничего не происходит без его ведома.

— Тогда мне обязательно нужно с ним встретиться.

Пол окинул Мару взглядом, словно оценивая ее готовность рисковать, затем достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку в кожаном переплете и серебряную ручку и, справившись в смартфоне «блэкберри», написал несколько слов.

— Его зовут Ли Вэнь. Я свяжусь с ним и сообщу о твоем приезде. Скажу, что ты друг. Но я настоятельно прошу тебя взять с собой на встречу одного моего верного человечка, который там живет.

Он вырвал небольшой листок из блокнота и передал Маре.

— Разумеется, Пол, — согласилась она. — Я буду рада воспользоваться твоей защитой.

После ужина Мара забралась в огромную мраморную ванну в своем номере. Тепло почти обжигающей воды проникало под кожу, снимая дорожную усталость. Она смотрела на открывавшуюся из окна великолепную панораму ночного Гонконга, но не могла на ней сосредоточиться. Мобильный телефон, пристроенный на краю ванны, неприятно действовал на нервы, выводя из задумчивости. Рука ее зависла над телефоном, пока она вела внутреннюю борьбу, стараясь подавить импульс. В конце концов, сопротивление было сломлено, и она набрала номер.