Глава 07

Кэдмон Эйсквит открыл дверь в кафе, и его встретил гостеприимный аромат свежепомолотого кофе и булочек с корицей.

Удобства цивилизованной жизни.

Эти запахи заставили его забыть, по крайней мере на какое-то время, что он живет в самом нецивилизованном мире. В мире, где жестокие акты насилия происходят с леденящей душу регулярностью.

Когда подошла его очередь, Кэдмон заказал кофе и булочку с орешками, гадая, какого черта кому-то пришло в голову назвать эту более чем скромную порцию «большой».

Взяв стаканчик кофе, он обвел взглядом зал, заставленный высокими столиками. Каждый посетитель был замкнувшимся в себе островом. Отыскав достаточно приятный на вид «островок», Кэдмон прошел туда и устроился у окна, своего личного иллюминатора в окружающий мир. Этот стратегический ход должен был позволить ему присматривать за пешеходами на улице, в то же время следя за всеми входящими в зал. Хотя он постарался стряхнуть с себя чувство тревоги, его по-прежнему беспокоил анонимный телефонный звонок в книжном магазине.

Сознавая, что ирландцы — народ очень настойчивый, Кэдмон достал сотовый телефон и положил его перед собой на столик. Если ублюдки попытаются снова связаться с ним, он будет к этому готов.

Господи! Подумать только, что по прошествии стольких лет он все еще продолжает вести старые войны.

Подчеркнуто равнодушно Кэдмон обмакнул булочку в кофе. В Америке правила хорошего тона соблюдались не так строго, и он откусил кусок, затем, изображая человека, полностью поглощенного кофе и булочкой, украдкой выглянул в окно. С этого выгодного места ему открывался вид на все четыре полосы Коннектикут-авеню. Он даже смог разглядеть за деревьями на противоположной стороне церковь сайентологов и начал рассеянно гадать, сколько продлится недавний брак Тома Круза с Кэти…

— Проклятие! — пробормотал Кэдмон, поймав себя на том, что забивает голову подобными глупостями.

Хотя забивать голову глупостями было гораздо лучше, чем забивать их старыми воспоминаниями.

Конкретно воспоминанием о некой Джулиане Хау, корреспондентке Би-би-си, снискавшей заслуженную репутацию своими острыми репортажами.

Судьбе угодно было распорядиться так, чтобы их отношения выросли из обычной тайной операции. Когда в МИ-5 проведали о том, что Джулиана Хау установила контакт с одной североафриканской террористической ячейкой, Кэдмону поручили оценить ситуацию и установить «неназванный» источник. Разыгрывая роль рассеянного торговца книгами с Чаринг-Кросс, Кэдмон работал над этим делом на протяжении шести месяцев. Подобно шеф-повару, накладывающему слой за слоем начинки на торт, он постепенно втирался в доверие к Джулиане за кружкой пива в пабе «Лиса и гончая», за ужином в ресторане «Каприс», вечерами в театре Ковент-Гарден.

Так родился образ Питера Уиллогби-Джонса: по проведенному МИ-5 анализу, Кэдмон стал именно тем человеком, который должен был воззвать к сердцу благовоспитанной и образованной Джулианы Хау.

Однако при этом он совершил непростительный для сотрудника контрразведки грех, влюбившись в объект своей работы.

Вот только предмет его любви знала Кэдмона как Питера Уиллогби-Джонса и всегда должна была считать его таковым. Аналитики МИ-5 определили, что Джулиана Хау по роду своей деятельности представляет высокий риск для безопасности — то есть Кэдмону никогда не суждено было раскрыть ей свое настоящее имя.

И после того, как североафриканские террористы были отправлены за решетку, Кэдмон продолжал поддерживать отношения с Джулианой, не в силах от нее отказаться. Он убедил свое начальство в том, что еще не выведал у нее всю информацию, что ежедневное общение с журналистом Би-би-си может оказаться полезным. Когда Настоящая ирландская республиканская армия взорвала бомбу перед редакцией Би-би-си, начальник отдела, в котором работал Кэдмон, внезапно дал свое согласие. Но кровожадные ублюдки из ИРА не желали довольствоваться достигнутыми результатами. Одержимые стремлением затерроризировать Лондон, они в то лето взорвали еще несколько бомб. Эти бомбы в конце концов отняли у Кэдмона женщину, которую он любил больше всего на свете. А поскольку человек, потерявший сердце, частенько становится хладнокровным и бессердечным, Кэдмон посчитал своим долгом исправить это чудовищное зло.

Выследив Тимоти О'Халлорана, одного из главарей ИРА, ответственного за взрыв бомбы, Кэдмон провел несколько недель в проспиртованном состоянии, словно пьянчужка с гравюры Хогарта. [Хогарт, Уильям — английский живописец и гравер XVIII века, автор серии гравюр на моральные темы.] Боль была невыносимой. Он обнаружил, что, убив О'Халлорана, не изгнал демонов того рокового взрыва; а лишь удовлетворил жажду отмщения. Но месть не принесла утешения, не стала освобождением. Она только открыла ему, что он способен убивать.

Подобное откровение дается человеку нелегко.

Когда Кэдмон наконец пришел в себя, то обнаружил, что МИ-5 не сжигает своих, какими бы ни были их прегрешения, но все же не избежал наказания. Переведенный заведовать конспиративной квартирой в Париже, он через пять лет был уволен со службы Ее величества. И наконец стал свободным.

Кэдмон взглянул на лежащий перед ним сотовый телефон, вспоминая недавний анонимный звонок. Быть может, он поторопился, обрезая старые связи?

«Уже поздновато, старина, сожалеть об этом», — пробормотал он, вызвав этим заинтересованный взгляд женщины с лошадиной физиономией, сидящей за соседним столиком, и виновато улыбнулся:

— Не обращайте на меня внимание, задумавшись, я частенько разговариваю вслух.

— Рада слышать, что не я одна говорю сама с собой. — Женщина посмотрела ему в глаза и задержала взгляд. Увертюра.

— Да, такое бывает.

Негромко запищал сотовый телефон, сообщая о пришедшем по электронной почте сообщении. С радостью ухватившись за возможность вежливо улизнуть, Кэдмон взял со стола аппарат и вежливо обратился к соседке:

— Прошу прощения, дела.

— Да, конечно. — Покраснев до корней волос, она начала сосредоточенно поправлять пластиковую крышку на стаканчике кофе.

Кэдмон вошел в программу работы с электронной почтой. Уставившись на список входящих сообщений, нервно забарабанил пальцами по столу: он не помнил, что давал адрес своей почты кому-то по имени Эди Миллер. Впрочем, агент по рекламе могла назвать его личный почтовый ящик на презентации книги. Решив, что так оно и произошло, Кэдмон не стал стирать письмо не читая, а открыл его.

Послание оказалось совсем не тем, что он ожидал увидеть.

От: Эди Миллер

Кому: caisquith@lycos.com

Дата: 01.12.08 14:16:31

Тема: ОПАСНОСТЬ!

нам нужно срочно встретиться НГИ кафе каскад СЕГОДНЯ буду ждать до закрытия ваша жизнь в опасности моя тоже

пс я не сумасшедшая

edie103@earthlink.net

— Это уж точно, — пробормотал Кэдмон, прочитав постскриптум.

Глава 08

Эди Миллер вставила в ухо наушник беспроводной гарнитуры.

Она не будет бежать. Не будет прятаться. Просто изобразит из себя полную дуру.

— Моя безопасность и благополучие? Гм, я понятия не имею, о чем вы г-говорите. У меня все в порядке. — У нее дрожал голос, напускная бравада давалась с трудом.

— Ну же, мисс Миллер, не надо притворяться. Давайте не будем играть друг с другом в игры, — ответил неизвестный, сразу же раскусив ее замысел. — Нам прекрасно известно, что вы сегодня были в музее Гопкинса.

У Эди задрожали руки, и джип бросило из стороны в сторону.

«Дороти, сдавайся, пока Крылатые Обезьяны тебя не настигли». [Фраза из фильма «Волшебник из страны Оз», ставшая популярной.]

Ехавший в соседнем ряду почтовый грузовик недовольно засигналил, вынуждая Эди вернуться в свой ряд. Включив указатель поворота, она направила джип по внутренней стороне Дюпон-Серкл.

Сжечь дотла. Вот как ей нужно поступить с внезапным приступом страха.

— Разумеется, я была в музее, — ответила Эди, понимая, что лучшая ложь — это та, которая основана на правде. — Я каждый понедельник бываю там. Это единственный день в неделю, когда можно фотографировать собрание. Но вам это и так известно. — Она драматично вздохнула, надеясь произвести впечатление мелкого воришки, пойманного с поличным. — Линда из бухгалтерии уже давно грозилась натравить на меня проверку за то, что я не отмечаюсь, покидая музей. Знаю, знаю, я все знаю. Это очень дурная привычка. Я так понимаю, ребята, вы наконец меня поймали, да?

— И у вас также есть привычка покидать музей через пожарный выход?

— О господи… влипла. — Эди нервно рассмеялась, лихорадочно нагромождая новую ложь: — Знаете, все эти заведения, где курение запрещено, сильно мешают нам, курильщикам, получать дозу никотина.

— А что насчет вашей сумочки? Вы оставили ее на столе. Еще одна дурная привычка?

Эди резко затормозила, чтобы не въехать в непомерно длинный лимузин, занявший два ряда.

— Да, ну, что тут сказать? Мое среднее имя — «Рассеянная».

— Судя по водительским правам, ваше среднее имя — Дарлена. И, должен добавить, на фотографии вы очень привлекательная. Впрочем, у меня слабость к девушкам с кудрявыми волосами.

Эди отчаянно пыталась придумать подходящий ответ. Запас лжи быстро иссякал.

Полная решимости не повторить судьбу Джонатана Паджхэма, она обильно приправила свой голос деланым недоверием.

— Моя сумочка у вас? Слава богу! А я-то гадала, кто… Вы ведь мне ее вернете, да, пожалуйста? Это такая головная боль — блокировать все кредитные карточки.

— Можете не беспокоиться… Я уже взял на себя смелость блокировать ваши кредитные карточки. Я также очистил все ваши банковские счета. Ого, какая вы у нас скупердяйка. Отложили на черный день почти тридцать тысяч долларов.

Эти ублюдки очистили все ее банковские счета… Во имя всего святого, как им удалось получить коды доступа…

Продажный полицейский! Он мог получить доступ бог весть к каким архивам. Узнать номер ее сотового телефона. Номер карточки социального страхования. Заглянуть во все долбанные базы данных на свете.

— Я с радостью выплачу вам вознаграждение за то, что вы вернете мою сумочку, — сказала Эди, пытаясь нащупать опору под ногами — выступ, скользкий корень, все что угодно, лишь бы удержаться. — Я также буду вам очень признательна, если вы не будете сообщать в бухгалтерию, что я сегодня смоталась на пару часов раньше времени. У меня жутко разболелась голова и…

— «Не произноси ложного свидетельства!» [Исход, 20:16.] — рявкнул ей в ухо неизвестный. Через полсекунды, обуздав ярость, он добавил: — Какими бы увлекательными ни были ваша выдумки, мисс Миллер, они начинают мне надоедать.

— Выдумки? Какие выдумки? Послушайте, вы меня с кем-то путаете. Это была шутка.

Те, кому есть что скрывать, не способны шутить.

— Почтальон, раскладывавший почту в вестибюле жилого дома напротив музея, опознал вас по фотографии на водительских правах, уверенный в том, что помогает правосудию. Понимаете? Нам известно о вас все, мисс Миллер. Нам также известно, что вы находились в музее, на четвертом этаже, когда с доктором Паджхэмом случилось несчастье.

Несчастье? Это он серьезно? Джонатану Паджхэму вышибли мозги, а неизвестный говорит об этом как о какой-то неприятной мелочи.

— Кто вы такой?

— Кто я такой — неважно. — Голос звонившего понизился на октаву, приобретая зловещие нотки. — Пожалуй, на данном этапе нелишним будет напомнить, что вы можете бежать, но не сможете спрятаться.

Эди посмотрела в зеркало заднего вида. Внедорожники, седаны последних моделей, такси и небольшие грузовики всех мастей. Но ни темно-синей «Краун-Виктории», ни полицейских машин.

— Приятель, скажу одно только слово, — решила она сблефовать, — когда пытаешься запугать женщину, расхожие штампы особого страха не вызывают. Что касается угроз, отвечу тем же… еще один звонок, и я без колебаний обращусь в ФБР. В обычной ситуации я позвонила бы в полицию, но сейчас, полагаю, мне не удастся выйти из участка живой. Я буквально слышу выпуск новостей: «Трагический несчастный случай в полицейском участке. Эди Миллер поскользнулась на мокром полу, упала и раскроила себе череп». Что думаете на этот счет? Сойдет?

— Мне почему-то кажется, что ФБР в настоящий момент поглощено борьбой с исламским терроризмом и не сможет уделить вам время.

— Да, но, как вы сами сказали, я — единственная оставшаяся в живых свидетельница жестокого убийства, совершенного организованной группой, которая специализируется на произведениях искусства, — добавила Эди, выкладывая все карты на стол. — Полагаю, ребята из ФБР с превеликой радостью уделят мне несколько минут своего драгоценного времени.

— Почему вы уверены, что в ФБР также нет наших людей?

Такой уверенности у Эди быть не могло, и говоривший знал это.

— Что вам от меня нужно?

— Просто прояснить ситуацию и развеять ваши необоснованные страхи. У меня пухлый бумажник, мисс Миллер, и я буду только рад утроить суммы на двух ваших банковских счетах.

Ну да, конечно. Что-то подсказывало Эди, что она не увидит ни гроша из обещанных кровавых денег.

Прибавив газу, она перестроилась в соседний ряд, затем еще раз и съехала с круга на Массачусетс-авеню.

— Вы хотите поговорить? Замечательно. Я вам могу сказать только одно… — Хотя это далось ей нелегко, она растянула паузу на несколько секунд. Затем, повысив голос, крикнула: — Убирайтесь к черту! — И, выдернув наушник из уха, швырнула его на хозяйственную сумку.

Дрожа — не как один лист, а как целая куча, — она вперила взгляд на дорогу, мимо промелькнули знакомые конные статуи. Покружила по Скотт-Серкл, затем под Томас-Серкл, после чего свернула направо на Одиннадцатую улицу, проехала еще несколько кварталов и повернула налево на Пенсильвания-авеню. Впереди показалась громада Капитолия.

Снег усилился. Действуя на автопилоте, Эди включила обогрев ветрового стекла.

На Четвертой улице она повернула направо: слева оказалось Восточное здание Национальной галереи искусств, справа — Западное. Не потрудившись включить указатель поворота, Эди резко свернула на круговую дорожку перед музеем и втиснула джип на первое попавшееся свободное место на стоянке, рядом с припорошенным снегом «Лексусом». Место оказалось лучше не придумаешь, всего в нескольких шагах от входа в музей. Правда, для него требовалось специальное разрешение НГИ.

«Ну, и ладно, выписывайте мне штраф», — пробормотала она про себя.

Снег валил все сильнее, и времени искать разрешенное место стоянки у нее не было: несмотря на отвратительную погоду, в центре было полно народа.

Выдернув ключ из замка зажигания, Эди швырнула его в хозяйственную сумку и вышла из джипа. Национальная галерея искусств была самым людным местом, какое только пришло ей на ум, она буквально излучала ощущение силы и безопасности, не говоря уже про охрану, которой было просто великое множество. Торопливо входя в огромные двери Западного здания, Эди старалась не думать про двух убитых охранников в музее Гопкинса.

Открывая стеклянную дверь, она взглянула на часы. Половина третьего. Музей будет открыт еще два с половиной часа. Достаточно времени, для того чтобы обдумать следующий шаг. Хотелось надеяться, что К. Эйсквит получил письмо по электронной почте и сейчас направляется в музей.

На входе Эди открыла сумку для проверки. Охранник лишь бегло проверил содержимое, если он и обратил внимание на коробку шпината, то никак это не показал. Так что усиление мер безопасности после событий 11 сентября не произвело на нее никакого впечатления.

Перебравшись в Вашингтон почти двадцать лет назад, Эди не раз бывала в музее, часами бродила по залам, и их расположение было ей хорошо знакомо. Она спустилась на эскалаторе на один этаж вниз, в подземный переход, соединяющий два крыла музея, западное и восточное, и, пройдя мимо скульптуры работы Генри Мора, направилась в сувенирный магазин. В переходе звучало непрерывное приглушенное эхо. Люди болтали друг с другом, разговаривали по сотовому телефону, рассуждали о красивых рождественских открытках. И смесь всех этих голосов была утешающим звуком, убеждающим в том, что Эди наконец в безопасности.

Войдя в кафе «Каскад», она устроилась у бурлящего искусственного водопада. Вода за большой стеклянной витриной, поднимаемая насосом, нескончаемым потоком стекала по гранитной стене. На подземном уровне это стекло было единственным источником естественного освещения. Эди увидела над головой серое зимнее небо.

На протяжении следующих пятнадцати минут она придирчиво изучала всех посетителей, спускающихся в подземный переход. Подростки в джинсовых куртках. Чопорные дамы в одежде от Гуччи. Музейные работники в унылой серой униформе. И наконец увидела его: высокого рыжеволосого мужчину лет сорока, испускающего буквально различимое на ощупь ощущение уверенности в себе. По одежде — дорогому темно-синему шерстяному пальто, вязаному свитеру и черным кожаным ботинкам в паре с синими джинсами — Эди сразу же определила в нем европейца.

Рыжеволосый мужчина остановился посреди людного перехода. Обернувшись, посмотрел на Эди, задержал на ней взгляд, затем снова отвернулся.

Покинув свой пост, она решительно направилась к нему.

Рыжеволосый мужчина снова перевел взгляд на нее, и у него на лице появилось вопросительное выражение.

— К. Эйсквит с сервера «lycos.com»?

Кивнув, он прищурил голубые глаза:

— А вы, должно быть, Эди один-ноль-три с сервера «earthlink.net». Вообще-то, мне нужно было бы сказать: «Рад с вами познакомиться», но, учитывая пугающее содержание вашего послания, думаю, это может быть преждевременным. — Как и у Джонатана Паджхэма, у него было произношение образованного англичанина. — Мне любопытно, как вы меня узнали? Здесь же сотни людей.

— У вас тот же самый напыщенный британский вид, какой был у доктора Паджхэма, — пожав плечами, ответила Эди.

Один уголок рта рыжеволосого мужчины дернулся вверх.

— Был? Не могу поверить, что старина Падж так сильно изменился.

Эди сглотнула комок в горле, момент истины наступил слишком внезапно.

— Я не зря сказала «был»… он умер. Джонатан Паджхэм был убит чуть больше часа назад. И мне так повезло, что я — единственный свидетель убийства.