Глава 6

По листьям деревьев пронесся ветряной ураган. Неистово каркая, над костелом поднялась стая ворон. К задним воротам костела Непорочного зачатия подъехал экипаж — люди в черном открыли дверцы — вытянули гроб — сняли крышку — медленно внесли гроб в церковь, и выделялись под белом саваном руки ведьмы, сложенные на животе. Ткань доставала до худого носа ведьмы, и черные волосы растрепались под ветром в разные стороны. Похоронщики шли к боковому входу, и перед самой дверью крышку гроба закрыли, и внесли гроб, не перекрестившись.

Несколько любопытных наблюдателей смотрели эту сцену — одному из них показалось, что ведьма повела в его сторону указательным пальцем, другому, что она приподнялась в гробу. Оба поняли, что стали свидетелями чего-то неестественного, что им не следовало видеть… Теперь каждый куст и каждый шорох в кустах вокруг них таили в себе угрозу. И сидеть в кромешной тьме, рядом с костелом, им стало страшно. Они, как зайцы, бросились наутек, позабыв свои плетки для скота и одну из котомок.

На другой день в церкви Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии началась заупокойная месса. Совершал ее приходской священник отец Марк. При жизни старуха Агнесса не посещала церковного прихода. Была ли усердна она в своих молитвах — этого никто не мог сказать — знали только, что занималась она знахарством, лечила кого от падучей, кого от проказы, но не гнушалась и наводить порчу. Люди не ожидали, что гроб поставят в храме, под алтарем. Осторожный шепот проходил между колоннад, под барельефами со сценами распятия Христа, над опущенными глазами прихожан. И шепот нес тревожные новости — на отпевании много чужих. Они присутствуют, скрывая себя под покровами капюшонов. И прихожане поэтому разглядывали лишь тени, бросаемые чужеземцами. Между тем, цветы в просторных садовых вазах, вдруг потяжелели от обильной росы, и бутоны стали срываться с хрупких стеблей и катиться под ноги впереди стоящих. И все неистовее были трепетные метания теней горевших свеч на высоких стенах.

Всех тревожили давние слухи о причастности старухи к колдовству. Те, кто не верил этому — молчали, не пытаясь однако оспаривать подобные домыслы. Треск свечей был явственно слышен в настороженной тишине. От алтаря будто веяло холодом. Угрюмость сводов, отстраненность лиц сгущали царивший в костеле дух тревожных ожиданий. Разговоры стаями ходили по залу и незнакомец, незаметно проникший с толпой, прислушался к разговору прихожанок.

— Ведьму отпевают в церкви. Глаза б мои не видели.

— Пришла же…

— Кто? Она?

— Да ты, прости Господи.

— Пришла, потому как люди не верят, что померла она. Ведьмы тяжело отходят. Вон сколько народу ждали ночью, что она пройдет… Слышала, фру Анна? Мой-то старичок тоже поплелся…

— Слышала другое — ведьмы передают колдовство свое перед смертью, иначе долго мучаются. Вот и ищут кого за руку схватить тогда и испустят дух. Кто был с ней, когда она помирала?

— Страсти какие рассказываешь, фру Анна. Хватит об этом. Смотри-ка, Кристина приехала…, — и пожилая прихожанка одернула другую, сидящую рядом, указывая на молодую девушку у гроба старухи. — Выросла и не узнать ее…Только волосы такие же, так и вьются.

— Ах, Кристинка, — задумчиво вздохнула Анна, — худенькая большеглазка. Ну ты знаешь, я не узнала сразу ее. Она вытянулась вся… расцвела, как цветок.

— Худая трава быстро растет.

— Видела бы ее мамка, да пропала, наверное, и косточки в земле уже погнили. Хоть схоронена или нет, вот что важно.

— А Агнессу то клянут, по чем свет стоит. Ведьма — не ведьма, а подобрала сироту, вырастила, отправила в девичий пансион.

— Слушай, фру Хельга, говорят, покойница имела сына?

— О сыне давно идут пересуды, да никто его не видел. Агнесса одна поселилась в наших краях, потом, на старости лет, Кристину приютила.

Зазвучал орган, мгновенно заполнив пространство протяжными звуками, и едва смолкли трубы, как разговор старух возобновился.

— Фру Анна, ты помнишь дом за Туманным озером? — Хельга не могла никак успокоиться.

— Зачем вспоминать — в нем живет отец Марк.

— Нет, фру Анна. Другой дом… Заброшенный дом, по левую руку от кладбища. В нем когда-то проживало одно семейство. Давно это было. Мы еще девчонками бегали в тех местах собирать землянику, костянику. Помнишь? Около дома ягоды росли, одним словом, ковры красные, а не ягоды. Столько их высыпало на опушке. Но к дому подходить мы боялись.

— Да-а… Хозяйка там была, — Анна вздохнула.

— Не говори, злая, как собака. Мы боялись. У нее прозвище было «ягодная собака».

— Вот ты сказала, а меня аж всю передернуло.

— А потом мы узнали, что похоронила она мужа, горевала по нему, а может сама и замышляла сжить его со света.

— Господь с тобой, — Анна перекрестилась.

— Так вот тронулась она, сказывают, умом, после этого. Мальчик, сын ее, когда его привезли в город, был как скелет, ага, такой худющий. Он оказался в приюте святого Петра, потом поступил в семинарию. Теперь может и священствует где… Покойная Флорина хорошо знала эту историю. Она тебе не рассказывала? Вот по ее словам, вроде Агнесса и была той самой хозяйкой.

— Да ты что!

— Ведь Агнесса поселилась в наших краях лет семь-восемь назад, не больше. А истории той семьи десятка четыре минуло. Еще подозрительно, старуха жила в доме, один в один похожем на тот пустующий.

— Попробуй, дознайся до правды…

— Какая она красивая в гробу…

— Повзрослела, ничего не скажешь…

— Да я про покойницу… Говорю, красивая она в гробу, помолодела…

— Сатана таких и призывает.

— Ой не говори таких слов в храме-то, — попросила Хельга. — Исповедалась она? Как ты думаешь?

— Почем мне знать? Может, отец Марк упросит Господа позаботиться о ее погубленной душе.

— Ой, побойся Бога, не дразни душу ее. Не касайся. И хватит об этом.

— И то правда! Прости меня, Господи, — перекрестилась Анна и оглянулась на исповедальню, что темнела в углу храма. Ей показалось какое-то шевеление в исповедальне, но тревожить свою подругу подозрениями она не стала, ее отвлекло другое. Одной из женщин стало плохо — теряя сознание, она опустилась на пол, и толпа взяла ее в круг.

Ларс находился у паперти, он не смог подняться в храм. Поеживаясь от холода, он прятал руку с отпечатками зубов на кисти — и снова в своей голове он не находил никакого объяснения этому. Марта его не кусала, никто его не кусал — откуда этот чертов отпечаток. Что это все значит? Оправдывая свое поведение — он переминался с ноги на ногу, бормотал себе под нос несвязные слова, когда перед ним вырос священник.

— О! Святой отец!

Отец Марк вытаращил на него глаза — и вместо слов утешения, лишь прошипел в ответ то, что нельзя было расслышать.

До Ларса донеслось: «Марта… Марта…. Amen”. Он отвернулся как от скверны, а когда убрал свою ладонь с глаз — никого перед ним не было.

Глава 7

…На кладбище, после опускания гроба и траурной речи священника, когда захрустела земля под лопатами могильщиков, народ стал расходиться.

Кристина очнулась у самого края могилы — в ушах хруст потревоженных корней, шепот, косые взгляды украдкой и вдруг прорвался голос двух могильщиков:

— Вспомнил! Ведьма укусила Пануса!

— Стой, о чем ты?

— О том же. Ведьма ему передала злую силу — вот он с тех пор и мечется.

— Это ты про однорукого? Еще бы не метаться, когда руку оттяпали. Помню, он приходил ко мне, жаловался, — руку раздуло так, что ни одна трава или мазь не помогали. По знахаркам пошли, по травницам — без толку. Гной пошел. Из-за этого отняли. А все думали собаки бродячие покусали.

— Одно не возьму в толк, зачем старуха кусала его?

…Вдруг птица села на плечо девушки — она не испугалась, не поворачивая головы, сделал движение рукой и накрыла руку священника. Легкий холодок пробежал по ее коже. Он подошел незаметно и говорил тихие слова.

— Смиритесь, дитя мое. Примите мои искренние соболезнования… Поверьте, я скорблю вместе с Вами и молюсь за покой души усопшей. Пусть даст Господь Вам силы пережить эту утрату.

Все было сказано, чтобы успокоить, но почему она улавливала для себя какое-то предупреждение? И ослабели ее ноги. Она опустилась на колени, поцеловала руку священника, прижалась к ней щекой — запахло ладаном. Ее взгляд, затуманенный слезами, блуждал вокруг, будто выискивая нечто недостающее ей сейчас. Отец Марк помог ей подняться, и они еще долго стояли, переговариваясь о чем-то, пока не удалились могильщики, и не остался последний из пришедших на похороны, какой-то щуплый человек, он брел за остальными, оглядываясь на Кристину и священника. Казалось, он хочет что-то сказать.

На выходе из кладбищенских ворот Кристина вдруг пошла направо, на пустующее место, и упала как подкошенная.

— Да что с Вами? — священник склонился над ней.

— Не знаю, я просто упала, и мне так хорошо в этом месте. Я бы осталась здесь.

— Не говорите глупости, только Господу угодно знать наш последний час на земле.

Кристина посмотрела на деревья, нависшие над низкой каменной оградой кладбища. В тревожном шепоте ветра, она улавливала странные знаки. Будто послание свыше. И там, где роскошно цвела белая сирень, пошевелилась ветка. Девушка отвела глаза, но невольное любопытство вынудило ее вновь взглянуть на сирень. Белеющая человеческая рука показалась из листвы, проползла по цветкам, по-змеиному изогнулась и исчезла, оставив лишь смердящий запах. Кристина прищурилась, и прошептала: «По веткам ползет змея, а мне мерещится рука… По веткам ползет змея».